Добрый садист.
"Кулинарная книга ужасов"
Автор: gloriaskott
Бета: spanja
Тип: фем, гет
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: драма
Аннотация: все не так, как кажется
Статус: завершен
текст тут
Ровно в 10 утра соседский садовник включает газонокосилку. У Джен нет садовника, она знает, что ее лужайку никто не подстрижет идеально, так, чтобы была травинка к травинке. У нее нет и постоянной домработницы, за ними все равно приходится дочищать серебро и домывать ванну. У Джен есть розовые перчатки и арсенал разноцветных бутылок в шкафчике. Он способен вывести любое пятно. У нее также нет и кухарки, потому что кухня – это ее алтарь. Мама подарила ей на свадьбу не кулинарную книгу, а тетрадь в твердом переплете, такую же, как у нее самой, с ручкой Монтбланк. «Каждая хозяйка сама пишет свою книгу», – сказала мама, поправляя фату от Веры Вонг. Джен еще не успела сказать «да» перед алтарем, а уже знала, что будет идеальной женой, хозяйкой и матерью. Для того ей было предоставлено все: муж, зарабатывающий достаточно для безбедного существования, дом в отличном районе, здоровье и широкие бедра. Широковатые, чтобы отвечать эталонам красоты, идеальные для того, чтобы родить двоих. Правильное количество, правильная разница в возрасте. Муж гордится тем, что она окончила университет, ему нравился ее бесполезный, но очаровательно звучащий факультет: французская литература ХХ века. Он – брюнет, она – блондинка. Каждые две недели она ездит в салон красоты и подкрашивает корни. У нее дорогая и безопасная, ничем не примечательная машина. Она такая же, как все женщины на ее улице. Красивые, ухоженные, приветливые. У каждой есть книга рецептов, каждая обожает устраивать дружеские обеды и чаепития на лужайках, где травинка к травинке.
Джен догадывается, почему у ее соседки справа иногда красные от недосыпа глаза и почему ее муж часто не приезжает домой ночевать. Но она верит, что все изменится, она участливо гладит соседку по руке и приносит ей корзинку с кексами в воскресенье. Они подруги. Подруги всегда утешают друг друга и пекут кексы в воскресенье. Иногда, впрочем, они пекут чизкейки и яблочные пироги. Джен знает, что ее чизкейк лучший и думает, что стоит переписать рецепт набело: отведенная ему страница испачкалась в муке.
Муж хвалит ее стряпню, он говорит, что даже в «Ритце» не подают такую свинину с черносливом и такую исключительно вкусную форель. Каждый раз, когда вся семья за столом, играет Вивальди. Супруг так любит, Джен так привыкла. Их музыкальный центр стоит больше, чем среднестатистический автомобиль, а краем отглаженной салфетки можно перерезать при желании вены. В серебряной супнице отражается хрусталь люстры от Тиффани. В спальне тоже Тиффани и египетские простыни, источающие слабый аромат лаванды. Когда Муж исполняет свой супружеский долг, Джен прикрывает глаза и перечисляет про себя ингредиенты для чизкейка: вдох, мука, выдох, сливочный сыр, вдох Майкла (Мужа зовут Майкл. Хорошее имя), сахар, ее выдох, яйца, два яйца, два разбитых яйца и белок похожий на сперму Майкла. Он лишь раз испачкал ею египетский хлопок, нечаянно, и хоть простыня была после того постирана не раз, Джен все равно кажется, что это мутно-белое пятнышко там. Потому она всегда старается лечь чуть сбоку. Выдох Майкла. Оргазм Майкла, капля пота Майкла, сорвавшаяся с его носа Джен на шею.
Пока он моется в душе, Джен в пару движений заканчивает супружеский долг своим дежурным оргазмом и одергивает шелковую ночную сорочку. Она привыкла, что не может кончить от однообразных фракций Майкла. Вообще, она хочет думать о этом, как о чем-то обычном, ведь мужу необязательно возиться с ее оргазмом: ему рано вставать и надо выспаться, а незавершенное отлично получается закончить и самой. Когда Майкл возвращается из душа, она уже делает вид, что заснула и от лампы Тиффани по стенам плывут зеленоватые прозрачные тени.
В восемь утра звонит будильник. Дети уезжают в школу, Майкл едет на работу. Джен пьет чашку кофе и выкуривает первую тайную сигарету за день. Пачка Мальборо прячется в коробке из-под муки. Там же лежит зажигалка и пачка мятных леденцов. На их улице ни одна женщина не курит в открытую, тем более, такие сигареты – слишком крепкие, слишком мужские. Сегодня чаепитие у соседки напротив. Ее шестнадцатилетний сын – гей. Джен сама видела, как он щупает за зад разносчика пиццы. Все знают об этом, никто не скажет об этом в открытую. Надо испечь чизкейк, и Джен привычно жмурится, взбивая белки. Пока они не взбиты, они похожи на сперму Майкла, и это противно.
Они пьют чай с бергамотом на веранде, ковыряют серебряными вилочками ломтики чизкейка и наблюдают, как загорелый садовник-мексиканец стрижет газон перед домом слева.
– …Подарил мне часы с бриллиантами на годовщину, – говорит соседка справа. У нее опять красные от недосыпа и слез глаза. Джен гладит ее по руке и смотрит, как садовник стаскивает футболку, цепляя за горловину золотой цепочкой, прилипшей было к вспотевшей шее.
– Он любит тебя, – говорит соседка слева. Инцидент исчерпан. Никто не скажет ей правду, никто не расспросит о той, с кем ее муж трахается, когда не ночует дома. Джен обыскивает карманы Майкла, когда возвращается домой и обнюхивает воротнички его рубашек. Ее муж ей верен, она знает точно, но обыскивает карманы еще раз.
– Встреча выпускников университета. Не знаю, хочу ли я поехать, – говорит Джен за ужином, когда Майкл разрезает бифштекс по-орлеански.
– Дети будут в лагере, я в командировке. Съезди.
Он отправляет в рот ломтик мяса и слизывает каплю сока, повисшую в углу рта.
– Я не слышала о командировке, куда ты едешь?
Джен больше не хочет есть, она хочет джина с лаймом и выкурить сигарету, но знает, что это сейчас нереально.
– В Новый Орлеан.
Антикварная оттоманка в ванной, обитая белой кожей, куплена в Новом Орлеане. Джен смотрит на нее, направляя струю душа себе между ног, прикрывает глаза и закусывает губу, чтобы не закричать, кончая. Ей нужно кончать чаще, чем Майкл исполняет супружеский долг и, возможно, стоит попробовать с ним другую позу, но это слишком хлопотно. Куда проще запереться в ванне и подрочить, глядя на дубовые панели. Иногда Джен кажется, что она несчастна, но кто-то приносит в корзинке кексы и снова зовет на чай, или сыграть в покер. А потом на полу в гостиной обнаруживается пятнышко и некогда думать. Столько дел, обязанностей. Дом, семья, кухня, книга рецептов, в которой стоит переписать набело несколько страниц. Окатывая после себя ванну горячей водой, Джен решает, что стоит съездить на встречу. Интересно все же посмотреть, в кого выросли ее однокурсники.
Однокурсники не разочаровали: большинство девушек превратилось в копии Джен с вариациями, а парни – кто преподает, кто радикально сменил профессию. Джен счастлива, что на фуршете разливают не только пунш, и после третьего бокала джина с тоником чувствует, себя изрядно опьяневшей. Здесь нельзя курить, а на террасе ветер: огонек зажигалки гаснет, едва загоревшись.
– Не мучайся, – говорит хрипло кто-то и подносит к мальборо стойко сопротивляющийся затушению огонек.
– Спасибо, – произносит Джен заплетающимся от джина и холода языком.
– Джен, ты ли это? – улыбается ее спасительница, – помнишь меня?
Если честно, она вообще никого толком не помнит. Она не вспоминать сюда приехала, а развеяться и покурить не таясь, но признаться стыдно, потому Джен кивает и опирается спиной о стену. Она правда не помнит никого с черным каре на своем факультете и не помнит, чтобы кто-то из девушек носил коктейльное платье с жемчугами от Шанель и грубыми сапогами.
– Не помнишь, – констатирует ее собеседница и щелкает Джен по носу, – а ведь именно у меня ты списывала контрольные… пойдем, выпьем.
Пить уже хватит, и память все еще не вернулась, но когда кто-то берет дело в свои руки – это всегда приятно. После двух следующих порций джина Джен беззастенчиво виснет на девушке, которую точно должна знать и совсем не против, когда та уверенно ведет ее к лифтам.
– Тебе пора спать, – говорит она хрипловатым голосом и улыбается. Джен прижимается к ее плечу и чувствует, как щека скользит по шелку, и как шелк пахнет духами и сигаретами.
– Ты вкусно пахнешь, – шепчет она, перед тем как отрубиться на широкой кровати в номере-люксе.
– Я правда обижена тем, что ты меня не помнишь.
За завтраком Джен признается своей бывшей однокурснице, что память ее подвела. Та смеется и размахивает сигаретой. Она говорит, что ее зовут Ли и показывает пару университетских фото в подтверждение своих слов. Джен извиняется, что заняла ее кровать, Ли заявляет, что в этом номере две спальни: «Это люкс, Дженни». Они завтракают французскими тостами, курят и рассказывают о себе. Ли – писательница и Джен даже читала ее книги: очень неприличные, соседка слева сказала, что это отвратительно.
– … и она меня бросила, – заканчивает Ли свой рассказ.
– Он бросил, – поправляет ее Джен машинально, размазывая апельсиновый джем по тосту.
– Нет, она, – улыбается Ли и снимает с ее губ прилипшую крошку. Джен сглатывает и чувствует, что вот сейчас ей стоит встать и уйти, даже не переодеваясь в платье, прошествовать по коридору в халате персикового цвета и надежно запереться в своем номере, не люксе, но тоже неплохом. Ли целует ее легонько и облизывается:
– Апельсин… ты на вкус сладкая, Дженни.
– Не надо, – говорит Джен чуть слышно, дергая отчаянно пояс на халате Ли, она повторяет свое «не надо», даже когда чувствует ее руку у себя на животе и когда та языком проводит линию по ключицам.
– Это неправильно, – меняет Джен пластинку, чувствуя язык Ли у себя на клиторе, ощущая, как пряди ее каре щекочут бедра с внутренней стороны.
– Нет, – выдыхает она со стоном, кончая.
– Что нет? – спрашивает Ли позже, когда они курят одну мятую сигарету на двоих. Джен мотает головой: ей не хочется говорить, не получается думать, она ждет с надеждой, что Ли сейчас улыбнется и повторит все сначала. Начнет с поцелуев, закончит тремя пальцами, поглаживающими изнутри и языком, щекочущим сверху-вниз и по кругу.
– Значит все «да»? – спрашивает Ли и щурится, ведет кончиками пальцев Джен по животу, давит короткими ноготками на кожу и целует крепко, даже не выдохнув до конца дым от последней затяжки.
– Да, – шепчет Джен, разводя колени в стороны. Она говорит «да», когда Ли завязывает ей глаза расписным шарфом от Гермес, мычит свое «да», когда та зажимает ей рот ладонью, орет «да», кончая и срывая голос, и ломает ногти о лакированную спинку кровати, пытаясь уцепиться покрепче.
– Твой муж – мудак, судя по всему, – задумчиво изрекает Ли, поглаживая Джен по груди. В комнате накурено и темно, подушки разбросаны по полу и шарф затянулся в узел на изголовье так плотно, что не развяжешь.
– Почему мудак? – Джен думает, что неплохо бы оскорбиться, но сил нет совершенно.
– Потому что, – Ли скатывается с кровати и достает из мини-бара, замаскированного под тумбочку в стиле арт-деко, бутылку шампанского. Пробка стреляет в потолок, половина содержимого бутылки проливается на ковер, второй половины как раз хватает на два бокала.
– За встречу выпускников! Пьем до дна!
– До дна, – повторяет Джен и ставит бокал осторожно рядом с остатками завтрака. Она очень хочет продолжения, ей нужно натрахаться до упора, так, чтобы ноги вместе не сводились. Раз уж решилась на измену мужу –стоит вытянуть из этой ситуации кайфа по максимуму.
– Расскажи еще о своей жизни, – говорит Ли глухо, прижимаясь холодными губами к ее колену, – и не останавливайся… что бы я ни делала.
– Раздвинь ноги, – говорит Ли и улыбается. У Джен мурашки по коже от ее хриплого голоса и командного тона, а еще она не может высвободить руки, сколько не выкручивает запястья.
– Развяжи меня, – выдыхает она жалобно, лишь для того, чтобы увидеть, как Ли покачает головой и пряди иссиня-черных волос мазнут ее по щеке.
– Не раньше чем ты кончишь… раз пять… раздвинь ноги.
Развести колени и зажмуриться, только для того, что бы услышать, как она прикажет открыть глаза.
Джен едет домой в правом ряду, ползет едва-едва, ее авто, похожее на серебристую торпеду, обгоняют даже пикапы с облезлым кузовом. Джен курит и смотрит, как под капот убегает полоса асфальта. Ли больше не говорила о Майкле, она вообще больше почти не говорила, она слушала, как Джен говорит, стонет, всхлипывает и просит не останавливаться. Ли привязала ее за запястья к изголовью все тем же шарфом, теперь на коже проступают синяки. А на бедрах остались царапины, странно как ей это удалось с такими короткими ногтями. А еще Джен вспомнила ее. И как списывала контрольные, и как Ли учила ее пить текилу по всем правилам и даже пару пьяных поцелуев на спор вспомнила.
– Пока, Дженни, авось свидимся, – говорит Ли, пока Джен натягивает измятое платье. Ткань пропахла табаком, спереди пятно от джина.
– Конечно, – говорит Джен, отворачиваясь. Ей стыдно вспоминать секс, что был, ей кажется все, что подкатило к горлу, сейчас окажется на ковре, залитом шампанским.
– Дверь захлопни, – Ли зевает и идет в ванну, обходя осколки от бокала.
Очередная развалюха идет на обгон, Джен вздрагивает и жмурится. Она не может ехать домой, она хочет к Ли в прокуренный номер, на кровать с пятнами от выпивки, хочет снова метаться под ее руками и стонать не скрываясь. Но как бы медленно ни полз асфальт под колеса, она уже почти дома, видит соседку справа на пробежке и машет машинально рукой. Джен дома.
Майкл рад видеть жену, еще бы, она приготовила утку с апельсинами и намешала мохито. Можно, ведь дети приедут только завтра. У них будет секс, внеочередной, опять же, потому что детей нет. Майкл стонет, кончая, когда Джен вспоминает, сколько муки надо класть в кексы, и откатывается в сторону. От лампы Тиффани зеленые блики на стенах.
– Стакан муки, – говорит Джен задумчиво. Майкл даже не заметил синяки на ее руках, а еще от его рубашки пахло чужими духами, едва уловимо, словно другая женщина прижалась к нему на пару минут.
– Стакан муки и три яйца, – шепчет Джен и плачет, пока Майкл моется в душе.
Проходят три месяца. Три месяца домашних забот. В ручке Монтбланк кончаются чернила, Джен исправно печет кексы и чизкейки, закидывает в стиральную машину рубашки мужа от которых, как ей кажется, стало сильнее пахнуть чужими духами.
– Он подарил мне бриллиантовые серьги, – говорит соседка справа, рассказывая о своем муже. Только глаза у нее больше не покрасневшие и на недавно нанятого садовника-мексиканца она смотрит, улыбаясь уголками губ.
– Я же говорила, все будет хорошо, – повторяет Джен, поглаживая ее по руке, и сама себе не верит. Хорошо не было и раньше, а теперь точно лучше не станет. Она позвонила Ли два дня назад, а та не взяла трубку. Джен разорвала ее визитку в клочки, а потом склеивала их воедино, пока в духовке запекалась форель.
– С тобой все хорошо? – спрашивает Майкл, не отрывая глаз от полосы финансовых новостей в вечерней газете.
– Все отлично, – врет Джен под Вивальди и жалеет, что бутылка джина, спрятанная в коробке с туфлями Гуччи, почти пустая.
– Я еду в командировку завтра, в Новый Орлеан, вернусь через три дня, – сообщает Майкл и откладывает газету, – отличная у тебя рыба получилась, спасибо.
В баре обнаруживается непочатая бутылка виски. Дети уехали на экскурсию, муж вернется только завтра. Джен мешает спиртное с пепси, а потом просто прихлебывает из горлышка. Она звонит Ли и оставляет ей сообщения. Она звонит и плачет в трубку, она разбивает телефон о стену, а бутылку швыряет в мойку. Джен пытается переписать рецепт чизкейка набело и все пять раз ошибается в пропорциях. Она достает нож из стойки и царапает острием по столешнице, пока полировка не поддается. У нее кружится голова и во рту кисло.
– Раздвинь ноги, – напевает Джен, поднимаясь по лестнице. Она повторяет все то, что ей говорила Ли, пока трахала ее сначала одним пальцем, потом двумя и то, что та ей говорила, целуя в шею. Вода слишком горячая, шелковая сорочка липнет к коже. К бедрам, где были царапины, которые Майкл не заметил, Джен улыбается, глядя на дубовые панели, и режет ножом по запястьям. Сколько раз она промахивалась, нарезая овощи, разделывая мясо, это не больно, ведь нож такой острый. Она сама точит свои ножи, сама стрижет лужайку и книга рецептов почти закончена. Она хорошая хозяйка.
– Мерзкая книга, – говорит соседка слева, – вы читали? Вся правда про домохозяек. В жизни не поверю, что кто-то из нас мог бы переспать с женщиной, это противоестественно.
Соседка справа кивает. У нее утром был секс с садовником на кухонном столе. Правда бриллиантовая сережка, подаренная мужем, укатилась под шкафчик, но это мелочи.
– А меня удивило, что у героини есть прототип, – замечает соседка напротив, – хотя, что там не наврут писатели, лишь бы рейтинги поднять.
Они все машут Майклу, вернувшемуся домой, и вспоминают, как он месяц назад нашел Джен, плавающую в ванне с перерезанными венами. Они это вспоминают каждый день, смакуют подробности, заедают детали чизкейком и запивают чаем. Потом снова обсуждают книгу и никак не хотят верить, что она про них. Особенно их возмущает название: «Кулинарная книга ужасов».
Автор: gloriaskott
Бета: spanja
Тип: фем, гет
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: драма
Аннотация: все не так, как кажется
Статус: завершен
текст тут
Ровно в 10 утра соседский садовник включает газонокосилку. У Джен нет садовника, она знает, что ее лужайку никто не подстрижет идеально, так, чтобы была травинка к травинке. У нее нет и постоянной домработницы, за ними все равно приходится дочищать серебро и домывать ванну. У Джен есть розовые перчатки и арсенал разноцветных бутылок в шкафчике. Он способен вывести любое пятно. У нее также нет и кухарки, потому что кухня – это ее алтарь. Мама подарила ей на свадьбу не кулинарную книгу, а тетрадь в твердом переплете, такую же, как у нее самой, с ручкой Монтбланк. «Каждая хозяйка сама пишет свою книгу», – сказала мама, поправляя фату от Веры Вонг. Джен еще не успела сказать «да» перед алтарем, а уже знала, что будет идеальной женой, хозяйкой и матерью. Для того ей было предоставлено все: муж, зарабатывающий достаточно для безбедного существования, дом в отличном районе, здоровье и широкие бедра. Широковатые, чтобы отвечать эталонам красоты, идеальные для того, чтобы родить двоих. Правильное количество, правильная разница в возрасте. Муж гордится тем, что она окончила университет, ему нравился ее бесполезный, но очаровательно звучащий факультет: французская литература ХХ века. Он – брюнет, она – блондинка. Каждые две недели она ездит в салон красоты и подкрашивает корни. У нее дорогая и безопасная, ничем не примечательная машина. Она такая же, как все женщины на ее улице. Красивые, ухоженные, приветливые. У каждой есть книга рецептов, каждая обожает устраивать дружеские обеды и чаепития на лужайках, где травинка к травинке.
Джен догадывается, почему у ее соседки справа иногда красные от недосыпа глаза и почему ее муж часто не приезжает домой ночевать. Но она верит, что все изменится, она участливо гладит соседку по руке и приносит ей корзинку с кексами в воскресенье. Они подруги. Подруги всегда утешают друг друга и пекут кексы в воскресенье. Иногда, впрочем, они пекут чизкейки и яблочные пироги. Джен знает, что ее чизкейк лучший и думает, что стоит переписать рецепт набело: отведенная ему страница испачкалась в муке.
Муж хвалит ее стряпню, он говорит, что даже в «Ритце» не подают такую свинину с черносливом и такую исключительно вкусную форель. Каждый раз, когда вся семья за столом, играет Вивальди. Супруг так любит, Джен так привыкла. Их музыкальный центр стоит больше, чем среднестатистический автомобиль, а краем отглаженной салфетки можно перерезать при желании вены. В серебряной супнице отражается хрусталь люстры от Тиффани. В спальне тоже Тиффани и египетские простыни, источающие слабый аромат лаванды. Когда Муж исполняет свой супружеский долг, Джен прикрывает глаза и перечисляет про себя ингредиенты для чизкейка: вдох, мука, выдох, сливочный сыр, вдох Майкла (Мужа зовут Майкл. Хорошее имя), сахар, ее выдох, яйца, два яйца, два разбитых яйца и белок похожий на сперму Майкла. Он лишь раз испачкал ею египетский хлопок, нечаянно, и хоть простыня была после того постирана не раз, Джен все равно кажется, что это мутно-белое пятнышко там. Потому она всегда старается лечь чуть сбоку. Выдох Майкла. Оргазм Майкла, капля пота Майкла, сорвавшаяся с его носа Джен на шею.
Пока он моется в душе, Джен в пару движений заканчивает супружеский долг своим дежурным оргазмом и одергивает шелковую ночную сорочку. Она привыкла, что не может кончить от однообразных фракций Майкла. Вообще, она хочет думать о этом, как о чем-то обычном, ведь мужу необязательно возиться с ее оргазмом: ему рано вставать и надо выспаться, а незавершенное отлично получается закончить и самой. Когда Майкл возвращается из душа, она уже делает вид, что заснула и от лампы Тиффани по стенам плывут зеленоватые прозрачные тени.
В восемь утра звонит будильник. Дети уезжают в школу, Майкл едет на работу. Джен пьет чашку кофе и выкуривает первую тайную сигарету за день. Пачка Мальборо прячется в коробке из-под муки. Там же лежит зажигалка и пачка мятных леденцов. На их улице ни одна женщина не курит в открытую, тем более, такие сигареты – слишком крепкие, слишком мужские. Сегодня чаепитие у соседки напротив. Ее шестнадцатилетний сын – гей. Джен сама видела, как он щупает за зад разносчика пиццы. Все знают об этом, никто не скажет об этом в открытую. Надо испечь чизкейк, и Джен привычно жмурится, взбивая белки. Пока они не взбиты, они похожи на сперму Майкла, и это противно.
Они пьют чай с бергамотом на веранде, ковыряют серебряными вилочками ломтики чизкейка и наблюдают, как загорелый садовник-мексиканец стрижет газон перед домом слева.
– …Подарил мне часы с бриллиантами на годовщину, – говорит соседка справа. У нее опять красные от недосыпа и слез глаза. Джен гладит ее по руке и смотрит, как садовник стаскивает футболку, цепляя за горловину золотой цепочкой, прилипшей было к вспотевшей шее.
– Он любит тебя, – говорит соседка слева. Инцидент исчерпан. Никто не скажет ей правду, никто не расспросит о той, с кем ее муж трахается, когда не ночует дома. Джен обыскивает карманы Майкла, когда возвращается домой и обнюхивает воротнички его рубашек. Ее муж ей верен, она знает точно, но обыскивает карманы еще раз.
– Встреча выпускников университета. Не знаю, хочу ли я поехать, – говорит Джен за ужином, когда Майкл разрезает бифштекс по-орлеански.
– Дети будут в лагере, я в командировке. Съезди.
Он отправляет в рот ломтик мяса и слизывает каплю сока, повисшую в углу рта.
– Я не слышала о командировке, куда ты едешь?
Джен больше не хочет есть, она хочет джина с лаймом и выкурить сигарету, но знает, что это сейчас нереально.
– В Новый Орлеан.
Антикварная оттоманка в ванной, обитая белой кожей, куплена в Новом Орлеане. Джен смотрит на нее, направляя струю душа себе между ног, прикрывает глаза и закусывает губу, чтобы не закричать, кончая. Ей нужно кончать чаще, чем Майкл исполняет супружеский долг и, возможно, стоит попробовать с ним другую позу, но это слишком хлопотно. Куда проще запереться в ванне и подрочить, глядя на дубовые панели. Иногда Джен кажется, что она несчастна, но кто-то приносит в корзинке кексы и снова зовет на чай, или сыграть в покер. А потом на полу в гостиной обнаруживается пятнышко и некогда думать. Столько дел, обязанностей. Дом, семья, кухня, книга рецептов, в которой стоит переписать набело несколько страниц. Окатывая после себя ванну горячей водой, Джен решает, что стоит съездить на встречу. Интересно все же посмотреть, в кого выросли ее однокурсники.
Однокурсники не разочаровали: большинство девушек превратилось в копии Джен с вариациями, а парни – кто преподает, кто радикально сменил профессию. Джен счастлива, что на фуршете разливают не только пунш, и после третьего бокала джина с тоником чувствует, себя изрядно опьяневшей. Здесь нельзя курить, а на террасе ветер: огонек зажигалки гаснет, едва загоревшись.
– Не мучайся, – говорит хрипло кто-то и подносит к мальборо стойко сопротивляющийся затушению огонек.
– Спасибо, – произносит Джен заплетающимся от джина и холода языком.
– Джен, ты ли это? – улыбается ее спасительница, – помнишь меня?
Если честно, она вообще никого толком не помнит. Она не вспоминать сюда приехала, а развеяться и покурить не таясь, но признаться стыдно, потому Джен кивает и опирается спиной о стену. Она правда не помнит никого с черным каре на своем факультете и не помнит, чтобы кто-то из девушек носил коктейльное платье с жемчугами от Шанель и грубыми сапогами.
– Не помнишь, – констатирует ее собеседница и щелкает Джен по носу, – а ведь именно у меня ты списывала контрольные… пойдем, выпьем.
Пить уже хватит, и память все еще не вернулась, но когда кто-то берет дело в свои руки – это всегда приятно. После двух следующих порций джина Джен беззастенчиво виснет на девушке, которую точно должна знать и совсем не против, когда та уверенно ведет ее к лифтам.
– Тебе пора спать, – говорит она хрипловатым голосом и улыбается. Джен прижимается к ее плечу и чувствует, как щека скользит по шелку, и как шелк пахнет духами и сигаретами.
– Ты вкусно пахнешь, – шепчет она, перед тем как отрубиться на широкой кровати в номере-люксе.
– Я правда обижена тем, что ты меня не помнишь.
За завтраком Джен признается своей бывшей однокурснице, что память ее подвела. Та смеется и размахивает сигаретой. Она говорит, что ее зовут Ли и показывает пару университетских фото в подтверждение своих слов. Джен извиняется, что заняла ее кровать, Ли заявляет, что в этом номере две спальни: «Это люкс, Дженни». Они завтракают французскими тостами, курят и рассказывают о себе. Ли – писательница и Джен даже читала ее книги: очень неприличные, соседка слева сказала, что это отвратительно.
– … и она меня бросила, – заканчивает Ли свой рассказ.
– Он бросил, – поправляет ее Джен машинально, размазывая апельсиновый джем по тосту.
– Нет, она, – улыбается Ли и снимает с ее губ прилипшую крошку. Джен сглатывает и чувствует, что вот сейчас ей стоит встать и уйти, даже не переодеваясь в платье, прошествовать по коридору в халате персикового цвета и надежно запереться в своем номере, не люксе, но тоже неплохом. Ли целует ее легонько и облизывается:
– Апельсин… ты на вкус сладкая, Дженни.
– Не надо, – говорит Джен чуть слышно, дергая отчаянно пояс на халате Ли, она повторяет свое «не надо», даже когда чувствует ее руку у себя на животе и когда та языком проводит линию по ключицам.
– Это неправильно, – меняет Джен пластинку, чувствуя язык Ли у себя на клиторе, ощущая, как пряди ее каре щекочут бедра с внутренней стороны.
– Нет, – выдыхает она со стоном, кончая.
– Что нет? – спрашивает Ли позже, когда они курят одну мятую сигарету на двоих. Джен мотает головой: ей не хочется говорить, не получается думать, она ждет с надеждой, что Ли сейчас улыбнется и повторит все сначала. Начнет с поцелуев, закончит тремя пальцами, поглаживающими изнутри и языком, щекочущим сверху-вниз и по кругу.
– Значит все «да»? – спрашивает Ли и щурится, ведет кончиками пальцев Джен по животу, давит короткими ноготками на кожу и целует крепко, даже не выдохнув до конца дым от последней затяжки.
– Да, – шепчет Джен, разводя колени в стороны. Она говорит «да», когда Ли завязывает ей глаза расписным шарфом от Гермес, мычит свое «да», когда та зажимает ей рот ладонью, орет «да», кончая и срывая голос, и ломает ногти о лакированную спинку кровати, пытаясь уцепиться покрепче.
– Твой муж – мудак, судя по всему, – задумчиво изрекает Ли, поглаживая Джен по груди. В комнате накурено и темно, подушки разбросаны по полу и шарф затянулся в узел на изголовье так плотно, что не развяжешь.
– Почему мудак? – Джен думает, что неплохо бы оскорбиться, но сил нет совершенно.
– Потому что, – Ли скатывается с кровати и достает из мини-бара, замаскированного под тумбочку в стиле арт-деко, бутылку шампанского. Пробка стреляет в потолок, половина содержимого бутылки проливается на ковер, второй половины как раз хватает на два бокала.
– За встречу выпускников! Пьем до дна!
– До дна, – повторяет Джен и ставит бокал осторожно рядом с остатками завтрака. Она очень хочет продолжения, ей нужно натрахаться до упора, так, чтобы ноги вместе не сводились. Раз уж решилась на измену мужу –стоит вытянуть из этой ситуации кайфа по максимуму.
– Расскажи еще о своей жизни, – говорит Ли глухо, прижимаясь холодными губами к ее колену, – и не останавливайся… что бы я ни делала.
– Раздвинь ноги, – говорит Ли и улыбается. У Джен мурашки по коже от ее хриплого голоса и командного тона, а еще она не может высвободить руки, сколько не выкручивает запястья.
– Развяжи меня, – выдыхает она жалобно, лишь для того, чтобы увидеть, как Ли покачает головой и пряди иссиня-черных волос мазнут ее по щеке.
– Не раньше чем ты кончишь… раз пять… раздвинь ноги.
Развести колени и зажмуриться, только для того, что бы услышать, как она прикажет открыть глаза.
Джен едет домой в правом ряду, ползет едва-едва, ее авто, похожее на серебристую торпеду, обгоняют даже пикапы с облезлым кузовом. Джен курит и смотрит, как под капот убегает полоса асфальта. Ли больше не говорила о Майкле, она вообще больше почти не говорила, она слушала, как Джен говорит, стонет, всхлипывает и просит не останавливаться. Ли привязала ее за запястья к изголовью все тем же шарфом, теперь на коже проступают синяки. А на бедрах остались царапины, странно как ей это удалось с такими короткими ногтями. А еще Джен вспомнила ее. И как списывала контрольные, и как Ли учила ее пить текилу по всем правилам и даже пару пьяных поцелуев на спор вспомнила.
– Пока, Дженни, авось свидимся, – говорит Ли, пока Джен натягивает измятое платье. Ткань пропахла табаком, спереди пятно от джина.
– Конечно, – говорит Джен, отворачиваясь. Ей стыдно вспоминать секс, что был, ей кажется все, что подкатило к горлу, сейчас окажется на ковре, залитом шампанским.
– Дверь захлопни, – Ли зевает и идет в ванну, обходя осколки от бокала.
Очередная развалюха идет на обгон, Джен вздрагивает и жмурится. Она не может ехать домой, она хочет к Ли в прокуренный номер, на кровать с пятнами от выпивки, хочет снова метаться под ее руками и стонать не скрываясь. Но как бы медленно ни полз асфальт под колеса, она уже почти дома, видит соседку справа на пробежке и машет машинально рукой. Джен дома.
Майкл рад видеть жену, еще бы, она приготовила утку с апельсинами и намешала мохито. Можно, ведь дети приедут только завтра. У них будет секс, внеочередной, опять же, потому что детей нет. Майкл стонет, кончая, когда Джен вспоминает, сколько муки надо класть в кексы, и откатывается в сторону. От лампы Тиффани зеленые блики на стенах.
– Стакан муки, – говорит Джен задумчиво. Майкл даже не заметил синяки на ее руках, а еще от его рубашки пахло чужими духами, едва уловимо, словно другая женщина прижалась к нему на пару минут.
– Стакан муки и три яйца, – шепчет Джен и плачет, пока Майкл моется в душе.
Проходят три месяца. Три месяца домашних забот. В ручке Монтбланк кончаются чернила, Джен исправно печет кексы и чизкейки, закидывает в стиральную машину рубашки мужа от которых, как ей кажется, стало сильнее пахнуть чужими духами.
– Он подарил мне бриллиантовые серьги, – говорит соседка справа, рассказывая о своем муже. Только глаза у нее больше не покрасневшие и на недавно нанятого садовника-мексиканца она смотрит, улыбаясь уголками губ.
– Я же говорила, все будет хорошо, – повторяет Джен, поглаживая ее по руке, и сама себе не верит. Хорошо не было и раньше, а теперь точно лучше не станет. Она позвонила Ли два дня назад, а та не взяла трубку. Джен разорвала ее визитку в клочки, а потом склеивала их воедино, пока в духовке запекалась форель.
– С тобой все хорошо? – спрашивает Майкл, не отрывая глаз от полосы финансовых новостей в вечерней газете.
– Все отлично, – врет Джен под Вивальди и жалеет, что бутылка джина, спрятанная в коробке с туфлями Гуччи, почти пустая.
– Я еду в командировку завтра, в Новый Орлеан, вернусь через три дня, – сообщает Майкл и откладывает газету, – отличная у тебя рыба получилась, спасибо.
В баре обнаруживается непочатая бутылка виски. Дети уехали на экскурсию, муж вернется только завтра. Джен мешает спиртное с пепси, а потом просто прихлебывает из горлышка. Она звонит Ли и оставляет ей сообщения. Она звонит и плачет в трубку, она разбивает телефон о стену, а бутылку швыряет в мойку. Джен пытается переписать рецепт чизкейка набело и все пять раз ошибается в пропорциях. Она достает нож из стойки и царапает острием по столешнице, пока полировка не поддается. У нее кружится голова и во рту кисло.
– Раздвинь ноги, – напевает Джен, поднимаясь по лестнице. Она повторяет все то, что ей говорила Ли, пока трахала ее сначала одним пальцем, потом двумя и то, что та ей говорила, целуя в шею. Вода слишком горячая, шелковая сорочка липнет к коже. К бедрам, где были царапины, которые Майкл не заметил, Джен улыбается, глядя на дубовые панели, и режет ножом по запястьям. Сколько раз она промахивалась, нарезая овощи, разделывая мясо, это не больно, ведь нож такой острый. Она сама точит свои ножи, сама стрижет лужайку и книга рецептов почти закончена. Она хорошая хозяйка.
– Мерзкая книга, – говорит соседка слева, – вы читали? Вся правда про домохозяек. В жизни не поверю, что кто-то из нас мог бы переспать с женщиной, это противоестественно.
Соседка справа кивает. У нее утром был секс с садовником на кухонном столе. Правда бриллиантовая сережка, подаренная мужем, укатилась под шкафчик, но это мелочи.
– А меня удивило, что у героини есть прототип, – замечает соседка напротив, – хотя, что там не наврут писатели, лишь бы рейтинги поднять.
Они все машут Майклу, вернувшемуся домой, и вспоминают, как он месяц назад нашел Джен, плавающую в ванне с перерезанными венами. Они это вспоминают каждый день, смакуют подробности, заедают детали чизкейком и запивают чаем. Потом снова обсуждают книгу и никак не хотят верить, что она про них. Особенно их возмущает название: «Кулинарная книга ужасов».
@темы: ориджинал
-
-
11.12.2009 в 22:13-
-
11.12.2009 в 23:25-
-
17.12.2009 в 21:10-
-
18.12.2009 в 01:36