Идеальный фемслэш

[Джордано]

В очередной раз зашел разговор про то, каким должен быть фемслэш, чтобы его было интересно читать.
И подумалось, что требования можно попробовать как-то "собрать".
Засим - голосование. Если варианты покажутся не очень удачными, с радостью приму коррективы.

Вопрос: Мужчины в хорошем фемслэше должны быть

1. в итоге счастливыми любовниками-любимыми главных героинь		6	(3.75%)
2. в итоге несчастными любовниками главных героинь		10	(6.25%)
3. друзьями, родственниками, знакомыми главных героинь		77	(48.13%)
4. безответно влюбленными в главных героинь		15	(9.38%)
5. их там вообще быть не должно		34	(21.25%)
6. свой вариант - в комментарии		1	(0.63%)
7. отцами детей		17	(10.63%)
Всего:		160 Всего проголосовало: 111

@темы: вопрос

---

Идеальный фемслэш

[Джордано]

В очередной раз зашел разговор про то, каким должен быть фемслэш, чтобы его было интересно читать.
И подумалось, что требования можно попробовать как-то "собрать".
Засим - голосование. Если варианты покажутся не очень удачными, с радостью приму коррективы.

Вопрос: Персонажи хорошего фемслэша в психологическом плане должны быть

1. маскулинными обе		15	(12.2%)
2. феминными обе		42	(34.15%)
3. одна феминной, а другая маскулинной		38	(30.89%)
4. андрогинными обе		22	(17.89%)
5. свой вариант - в комментарии		6	(4.88%)
Всего:		123 Всего проголосовало: 84

@темы: вопрос

---

Идеальный фемслэш

[Джордано]

В очередной раз зашел разговор про то, каким должен быть фемслэш, чтобы его было интересно читать.
И подумалось, что требования можно попробовать как-то "собрать".
Засим - голосование. Если варианты покажутся не очень удачными, с радостью приму коррективы.

Вопрос: По жанру интересный и "хороший" фемслэш может быть (должен быть)

1. драмой		43	(20.87%)
2. романсом		52	(25.24%)
3. ангстом		25	(12.14%)
4. приключениями		39	(18.93%)
5. ПВП		21	(10.19%)
6. флаффом		23	(11.17%)
7. свой вариант - в комментарии		3	(1.46%)
Всего:		206 Всего проголосовало: 89

@темы: вопрос

---

[Джордано]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Фармазоня, хитрый Лис]

Название: Продакт-плейсмент.
Автор: Фармазоня
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Саммари: М, реклама врывается в жизнь...
От автора: навеяно рекламой, логично =_=

читать

Возвращаешься после работы, а там… Боже, что случилось? Как в стишке детском – то ли ураган, то ли бегемот, то ли приходил друг. Но это неважно, что сделано, то сделано! Я закидываю белье в холодильник, ставлю перепуганного пса стираться, вытаскиваю ребенка из-под кровати, проверяю уроки у продуктов… Или вроде того…
Расставив все по своим местам и проверив у Петрушки его дроби, отправляюсь варить ужин. Пес, еще не отойдя от урагана, боязливо и преданно жмется к ноге, становясь настоящей помехой в моем маршруте «холодильник-плита-стол-плита». Ноги как будто отваливаются, но это ничего, после ужина я выкрою для себя время на чтение журнала и масочку.
Ребенок тоскливо зовет меня к себе. Опрокинул стаканчик с окрашенной водой на свою футболку (новенькая совсем, с барашком, на распродаже купленная), стоит, рыдает. Что поделаешь – стягиваю с него грязную футболку, вытираю лужицу на столе, переодеваю ребятенка, жалею ковер. Зачем в детскую купили светлый ковер с длинным ворсом, где я была в то время? Ухожу рыдать от бессилия в ванную, а там уже стиралка тужится, отжимает, времени на слезы нет.
На запах горелого выскакиваю из ванной, несусь на кухню. Пса отгоняю от колбасы, спасаю свои фирменные котлетки от судьбы угольков, картошку снимаю. Ставлю тарелки на стол поскорее, тру плиту, чтоб не пригорело. Пес радостно встречает в ванной поток грязной воды, бросаюсь туда со шваброй. Черт бы побрал все эти новомодные штуки, лучше б я в проточной воде стирала!
- Вы знаете, как жесткая вода может погубить вашу стиральную машинку? – раздается у меня над ухом. Оборачиваюсь – опять она, в синей майке, улыбается, протягивает мне пачку средства для смягчения воды. – Попробуйте «К****н»!
Выталкиваю надоеду из ванной, собираю тряпкой воду.
- Дети испачкали одежду? Не страшно! Воспользуйтесь «В***шем»! Розовый цвет, доверься ему – и пятен…
Швыряю ей в голову грязную футболку, выпроваживаю за дверь, пока не вытащила еще какую химию.
- Что за пятна на паркете?! Вам точно нужен «М****р М****л» для паркета!
Захлопываю дверь, тяжело вздыхаю. Нет, это не коммивояжер. Это моя фея-хранительница. Впервые появилась, когда я замуж выходила. Выскочила из-за угла и заявила, что моим зубам нужен «Б****-*-**д». Я ей этим Б-дом зарядила в голову, а она намека не поняла.
Пес на кухне воет – горячая котлетка язык обожгла. Отнимаю котлету у пса, даю по рукам ребенку, чтоб не лез, оборачиваюсь…
- Чтобы плита всегда сияла, пользуйтесь «К***том»!
Устало вздыхаю, сажусь на стул. Ребенок возится с псом в своей комнате, чайник кипит. Она садится рядом.
- Если болит голова, то поможет «П*******н»!
Смотрит на меня, сияя глазами. Вокруг меня мир тает и лишается звуков, мне становится все равно, что пес съел котлеты, а стиралка опять сломалась. Прикасаюсь к руке своей феи, устало улыбаюсь. Она целует мою руку и протягивает «Ра****ло».

@темы: ориджинал

---

Фем без мужчин

[Джордано]

Времени доброго.
Порекомендуйте, пожалуйста, фемслешные фики и ориджиналы, в которых вообще не фигурировали бы мужчины.
А то в одном из разговоров прозвучала мысль, что в большей части фема обязательно присутствует мужчина, а героиня или уходит от него (он гадкий и "разочаровал" ее во всех мужчинах) к женщине, или уходит к нему от женщины, и я задумалась.
Заранее спасибо!

@темы: вопрос

---

Ориджинал

[Джордано]

Название: Душа
Фандом: ориджинал
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: насилие, смерть персонажей

Знаете, милсдари, я не жалуюсь. Вот честно, не жалуюсь. Я ведь все понимаю. И про матушку свою, земля ей пухом, и про отца. И про то, что мог он меня вышвырнуть, новорожденную, не глядя. Это сейчас я с него копия, а тогда, в люльке-то, поди разбери. А уж матушке моей, добро, что покойнице из-за меня, веры уж совсем никакой, чего баба гулящая не наговорит в горячке, чтобы дитё пристроить.
Ну, таскает иногда за косы, так не зря ж – чтоб наука была. И до беспамятства не прибил ни разу, как Йольку ее братец. Кормит с собой вместе. И защитит всегда, коли мужики пьяные привяжутся. И в комнату только к купцам богатым посылает, а они добрые обычно, бусы дарят, а то и колечко с камешком каким блескучим – с ними, как хлебнешь медовухи, весело даже. А Йольку, говорят, вообще под каждого, кто с монетой, кладут. Уж не жалуюсь я точно. Просто… Ну, не могу я больше это в себе хранить. Жжется, душу рвет.
Померла Она, говорят, убили, а мне все покоя нет – как узнала, весь день, как дурная, в сарае прорыдала, а потом два дня в горячке провалялась, уж почти поминки готовить начали. А я, как очнулась, думала, отпустит, уйдет. На неделю и отпустило – меня ветром качало, едва по нужде сама выходила, а так мне хорошо было, как никогда и в детстве – свободно, как птице в небе, или как перышку: маленькое, летит себе, куда ветер несет, никого нет, никто не поймает, не привяжет, камень на шею не повесит. А потом снова накатило. Я аж завыла – как сучка на луну, в голос. Даже веревку себе приготовила – сил моих никаких не было. Повесила в том же сарае, петлю на шею надела, постояла чуть, и так мне жутко стало, что аж коленки затряслись, едва на весь двор не завопила – думала, оглянусь через плечо, а там Она стоит, меня, чтоб к себе забрать, ждет, в крови, как в тот раз, и глаза мутные, сумасшедшие.
Слава богу, что памяти снова лишилась, да еще из петли выпуталась как-то, а то точно бы с ума сошла, такая жуть поднялась, и бродила бы, седая, по лесам-болотам с шишиморами. Может, и хорошо бы, все лучше, чем так, да только как вспомню ту жуть, так и умереть готова, только б не то снова. Я и сплю теперь со свечкой. Отец кричит, прибил уже пару раз, а я тайком, сначала гашу, а потом, когда все ложатся, снова зажигаю, не могу и все. А застанет, так лучше на двор, к лошадям пойду, или вообще спать не буду – я слышала, колдуны так могут, так отчего и мне не попробовать? Я неприхотливая, мне надо-то совсем чуть.
Да только не о том я хотела. Миллью ее звали. Ну, Милль, как колокольчик у Издраса на телеге. Не знаю, как она к нам забрела, откуда. И никто не знает, я спрашивала. Просто зашла в зал общий, а как музыку заиграли… Не, у нас музыки, конечно, нету, музыканты больно дороги, да и народ у нас простецкий, не угодит певец, так и побить могут, а его лечи потом, на свои, не, отцу того не надо, так только, если менестрели забредают – вот и тогда забрел один. Квистом звать. Смешной такой. Пьет, как вол, ругается, да только не как наши мужики, по-матушке, а по-особенному. Ну, скажет чего забористое, а ты еще полчаса стоять будешь и думать, чего он тебе навесил. Вот Квист в тот день и пел. Сначала баллады какие-то, про любовь, про печаль-кручину. А потом, как все над кружками слезы глотать стали – смешно даже, взрослые мужики, а рыдать готовы были, как бабы. Ага, даже отец мой вышел послушать, а он обычно в зале не торчит, только если что особое. Уж не знаю, чего их всех так развезло – ну, жалостливо, красиво, а дальше-то? Мож, окосели уже просто.
Вот Квист на это все посмотрел и, даром, что пьян хуже мерина сивого, как запоет на весь зал что-то залихватское, из простого: то ли «Травушку», то ли «Чарку», не помню уж. Все спьяну оторопели, а тут еще и Милль выскакивает. Она до поры в углу сидела, и как ее только никто не заметил – увидели бы девицу босую, простоволосую, точно бы сразу пристали. Да хотя упились все, ночь была, а то, почитай, и рассвет. Вот Квист как грянул, она и вышла из своего угла и давай плясать. Я уж всего тут навидалась – и как бабы пляшут - и пьяные, и в уме, - и как мужики, но такого… Тонкая вся, дунешь – как лоза согнется, волосы длинные, соломенные, а от свечей аж золотятся, по плечам растрепались, и ноги босые. Грязные должны быть, ведь точно пешком босая шла, а ни капельки, даже ногти розовые, как только из бани маслом натерты. И пляшет на самых носочках, вытянулась вся в струнку, выгнулась, ногами перебирает, дробно так, на одном месте кружится, пятки на весу, на одних пальчиках почти. Живая вся, упругая. А ногами как будто дышит, так они движутся. Не знаю, что там у нее в лице было. Отец потом говорил, что она как не видела никого, будто не в трактире пьяни, а у боженьки в чертоге танцевала, а я только на ее ноги и смотрела, и пальцы по полу затоптанному, а как светившемуся, перебирали как дышали. Я сама вдыхать забывала – она за меня дышала танцем своим. Как в песенке той квистовой, про нимфу.
Я тогда первый раз увидала, чтобы все молча разошлись. Мотль рыпнулся было что-то бормотать, да его так об стол молча приложили, что выносить пришлось. И тоже в тишине. А Милль, как музыка закончилась, остановилась сразу – мне даже больно стало, когда она на пятки опустилась – глянула на всех недоуменно как-то, ну, как ребенок потерявшийся смотрит, и снова в свой угол вернулась. Так и просидела, пока все не вышли и отец ее ужинать не позвал. Точно-точно, так она у нас и осталась. Сейчас вот подумала было, что лучше б она тогда ушла, откуда пришла, а потом так страшно стало, что Милль бы не было, и Ее бы не было, что уж лучше как сейчас, ножом каленым в животе, чем без них. Как… Как душу бы вырвали.
Месяца два Милль у нас прожила. Я уж и привыкла даже, что она есть. Нет, не к вечерам, когда она плясала босая, к ним не привыкнешь – она, кстати, всегда босая ходила, отец ей сколько раз и туфли, и сапоги надевать пытался, а она посмотрит на него своими глазами голубыми, как небо осенью, без дна и пустое, «Спасибо» скажет, а через минуту идет снова босиком. Так мы ее и оставили – если ей хорошо, так и что ж. К ней привыкла. К тому, что есть. И так привыкла, что… Что…
Не святая я. Трактирная девка, какая уж тут святая. И с мужчиной я первый раз в одиннадцать легла. Ссильничал он, да кому какое дело – знать, заманивала, задницей вертела, знаю я это все. Промолчала, кровь смыла и работать пошла. Ничего, жива, бабы и не такое выносят, и живы. А только не нужны мне мужики с тех пор. Да и раньше, наверное, не нужны были. Вот Йолька, та аж стонет, по пыли, говорит, готова кататься, коли долго без этого. Да и еще девица у нас была, Аста – красивая, высокая, две косы по щиколотку, и бочки такие таскала, что и отец едва поднимал, а тоже перед мужиками стелилась только что не по столу.
Аста хорошая была. Добрая, не била никогда. Я ж даром, что хозяйская дочка – так, девка на подхвате, щенок приблудный. Про матушку-то мою все в округе знали, ну, и про меня тоже так думали. Яблоко от яблони. Может, и правы. Иначе чего я такая-то получилась? Не за просто же так наказали? Я, помню, за Астой, как собачка на веревочке ходила. И по мелочам за нее бегала, и принести что, приносила. Дурочка такая, аж стыдно – она один раз меня за руку взяла, так я покраснела, ажно слезы выступили, и руку ту после два дня мыть отказывалась, а когда отец насильно мыться заставил, проревела час. Глупенькая была, не понимала. А Аста долго у нас не прожила. С год поработала, а потом и сбежала с каким-то… Наемником он был, из Эрленда, да это ладно. Только болел дурным чем-то. Помер через пару месяцев в Гарце. А Аста за ним, через неделю. Там и похоронили. Отец к нам привезти отказался, шлюхой подзаборной обозвал и на дорогу плюнул. Я-то знаю, чего он – сам чуть не замуж ей предлагал, да только отцу тогда сорок было, а ей едва 19 исполнилось.
Ну так, земля ей, я ж не о том. Просто после Асты, не сразу, конечно, потом, поняла я про себя кое-что. Что мужики мне не нужны и не понадобятся, это я и так знала, а вот что другое мне надо, это не сразу. Я ж за Астой всюду ходила. И когда звали, и так, тихинько, чтоб не слышала. Ну не могла я без нее, никак. Вот и застала ее однажды с полюбовником. Плечистый такой, крепкий был, какие ей нравились. Он ее, видать, еще в трактире как-то за собой поманил, она и пришла, ночью, как все заснули, к лесу, где он ждал. А я за ней, в темноте-то не видно, да и не до того ей было. Он ей только «Ну что, красавица» прошептать успел, как она его целовать начала. Так-то мне выблеваться хочется, как такое вижу – ну не могу, и все – а тут как жаром окатило из очага, и оторваться не могла. Он ее обнял, а я глаза отвести боюсь, пропустить чего. И знаю, что уйти надо, а не могу никак. Будто под кожей уголья мешковиной обернули и катают, не жжется, а жарко, душно, пот градом. А уж как он рубаху на ней расшнуровал, так я едва не задохнулась, потому что, как дышат, забыла. В темноте ее тело как пятна цветные в глазах после яркого света, забелело – и не видно ничего, и знаю, что есть, что пальцами заскорузлыми он ее груди мнет, белые, с пушком золотистым, а соски маленькие, коричневые – я в бане видела, вместе мылись-то, да только рассматривать боялась, краснела вся, глаз поднять не смела. А теперь вот глазела, не видно в темноте, а я что по памяти, что в этом пятне белом. И слышала странно – и их, и сипение его, и как дышал хрипло, и как она постанывала, низко так, как от боли, только у меня от ее голоса кожа съеживалась до мурашек и бедра аж горели, и себя сразу же слышала, как будто на весь лес дышала. А уж когда он на ней юбку задрал, я и вовсе чуть памяти не лишилась, так мне дыхание свело. Волна какая-то жаркая от живота прокатилась, а между ног, где срам-то самый, чуть не разорвалось что-то, и так жарко и мокро стало, что я даже испугалась, что по нужде не успела, как дите малое. Я руку себе под юбку только чтоб проверить сунула, пощупать, мокро ли, в детство ли впала с перепугу, а то так горячо, что не понять ничего, да только в это время она низко так, как больная застонала «Ляжем», а он, рыкнув что-то, задом ее к себе развернул, раком к дереву поставил и всадил со всего размаха. Я-то уж знала, что это такое, и больно как бывает, и стошнило бы меня обязательно, только Аста зашипела надсадно, и столько в этом неги было, звериной какой-то, как у кошки, когда ее кот за загривок держит, что я, не соображая ничего, руку себе между ног и засунула, внутрь, глубоко совсем, а потом уже и остановиться не смогла. И так сладко было там тереть, и мокро так, но совсем не от детского недержания, что я уж и не соображала ничего. Стонала, наверное, не слышала ни себя, ни их, а все смотрела, как он об нее бьется, а она выгибается, подставляется, и груди ее белеют, и бедра, и живот плоский с тем же пушком. А он руку свою ей спереди между ног просунул, она дернулась вся, а мне вдруг представилось, что стоит она надо мной, и я это глажу ее промеж ног, и там так же мокро и горячо, как у меня сейчас, а потом резко дергаю пальцы вглубь, и она стонет так же, как только что с ним, и от этой картинки у меня вдруг что-то порвалось где-то в животе и оттуда кипяток обжигающий плесканул, который волной по всему телу прокатился, по мне по всей, и почудилось мне, что умираю, что вот-вот умру, что такой только смерть бывает, и после такого не живут, и все внутри меня взорвалось, и помираю я совсем…
Они оделись и ушли, а я тогда все еще, как блаженная, сидела под деревом в траве, как была, с рукой промежду ног, и никак понять не могла, на каком свете и что назад идти надо.
Ну, глупенькая была, дите еще, чего взять – и тогда не поняла. И гладить себя опять пыталась, и Асту с тем парнем представлять, а только все не то оказывалось. Уж теперь-то я знаю, чего мне надо-то было, а тогда… Я теперь даже как по-умному называюсь знаю – лес-би-ян-ка. Слово больно мудреное, но я выучила, я такие штучки хорошо запоминаю. Отец как-то сетовал даже, что учиться бы мне, да какое там, эт он так, хмельной был, добрый. А двор постоялый – он двор постоялый и есть, никуда с него, кроме как в могилу или на дорогу большую и не уйдешь, я-то знаю, навидалась. А словечко это, смешно, я у одного человека ученого, из самого Гарца, из университета спрашивала. Ехал он куда-то, вот у нас переночевать и остановился, а там знакомец его какой-то приключился, ну и запили они на неделю, на все, что было. Бедолага, как проспался, полдня выл, волосы на себе рвал, все плакал, что дурак и есть, а пить ему совсем нельзя. Спасибо купцу какому-то – взял его с собой в Гарц попутно, и то не за так, а за порошок какой али отвар, не помню уж.
А пьяных я вообще люблю. Не мужланов этих тупых, какие каждый день к нам шляются, медовуху хлещут и под скамьей валятся, и не солдат – у тех глаза такие становятся, что в подполе схорониться хочется, чтоб не зарезали ненароком, как озвереют. Не, я купцов или мужичков ученых люблю – они, как захмелеют, добрые сразу становятся, сказки затейливые сказывать больно любят. Они, конечно, врут, что правда чистейшая, да только кто ж им поверит. Мне один, было, про землю нашу рассказывал, что не равнина она, а шарик. Вы сами подумайте – шарик! «Ну, как мячик у дитяти», - говорит. Ага, а мы к нему приклеенные ходим. Вот честно приклеенные, так и говорил. Силой какой-то особенной. Умора! Повеселилась я тогда, сил нету! А как он кружками да яблоками землю нашу изображал – потеха!
Вот и тот такой же был. Тихий, али веселый. Песенку все какую-то мурлыкал. А как захмелел, так и вообще уплыл совсем. Жалостливый, точно старичок слепой. Они, деды-то, двух сортов бывают – которые позлее, те, как увечье какое получат, так сущими упырями становятся, кажись, черенок от лопаты дай – перегрызут, - а другие – те наоборот, как дети, жалостливые такие, виноватые, и все улыбаются, смиренно так, что будто свет какой из глаз слепых. Таким не помочь – грех смертный. Да и сам не проживешь, коли такого обидишь, не захочешь жить-то после.
Нет, мой-то ученый и без увечий, и не старый вовсе, не будь рохлей, за мужика бы сошел, а только глаза такие же – кроткие, как у телка новорожденного али щенка. Да он как вошел, я сразу поняла – счастье у человека какое-то больно особенное: ну, не кошелек там на дороге или у соседа богатого дом сгорел, а настоящее, сын родился, али люба замуж пошла. Сам еще он счастью этому не верит, боится, било его, видать, сильно и без жалости, а только и верить-то так хочется, вот он и надеется, и одной этой надеждой уже и счастлив.
У всех счастливых ведь глаза жалкие такие, как у котят, когда они глазенки только открыли – умильно, аж в груди заходится, да только и растоптать у каждого скота ноги зудят, беззащитные уж больно, жалкие. Вот и он улыбался направо-налево просительно так, как пес старый, которого со двора выгонять собирались, а потом взяли, да у самых дверей обратно вернули.
Он сам разговор этот начал, я не спрашивала – да и как бы я осмелилась, девка трактирная, к человеку ученому с похабщиной такой приставать. А только взгляд-то не спрячешь, коли и захочешь. Я ж даже не хмельная была, ни глоточка не выпила, а все равно… поди ж ты, заметил. А может, правда, что рыбак рыбака…
Я ему как раз чарку подносила, когда Аста вышла – статная, грудь высокая, рубашкой обрисована, спина прямая – не всякая княгиня с такой статью. И платье на ней не богатое, латаное даже кое-где (я ж его и латала), али на ней и любой наряд краше княжьего. Волосы свои густые в хвост собрала и, закрутив, шпилькой прихватила, брови черные без всякой краски, а румянец – кровь алая в молоке. Я и так-то дрожать, как припадочная какая, начинала, коли она мимо проходила, а уж тут… Засмотрелась так, что дышать перестала. От его голоса только и очнулась – грустного такого, понимающего:
- Красивая девка, гордая, - говорит. – Хороша.
А мне аж не по себе, и вместе грустно так, словно всю душу на излом в один момент. Могла бы – волком завыла. Да только люди кругом, и чарку, что несла, уж пролила – отец и так прибьет.
- Красивая, - отвечаю. – Первая красавица окрест.
А самой так и хочется подносом об пол грохнуть, со всей силушки, и на двор выбежать, и за огороды, в ночь, в холод ее, в темноту милосердную, где слез не видать и воя не слыхать. Да куда мне…
- А муж? – не унимается, и снова тихо так, понимающе, что меня словно ножами в куски. Ударить его за голос такой захотелось, когтями в лицо впиться, зашипеть, чтоб побелел и отшатнулся, как от гадины подколодной – у меня аж руки судорогой злобной свело, бабьей, поганой, ненавистной. И одновременно к ногам его припасть захотелось, лицом в коленях спрятаться, руками обнять, и говорить, говорить, плакать, болюшку свою выплакивать, потому что поймет, не прогонит, не ударит. Так плакать, чтоб все выспросил, выведал, и чего сама не знаю, чтоб всю душу ему на голос этот выплакать, наизнанку вывернуться и по столу грязному расстелиться, растечься.
- Да разве ж мужняя здесь работала бы?
- И то правда, - усмехнулся, - Значит, ждет своего покуда, ищет.
- Значит, ищет, - говорю, и чарку перед ним наконец ставлю, а у самой ноги не идут обратно на кухню, хоть плачь.
А он вдруг и спроси:
- А придешь, если на ночь к себе позову?
У меня аж сердце от радости зашлось, что не все, что еще его увижу, и глаза эти понимающие – и сразу от страха, что увидит он это, и скривится презрительно, как на девку подзаборную, до мужиков и монет золотых охочую. Я ж не того, что обидит, испугалась – он и не обидит, никогда, да я и сама бы с ним, по своей воле легла, и сама бы все для него сделала. А только не надо ему ничего этого от меня было, я точно видела. И позвал он меня потому, что я так хотела.
Не знаю, как он живет такой – весь для других. Как жил, знаю – несчастливо, а как теперь живет… Но я ж не о том.
- Приду, - отвечаю, а у самой все от страха трясется, как хвост у шавки бродячей, что таки скривится он сейчас и вон пошлет. А он тихо так, как и все до этого:
- Отцу тогда скажи, что у меня будешь, и через час приходи. Да, и возьми – за выпивку и за остальное.
Я монеты взяла, поклонилась, а он меня по щеке погладил, ласково так, словно перышком коснулся.
Он-то мне все и рассказал. И про себя, и про меня. Про половинчатых, посерединке, ни туда и ни сюда. Что тяжко нам таким, да уж, видно, бог так судил, то ли за грехи какие, а то ли печатью особой, как Распятого. Я-то сама в него не верю, уж больно жрецы его, что по дорогам босыми в лохмотьях бродят, спину сами себе голую плетьми многохвостыми разукрашивают да про бога рассказывают самого высокого и могущественного, что сына своего печатью муки тяжкой с рождения украсил да людям злым на поруганье жертвой отдал, кровью его злобу их и пороки смыть велел, страшны. Таким в глаза посмотришь, и бежать хочется, подальше, чтоб заразы их безумной не подхватить. Да и что это за бог, который так злобствует, что не есть и не пить своим самым любимым детям не велит, дабы плоть свою дурную умертвить (а какая ж она дурная, если им самим и дадена?) и одним духом к нему в чертог войти. И что ж хорошего в том чертоге, коли еще и там ждать придется, пока богу тешиться и наказывать по одному не надоест и он всех скопом на судилище не созовет? Да и, ожидаючи, на землю ни раза не взглянуть, на детей своих не посмотреть, крови своей не помочь. Нет уж, не хочу такого бога. Не лютая я для него, не хочется мне глотку никому грызть, не били меня так, чтобы всех, в ком кровь живая, ненавидеть. Мне Лей наш милее, что по небу ходит, лаской своей нас оттуда согревает, лучиками-ладошками по щекам гладит да на свирельке своей наигрывает, тучки небесные пасет, с места на место перегоняет.
Люблю я Лея. Всегда, как мимо рощицы его иду, цветов ему нарву али яблок наливных поднесу. Ну да я не о том сейчас, а о легенде хорошей, что мудрец мой мне рассказал.

В далекой западной стране, что раньше великой была, а нынче жалкая, да неунывающая, как дед столетний, что не смерти боится да на всех, у кого годы в запасе, зверем смотрит, а как тот, что улыбкой беззубой щерится да на солнышке кости греет, девицам проходящим рукой махая (мудрость, она же не уходит никуда. Это сила, как вода утекает, а мудрость, коли была, остается), ходила легенда эта. Будто люди на самом деле вовсе не такие были и быть должны, как мы сейчас. Будто на самом деле у людей по четыре ноги и руки сильных было, и лица два на одной голове, в разные стороны смотрящих. И полу не два, как у нас, ущербных, сейчас, а три: мужеский, от солнечных лучей рожденный, могучий и горящий, женский, от света луны холодного и загадочного возникший, и третий, какого сейчас нет – общий, в котором луна и солнце слились, в схватке соединившись, одним став, да не примирившись.
И были те люди могучими и быстрыми, всё вокруг видели, самые для нас ловкие движения им обычными казались, и бегали они, что ветер, потому что не как мы, а колесом, как разве что акробаты ярмарочные теперь умеют, к цели неслись. Да и жили они почти вечно. Вот и возгордились этим. Да так, что с богами себя сравнивать стали. А как сравнили, так и поняли, что разницы-то и нет никакой. Боги первыми только на гору священную взобрались да из источника особого жизни и силы вечной напились, только потому теперь и правят. Вот и решили те люди, что тоже воды из особого источника хотят – чтобы не было более богов и жертвы приносящих, а были все вместе, все, как один, сильные и счастливые.
И прознали о том боги, и поняли, что не хотят они водой особой делится, и жизнью своей вечной делиться тоже не желают. И стали думать, как людям тем помешать. И вот что придумали.
Взял главный бог – тот, что первым на гору идти задумал и первым воды испил, а потом сам выбрал, кому еще глоток из своих рук позволить сделать – лук да стрелы-молнии, и, выйдя на облака, что балконом дворец их на горе священной окружили, начал стрелы в людей пускать. И каждой стрелой рассекал он человека на две половины ровные, а чтобы не умерли рассеченные, да не пресекся род человеческий, ибо не будет тогда богам ни жертв, ни почитания, да и самих их тоже не станет, послал он перед этим на землю другого бога – врачевателя. И, как только стрела-молния человека рассекала, лекарь силой своей божественной стягивал и сшивал кожу на половинке оставшейся так, чтобы кровь не выплескивалась, и получалось из одного существа два новых.
Вот только не обо всем подумали боги, потому что половинки те, как только глаза открывали, сразу же друг к другу бросались, сплетались тесно руками и ногами, схватывались, и разъединяться больше ни за что не желали, друг от друга ни на секунду не отрываясь. И через несколько дней, что бог-громовержец все людей рассекал, ибо много их было, оглянулся он и увидел, что те, самые первые, так и умерли в объятьях друг друга, потому что даже на секунду не захотели расстаться.
Остановился бог и наблюдать начал, и увидел, что так ни одна пара из рассеченных и не разъединилась, как он им судил. Даже от жажды и голода страдая, даже умирая, не хотели они по отдельности быть. А если одна половинка раньше другой умирала, то оставшаяся поднималась и брела, чтобы еще какую найти и с ней соединиться. И решил верховный бог тогда вот что: вернув бога-врачевателя на гору священную, приказал он ему по-другому поступать: кожу стягивая, так детородные органы им переставлять, чтобы половинки оставшиеся соединяться могли, сливаться на время, совокупляясь, а потом пресыщались и уставали, и рассоединиться вынуждены были. Тогда те, кто обрезком третьего полу оказались, тяжелели и детей рожали, чтобы род человеческий не пресекся, а остальные, соединившись, счастье свое испытать могли, а потом, о нем памятуя, по делам отправиться, о себе и других заботиться.
На этот раз так все и вышло, как боги хотели: рассекли они всех остальных, на половинках всех кожу срастили и отпустили людей новых жить, как смогут. Совсем это уже не те люди были: слабее, печальнее. От быстроты их и следа не осталось – пока две ноги неуклюжие переставишь! И гордости не стало: те, кто еще себя целыми помнили, ущербности своей стыдились, да и детей, что про старое уже не ведали, стыду этому научили. И мысли у них о том, чтобы в гору священную идти на богов и право их, не осталось. Только и делали они всю жизнь свою, что о несбыточном печалились, да с кем соединиться искали. Те, которые от первого мужского полу пошли, сами мужчинами будучи, к мужчинам же и влеклись, иного ничего не желая, кроме как соединения в целостность подлинную, единством могучую. Те, которые от женщин настоящих первых родились, к женщинам и стремились, в союзы неразделимые соединиться желая, своевольные и таинственные, как сама луна. А те, которые от третьего полу пошли, противоположного искали, чтобы разные, и чтобы союз в борьбе вечной, которую не примирить, не остановить, которой не избежать никак – и только в одном, в ребенке, на свет произведенном, соединяясь. Так и жили они в стране древней, каждый свое отыскивая, каждый свою природу хоть на несколько мигов восстановить стараясь. А боги смотрели да радовались силе своей, которой и угрозы не осталось, да мудрости бога своего верховного.
А потом и вовсе, как время минуло да люди те по другим странам разбрелись, расселились и правду свою забыли, с одной природой да тягой оставшись, другие боги их себе захотели и для этого стыду настоящему научили, одних лишь «третьих» к себе приблизив да соединяться им разрешив, чтобы земли населились быстрее и жертв всегда было в достатке и служителей для храмов. Вот так теперь и живем, без памяти, стыдясь, с самими собой сражаясь и не ведая, что влечет нас не к греху, а к истине и силе настоящей, которая в единстве, хоть издалека первому, настоящему, подобном.
Я, помнится, мудрецу тогда сказала, что грустная у него сказка вышла, а он усмехнулся мне, да ответил, что сказки, они все, если не слова одни слушать да не картинками причудливыми лишь развлекаться, грустные, а только в этой не печаль одна, а и надежда нам, вдвойне калекам. Я не поняла тогда, кивнула только согласно – кто ж я такая, девка трактирная, продажная, чтобы с ученым из самого Гарца спорить? – а теперь вот поняла мысль-то его. Да только, видать, светлее он меня и сильнее, это ему, должно быть, Лей благословение свое даровал и без просьб всяких, потому как к сердцу оно его идет, а мне, значит, другие боги в душу смотрят – те, из страны западной мертвой, которые людьми как править, знали. Потому что ученый-то мой лекарство, надежду нашел, и домой, как с купцом тем сговорился наконец, ехал к полюбовнику, знаю я, он не говорил прямо, да оно и так понятно. Не признался бы, коли спросила, а только сказка эта душу ему грела, с сердца лед плавила, объятья для своего, одного, и чтоб без страха и грязи какой, открыть звала. А мне от нее, от той же, лишь чернее сделалось, да лед внутри еще на два пальца сверху нарос, потому что чего ждать, коли те боги правили, а теперь, дел не довершив, или соскучившись делами такими, умерли, в статуи каменные на острове мертвом обратившись. Врал ведь мудрец мой, не мне – себе врал, что страна та мудрая и жизнью вся пронизанная летней светлой. Нету там ни света, ни мудрости – одни камни, на смерть повсюду своими каменными глазами спокойными смотрящие. Ушли все оттуда, из страны той, а кто на их место пришел, и не помнит ничего, и не знает, по-новому живет, в камнях тех лишь статуи прекрасные видя или просто забаву глупую каменотеса. Не придумываю я, не злость свою едкую выливаю, это мне тоже люди сказывали – да кто, не отвечу, не след. Знаю, и все.
Много мне мудрец добрый в душе разбередил – и больного, и злого. Ну, да и объяснил много: и как называюсь, и что не одна такая. За что, правда, не объяснил. Сказка его – она ж сказка только и есть, да еще и про богов мертвых, кто ж им теперь поверит?
Он мне рассказом своим как дверь волшебную приоткрыл, меня всю светом дивным да надеждой из нее и озарило. А потом дверь та захлопнулась, а я и осталась, как была, когда он уезжал, в платьев подоткнутом сером да с тряпкой половой мокрой у ворот – насилу тогда выбежать успела, да и так отец потом бранил, что нахлебничаю.
А потом и другая дверь отварилась, и из нее не просто свет – само солнце выглянуло и плясать по дощатому полу повадилось. Да только вот не бывает солнца без тьмы. А коль не бывает – так она и пришла вскорости.
Неспокойные нынче времена, злые, беззаконые. Вот-вот одна война начнется, другая давно уже тянется, да все никак не кончится, князья-правители звереют от золота блескучего да власти, что поманит, а потом запутает и обманет, что уж о простых-то говорить. Вокруг все словно псы бродячие одичавшие сделались – кровь, что вода мутная, жизнь, как монета погнутая медная. Нас-то не трогают, один наш двор постоялый на этом тракте на три дня пути в обе стороны – да все равно, как на угольях сидим, от шороха каждого вздрагиваем.
А того вечера и вообще, думала, не переживем. Разные к нам заходят: и бродяги, что смотреть жалко, и бандиты с мечами, от крови не отертыми, и отряды военные бывают, и маги-чародеи, что, слов твоих не дослушав, заклинаниями кидаться горазды. Да только она всех страшнее оказалась – Рагда-то, Душегубка.
Первыми бандиты ее вошли, по зале прошлись, как по своей хате, по лавкам расселись, а один снова вышел – отец аж в лице изменился, побелел весь: у него глаз наметанный, иначе не проживешь, вот и заприметил сразу, что за тряпицы у них на ножнах-то болтаются. Несведущему показалось бы так, игрушка, али меч от крови обтирать – а знающий бы из места дурного рванул бы во всю мочь, ибо знак то был, особый, что банда Рагды носила, когда скрываться особливо не надо было. Трактирщики такие вещи знают, болтать не любят, да знают – без этого легче сразу уйти землю пахать или в городе счастья искать, с постоялым двором долго без знаний таких не простоишь.
Вот отец и помертвел мгновенно: много мы боялись, разные банды по окрестностям бродили, а только эта – самая лютая, самая страшная. Дикая самая: сумасшедшая-то предводительница их, Рагда, а головорезы, драками да кровью горячей прожженные, как собаки ее слушают, сказывали.
Они как вошли, отец меня к себе знаком позвал – отослать куда-нибудь хотел, от греха, чтобы отсиделась я, переждала – да не вышло: далеко стояла, а как до дверей на кухню добралась, там уже ждали, не зря Рагда вперед себя людей своих послала, осмотреться, проверить все, двери все запереть, чтобы кто ненужный без ведома не улизнул. А сама только после этого и вошла.
Странный вечер был. Страшный и странный. Всего я столько в тот вечер вытерпела, что лицо-то ее в память мне, как ножом по дереву молодому, должно бы врезаться – а нет, не помню почти. Глаза только помню, так, будто до сих пор на меня смотрят – сумасшедшие глаза, безумием лихорадочным блестящие, как у собаки бешеной, да только той, которую сам бог бесноватый укусил. У нее не внутри безумие было – оно из глаз ее текло, обволакивало, комнату заполняло да в углах клубилось.
И стать помню – плечи широкие голые, грудь круглая, бедра покатые, ноги крепкие в штанах мужеских да сапогах высоких с подковами. По бокам ножны для двух мечей коротких легких, на голенище для кинжала ножны, волосы черные до плеч в хвост низкий сзади заколкой странной собраны, а та тоже, видать, с секретом острым, видала я такие уже: безделица женская прихотливая, а понадобится – шипом смертельным стать может.
- Ну, здравствуй, хозяин ласковый, - отцу усмехнулась. – Принеси-ка вина мне да друзьям моим.
И не знаю, как мы страх тот первый пережили. Как подносы не пороняли да кувшины не поопрокидывали, когда головорезы-то ее расселись и на нас покрикивать начали, побыстрее, мол, голод не ждет, коли с ножами да мечами.
Но самый ужас – он потом начался, когда сама она, Рагда-Душегубка, насытившись да напившись, со скамьи поднялась и к менестрелю нашему тогдашнему приблудному направилась, как княгиня по чертогу своему княжьему.
- Напев нарский разбойничий знаешь? – спросила, да так, что, и не знал бы, матерью поклялся и наигрывать начал. А Тан, он вообще не из храбрецов, даже ответить не смог, кивнул только. Как лютню в руки взял, так спервоначалу и по струнам-то с перепугу не попал, бренькнул что-то колючее – все и замерли, вздохнуть не решаясь. Потом, правда, обошлось: глаза закрыл, чарку, не глядя, в рот опрокинул, струны поправил и заиграл. Ни разу так – ни до, ни после – не играл. Сам потом, хмельной до того, что подняться не мог, рассказывал, что не помнит, чего в тот вечер делал. Будто демон какой руками его водил, а ему глаза прикрывал. А, может, так и было – за ней ведь все бесы, как собаки одичалые, стаями поодаль бегут, кровь с земли слизывая.
Сыграл он вступление, сильное, дикое какое-то, аж в зале будто потемнело, а огонь ярче вспыхнул, не ручным под жарки'м, а безумным, что ветки и тряпки окровавленные жрет да ножи калит под хохот и лязг мечей. Замер на миг, выдыхая, а потом снова по струнам ударил, а она запела.
Громко пела, низко, почти воем, горлом, глоткой, а не голосом, так, как позволено лишь сумасшедшим или одержимым, и открыто – так открыто, как было почти нельзя, и щеки заливало алым румянцем стыда, а глаза закрывались, чтобы не видеть – но заткнуть уши, чтобы не слышать, не было сил.
Продолжение в комментариях

@темы: ориджинал

---

Вопрос про переодевания

[Джордано]

Недавно возник вопрос, касающийся всяческих переодеваний, в том числе и женщин в мужскую одежду.
Как по-вашему?
(Комментарии, пояснения и, возможно, фотографии приветствуются!)

Вопрос: Женщина в мужской одежде - это

1. эротично		51	(24.4%)
2. красиво		39	(18.66%)
3. нелепо		5	(2.39%)
4. удручающе		3	(1.44%)
5. зависит от женщины, одежды и ситуации		110	(52.63%)
6. другое (в комментарии)		1	(0.48%)
Всего:		209 Всего проголосовало: 149

@темы: вопрос

---

Вопрос

[thegamed]

Вообще, вопрос возник в связи с дискуссией о наследовании фемслэшем неких патриархальных стереотипов и источниках их наследования (большую часть фемслэша пишут мужчины, мужчины задают тон в написании фемслэша, гетеросексуальные женщины пишут фемслэш, женщины подверженные патриархальным стереотипам пишут фемслэш, общекультурные условно-патриархальные нормы и т.п.).
Чтобы сформулировать конкретнее, обсуждалось:
1) действительно ли фемслэш использует патриархальные стереотипы в отличие от лесбийской литературы; больше, чем лесбийская литература, - и как это проявляется в тексте (пожалуйста, не путайте с общими отличиями фемслэша от лесбийской литературы )
2) если да, то какие источники этого явления являются значимыми (т.е. к примеру, достоевский не в счет, потому что его читали и авторы лесбийской литературы, и авторы фемслэша)
С удовольствием бы выслушала ваши мнения по этому поводу. С примерами было бы совсем хорошо

Конкретный же вопрос таков:
(Он намеренно задан в терминах отношений, а не ориентации, так как важно, если можно так выразиться, "наличие практики")
(Кстати, все та же ссылка о демографических показателях в англофандоме)

Вопрос: Я...

1. Я пишу фем/юри, я женщина, у меня есть опыт отношений только с женщинами		28	(14.58%)
2. Я пишу фем/юри, я женщина, у меня есть опыт отношений и с мужчинами, и с женщинами		74	(38.54%)
3. Я пишу фем/юри, я женщина, у меня нет опыта отношений с женщинами		28	(14.58%)
4. Я пишу фем/юри, я мужчина, у меня есть опыт отношений только с женщинами		1	(0.52%)
5. Я пишу фем/юри, я мужчина, у меня есть опыт отношений и с женщинами, и с мужчинами		3	(1.56%)
6. Я пишу фем/юри, я мужчина, у меня нет опыта отношений с женщинами		3	(1.56%)
7. Я не пишу фем/юри - только читаю		46	(23.96%)
8. Я не пишу фем/юри - не интересна тематика		9	(4.69%)
Всего:		192

@темы: мета, вопрос

---

Sasameki Koto

[Oriona]

Мне подбросили идею поделиться с единомышленниками своими умозаключениями по поводу недавно показанного аниме-сериала Sasameki Koto. Насколько правомерно будет пускать коня сходу в карьер и выкладывать свое имхо в сообщество, не знаю. Но с одобрения администрации все же рискну это сделать. Данную рецензию я вывешивала на ВА. Сейчас ее можно прочитать в соответствующем разделе об этом аниме. Кто пока что не знает, о чем идет речь, ознакомиться можно здесь. Я не ставила перед собой задачу сделать краткий обзор сериала, отметить все достоинства и недостатки. Все, что вошло в подредактированную версию рецензии, – сугубо мое личное мнение и, честно говоря, знакомиться с ним я советую после просмотра, а не до него. Воспринимайте его как приглашение к дискуссии. Спасибо за внимание.

Перечитав бесконечное количество обзоров, костерящих направо и налево Sasameki Koto и одновременно при этом возносящих до небес Aoi Hana, решила высказаться по данному вопросу и я.
Заранее оговорюсь, что мне нравятся оба этих сериала, но Sasameki Koto я оцениваю выше. При этом я же утверждаю, что именно Sasameki Koto, несмотря на то, что сделано оно, как мне кажется, гораздо лучше, справедливо и закономерно будет обладать меньшим количеством поклонников – и так будет правильно (в противном случае стоило бы насторожиться).
Ведь что такое Aoi Hana? Aoi Hana – это романтизированная, поэтизированная и в связи с этим почти слащавая повесть о том, как там, у девочек, все нежно, трепетно и возвышенно. Sasameki Koto же буквально швыряет нас оземь своим юмором, конкретикой и жизненным напором. Действительно, что возвышенного в том, чтобы посмеяться над героями, попавшими в дурацкое положение, пусть даже, если задуматься, от осознания их положения станет, скорее, грустно, нежели смешно? Вот драма – это да, это круто, это высокий жанр. Его могут воспринимать с наслаждением совершенно различные зрительские аудитории, потому что таков порядок – драма возникает с возникновения первого театра, в ней говорят голоса древности, так сказать. А между тем как-то ускользает от внимания, что Sasameki Koto куда более приближено к реальности, нежели воздушные лепестки синих цветов. Причем к реальности именно что юрийной. Хотя, конечно, современная юрийная действительность куда как моложе, нежели первый театр, таким размахом она не обладает, тут не поспоришь. И все же в сериале, кажется, впервые были показаны невыдуманные трудности (не внутренние переживания!), с которыми сталкиваются девочки именно в связи со своей нетрадиционной сексуальной ориентаций – в школе им не просто не разрешают открыть свой клуб, но и всерьез-то никто их не воспринимает!
Разумеется, все эти проблемы барышень крутятся вокруг костяка верной и искренней любви, но перемешаны в несколько порой аляповатых пропорциях с конкретным, так сказать, фактическим, юмором, действительными ситуациями и практическим бытом, в которых, несомненно, нет абсолютно ничего возвышенного, нежного и трепетного. По всей видимости, именно эта смесь, которую воистину становится трудно принять в качестве «жанра» и, вдобавок к тому, пережевать и распробовать с позиции ценителя, и вызывает у зрителей недоумение. Переварить же подобную, увы, сумеет разве что человек, который сам непосредственно сталкивается с похожими проблемами каждый день и сам живет именно так, как нам это показали. В связи с этим, мне и вовсе показалось, что Sasameki Koto куда больше похож на тематический сериал для взрослых, нежели на рисованную мультипликацию для подростков.
Вывод прозвучит несколько жестко для всех поклонников жанра, не принадлежащих непосредственно к сообществу тех, о ком, собственно, рассказывает жанр. И все же я считаю, что такой вывод, в качестве моего личного мнения, имеет право на существование. Итак, это, в кои-то веки, настоящее юри, отлично сделанное, качественное, жизненное, показанное именно так, «как оно там, у девочек, бывает». Другое дело, что можно поспорить, стоило ли выносить подобную манеру изложения на всеобщее обозрение. Но нравится вам такое положение вещей, как вам показали, или нет – это уже дело ваше, личное.

Является ли изложенная точка зрения спорной? Вероятно. Как и любая точка зрения в принципе. Может быть, кто-то из сообщества считает иначе и на дух не выносит Sasameki Koto?

ПС: я не нашла в сообществе @темы «юри», «аниме» или «личное мнение», поэтому оставляю редакцию поста на усмотрение администрации.

@темы: аниме

---

Рекомендации видео: such_heights

[thegamed]

Хотелось бы порекомендовать виддера such_heights, которую я уже однажды упоминала с работой по "Imagine Me & You". Помимо этого клипа у нее же можно найти два замечательных видео по Мерлину:

Merlin: Bad Romance (Моргана/Моргауза, Моргана/Гвен)

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault

Merlin: The Book of Love (Моргана/Гвен)

И видео о женских персонажах: 24 фандома, 50 героинь. Комментарии виддера к этому клипу можно найти здесь.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault

@темы: fandom: merlin, fandom: multifandom

---

Сборник лесбийской прозы

[thegamed]

Уважаемые авторы фемслэшных ориджиналов!
Газета "Pinx" приглашает авторов для участия в издании антологии лесбийской прозы. По указанному в оригинальном сообщении адресу до 30 марта можно прислать текст объемом до 20 000 знаков.
От себя добавлю, что уровень работ авторов фемслэша вполне сопоставим с тем, что можно прочитать в сборнике, более того, я неоднократно читала ориджи, превосходящие напечатанные тексты и по содержанию, и по качеству языка. Так что было бы приятно увидеть написанное в фемфандоме опубликованным.

@темы: ссылки

---

Оффлайн

[thegamed]

Дорогие товарищи, в коллективном разуме вот уже пару недель бродит идея оффлайна юристов и фемслэшеров. Можно посидеть, поболтать об интересующих нас всех вещах - или сходить в кино, если есть желание.
Предлагаю дату и время: Москва, "Грабли" на Новокузнецкой, 31 января, 14-00
(встречаемся на Новокузнецкой в центре зала в 13-45 или в "Граблях" на третьем этаже)

(Я, к сожалению, могу отвечать только за московский оффлайн, но если найдутся коллеги, которые хотели бы организовать встречу фемслэшеров в других городах и странах, будет очень-очень здорово. Оффлайновые посты приветствуются!)

запись создана: 24.01.2010 в 22:16

Вопрос: Придете?

1. Да!		16	(22.22%)
2. Я бы с удовольствием, но время/дата неудобные		8	(11.11%)
3. Я бы с удовольствием, но живу в другом городе		44	(61.11%)
4. Нет, не люблю оффлайны		4	(5.56%)
Всего:		72

---

Картинки

[*никто]

Предлагаю поделиться любимыми фемслеш-рисунками/фотографиями)) Выкладывайте в комментарии)

+4

@темы: фанарт

---

Вечер, когда зажигаются свечи

[Седая Верба]

Название: Вечер, когда зажигаются свечи
Автор:  .:Verba:.
Фандом: ориджинал
Персонажи/пейринг: Хельга/Герда
Рейтинг: PG
Дисклаймер: права на текст принадлежат автору
Размещение: исключительно с разрешения автора

Вечер, когда зажигаются свечи

Раз в год в маленькой мансарде желтого четырёхэтажного дома на улице Строгет в Копенгагене наступает вечер, когда зажигаются свечи. Этот вечер ничем не отличается от остальных вечеров года, если не считать того, что женщина по имени Хельга, живущая в комнатушке, занимающей мансарду, достаёт из различных коробок свечи и подсвечники, расставляет их на столике перед зеркалом и, взяв коробок спичек, чиркает одну за другой.
Лицо Хельги неподвижно и безучастно, взгляд пуст и устремлён внутрь. Руки делают всё сами – им не привыкать, ведь свечи в мансарде жёлтого дома на улице Строгет зажигаются уже давно. Пять или шесть лет – точно никто не помнит. Кроме Хельги.
Хельга помнит всё. А лучше всего – историю каждой вещицы, стоящей перед ней.
Певуче перетекает вода из графина в стакан зелененного стекла. Со звонким бульканьем на дно опускаются восемь зелёных камешков. Движение руки – на водной поверхности расцветает восковая водяная лилия, хранящая в своей сердцевине маленький огонёк. Хельга дарила эти лилии Герде далёкой и почти невероятной зимой, когда они только-только познакомились, когда ей приходилось ютится в уголке съёмной комнатки около музея Ордрупгард. Герда радовалась этим двум свечкам так, будто это было чудом – будто это были две настоящие водяные лилии в середине зимы.
- Jeg elsker dig, Gerd,* - тихо говорит Хельга, но лицо её остаётся по-прежнему безучастным.
Хельга помнит, что Герда по-настоящему верила в чудеса. Хельга, конечно, склонялась к тому, чтобы назвать чудом саму Герду, но та постоянно отнекивалась, повторяя, что человек чудом быть не может, потому что человек сам творит чудеса. Чёткое разделение на объект и субъект – пожалуй, вся педантичность Герды уходила в этот бесхитростный логический принцип.
Рассыпанной горстью возвышаются перед зеркалом свечи-таблетки. Хельга протягивает руку за двумя и небрежно кидает их в ячейки на дне кованого остова цветка, чьи лепестки сделаны из нанизанных на проволоку разноцветных стекляшек. Герда купила его себе в ближайшем к университету супермаркете – не сдержалась, очаровавшись тонкой работой.
- Jeg elsker dig, Gerd, - снова произносит Хельга.
Герда слишком любила красоту. Она ухитрялась находить её везде – даже в истрёпанной старой кисточке. Наверное, таким и должен быть художник – Хельга поняла это, лишь встретив Герду.
Застывшие капли крашеного воска киноварью застывают на толстом боку побитой старой свечи – она пострадала при переезде сюда. Помнится, Герда убивалась по этому поводу, гладила искорёженные бока. А потом творческая натура взяла верх и, вооружившись спичкой, Герда начала плавить воск, рисуя на свежерастопленной красной жиже сказочные узоры.
- Jeg elsker dig, Gerd, - говорит Хельга, и голос её становится ещё суше и холодней.
Слишком Герда любила сказки. Отшучивалась, что старина Ганс писал историю с неё, да, видно, сказкой ошибся – ведь не было у Герды Кая, была только Хельга, да и ту никакая Снежная Королева с собой не увезёт, ведь Хельга сама кого угодно могла заставить заледенеть. Кого угодно – только не Герду.
Бледные руки Хельги скользят над фитилями. Спички обжигают пальцы, в памяти проносятся осколки былого: день сдачи экзамена по истории искусств – Герда боязливо жалась к Хельге, когда они переступали порог кабинета грозной фрау Нильсен – и удачное переведение на следующий курс, отпразднованный ими титаническим шопингом, летняя поездка на курорт – Хельга впервые в жизни выбралась из Копенгагена так далеко – и невероятные приключения в горах… Сотни и тысячи дней, десятки и сотни тысяч часов, миллионы минут.
- Jeg elsker dig, Gerd, - повторяет Хельга вновь и вновь, и в сухом безжизненном голосе явно слышатся нотки безумия – жёлтого, как язычок свечи, как стены этого дома, мансарду которого они с Гердой выкупили у хозяйки.
- Jeg elsker dig, Gerd! – с той же безумной пустотой, застывшей в глотке, говорит Хельга и набирается смелости отвести взгляд от пляшущих огоньков на стену.
Холст до сих пор помнит прикосновения двух пар рук – холст до сих пор помнит, как Герда и Хельга выводили мазок за мазком, рисуя свою собственную сказку – печальную морскую сказку. Становясь одним целым, деля не только кров, пищу, но и душу, и разум.
Сказка была страшная, и кончилась гибелью маленькой русалочки. Да вот только старина Ганс действительно всё совсем напутал в своих сказках, и русалочку почему-то звали Гердой, и умерла она не от неразделённой любви, а от глупой простуды, глупо подхваченной на пристани во время прогулки у того самого известного памятника…
- Jeg elsker dig, Gerd… - говорит Хельга и зажигает последнюю свечу, купленную Гердой в тот тысячи раз проклятый день прогулки.
Наутро перед зеркалом останется лишь горка обуглившихся спичек. А через год наступит вечер, когда в маленькой мансарде жёлтого четырёхэтажного дома на улице Строгет зажигаются свечи.


* Я люблю тебя, Герда (дат.)

@темы: ориджинал

---

Детский час (Children`s Hour)

[рика инверс вредная и ленивая]

"Детский час"
Children's hour, 1961, США, реж. У.Уайлер, 107 мин.
ссылка на скачивание

Снятая в 1961 году драма режиссёра Уильяма Уайлера считается едва ли не классикой лесбийского кино; в первой части "Если бы стены могли говорить-2" фильму отдана своеобразная дань уважения - две пожилые героини смотрят его в кинотеатре.
Фильм рассказывает историю двух молодых девушек, Карен и Марты, открывших в провинциальном городке частную школу. Их распланированную жизнь совершенно меняет обвинение в лесбийских отношениях. Родители переводят учениц в другие школы,даже не дожидаясь завершения судебного процесса о клевете - впрочем, решение суда только придаёт общественному приговору юридическую силу,и дурная слава окончательно лишает девушек возможности преподавать. К финалу истина выясняется, и городок, так издевавшийся над несчастными, готов принести им извинения, но примут ли их героини?

мои впечатления

Строго говоря,главной героиней фильма является вовсе не одна из взрослых,а избалованная девчонка,учащаяся в их пансионе девочка-актриса умопомрачительна в сравнении с обычными бездарными детишками в кино. Ведь именно слова маленькой манипуляторши положили начало истории,так испортившей девушкам жизнь - потому что,к несчастью,в словах этих была крупица правды прямо-таки по заветам Геббельса,ага. И хотя никакой "противоестественной" связи не было,одна из подруг,Марта,на самом деле была влюблена во вторую,сама этого не понимая.
И хотя ничего не было,это не помешало всем родителям немедленно забрать драгоценных дочек из пансиона - на что я,разумеется,злобно стучала кулаком по столу с воплями о ханжестве.) Серьёзно,совсем не ожидала от фильма с Одри Хепберн такого эмоционального накала - качала для матери,ей нравится,ну и совсем немного - с задней мыслью,для художественной артподготовки А в результате переживала за героинь больше неё.
Есть очень сильные моменты - к примеру,когда Марта кричит разносчику Да,у меня восемь пальцев и две головы,я урод!, потому что они уже не могли выйти из дома,чтобы не оказаться осмеянными. Есть очень смешные - как допустим,когда девчонка симулировала приступ и получив шлепок от врача,выбежала ему вслед,чтоб подняться по лестнице - и врач,взрослый мужчина,подумав,что она преследует его,сам побежал к двери,спасаясь - я хохотала минуты три безостановочно,в полном восторге от сценки
И финал,неожиданно понятный. То есть я понимаю поступок Марты - не уверена,что сама бы смогла пережить,если бы человек,которому я признаюсь в любви,и чувства к которому совершенно изменили мою жизнь,в ответ на признание в глаза закричал Это неправда,ты ошибаешься,ты запуталась! Ну и говорят,что любящие по-настоящему готовы жертвовать своим счастьем ради того человека,а это был единственный способ освободить Карен - и по финальным кадрам видно,что она такой себя и чувствует,свободной.

@темы: фильм

---

Небесные создания (Heavenly Creatures)

[jeezjess]

Фильм создан по дневникам Анны Перри (Anne Perry), в основе которого лежат подлинные события, случившиеся в новозеландском городке Крайстчерч (Christchurch).

1953 год. В новозеландский городок из Англии приезжает школьница Джулиет (Kate Winslet) - яркая, активная девочка, которая любит фантазировать, представлять себя на месте книжных героев и не боится высказывать свое мнение. В течение очень короткого времени Джулиет заводит дружбу со своей одноклассницей Полин (Melanie Lynskey), страстью которой также являются сказочные книги. Вместе девочки очень весело проводят время: они читают друг другу вслух, купаются, катаются на велосипедах, устраивают небольшие представления, переодеваясь в наряды прошлых веков. Неожиданно для себя, возможно, даже не осознавая полностью, что они делают, девочки в первый раз целуются, и с этого момента их отношения становятся более интимными. Но девочки настолько спокойно относятся к этому факту, остаются настолько невинными в своих поступках, что им даже в голову не приходит скрывать свое поведение. Тем не менее, родители насторожены слишком тесной дружбой девочек и пытаются помешать им видеться...

Скриншоты из фильма

Мое впечатление о фильме (Осторожно: содержит спойлеры!)

Очень-очень необычный фильм. Я, наверное, никогда такого раньше не видела. Режиссеру очень точно удалось передать то, как воображает девочка Джулиет, как сказочные образы рождаются у нее в голове и каким красочным она видит окружающий мир, когда мечтает. Ее привязанность к Полин - настоящая, но я не уверена насчет любви, поцелуев, обещаний. Это больше похоже на им придуманный мир, где они играют роль кого-то другого, а не самих себя. Они ведь даже не осознают, что делают и как на это могут отреагировать окружающие. Они так часто бывают в четвертом мире, что совсем забыли о реальности.
Сколько им? Четырнадцать? На конец фильма пятнадцать? Я узнаю себя в их возрасте. Я испытывала то же чувство непонимая со стороны семьи, я ненавидела свою мать, как Полин. Но потом я просто переросла это. Теперь я понимаю, что это подростковое, многие дети через это проходят. Но не все могут с этим справиться.
Мне очень странно думать о том, какую жизнь прожили эти девочки. Ведь эта история основана на реальных событиях. Они были счастливы, когда были вместе. Но потом произошло убийство, их осудили и запретили когда-либо видеться друг с другом. Разумеется, они это пережили; первая любовь часто забывается очень быстро. Но быть осужденными в пятнадцать лет - постижимо ли это? В двадцать они вышли из тюрьмы, и что потом? Сложно, очень сложно предстояло им жить.

К сожалению, я не могу предоставить ссылку, где можно было бы скачать этот фильм. У меня совершенно вылетело из головы, где я сама его смотрела))

Посмотреть онлайн можно на сайте intv.

Плюс, могу предложить трейлер с сайта Youtube. Кстати, на этом же сайте можно поискать кусочки фильма. Он представлен в оригинале, на английском языке, короткими отрывками по 10 минут, что не для всех будет комфортным просмотром, но я так очарована голосом, акцентом, интонациями и эмоциями Кейт Уинслет, которая играет Джулиет, что мне хочется смотреть этот фильм только в оригинале. Впрочем, пересматривать я его буду еще не скоро. Не смотря на красочность и острую непохожесть на другие фильмы, что я смотрела, эта картина представляет собой также глубокую детскую травму. Никакие сказочные видения не могут перекрыть трагичность жизни девочек.

@темы: фильм

---

Сломанная балерина

[пакет с пакетами]

Название: Сломанная балерина
Автор: Цып
Фандом: ориджинал
Персонажи/пейринг: без имен и подписей
Рейтинг: PG-15
Дисклаймер: права на текст принадлежат автору.

click here

Музыкальная шкатулка. Музыкальная шкатулка со сломанным динамиком. Немой музыкант и глухая балерина, крутящая без устали уже восемнадцатое фуэте под «Машину времени». «Машину времени»?.. Ну да. «Машину времени»... Это твоя кассета, ты забыла ее, уходя. А мне остается...

Мне остается только твоя улыбка на фотографиях. Ты всегда улыбалась, стоило мне вытащить мою старенькую мыльницу. Помнишь, сколько пленок мы тогда изводили за одну неделю каникул? Вон они все, в коробке на антресолях. Ты же сама их туда складывала. Сворачивала, с трогательным старанием засовывала в коробочки, наклеивала разноцветные стикеры... Лично я помню только «Аринка на футболе» - две штуки, «Мы в Питере» - шесть штук, и «Всякая чушь» - одна штука. Это когда ты купила лишнюю пленку и мы всю ночь изводили ее на кошку, телевизор и детский сад, который было видно из окна. А потом уже был мой день рождения и цифровик, который мне подарили родители... Твоими фотографиями у меня забито несколько папок на компьютере. Что-то ты помнишь – сама разбирала, помнишь, всю ночь на Новый год? А еще там, как в коробке с пленками, есть «Мы в Питере» и «Всякая чушь» - это я уже без тебя перегоняла фотографии в цифру. Это когда ты уже ушла и обещала не возвращаться.

Мне остается твоя музыка, которой забито три полки в шкафу. О, музыка ведь была твоей больной темой, всегда... сначала кассеты, а потом компакты, которые ты доставала везде, где только можно их было достать в нашем маленьком городе. Тебя знали все, кто занимался дисками, и ты сама знала всех. Я помню, как мы скандалили с тобой из-за этих стопок дисков и кассет, потому что мне всегда казалось, что они просто пылятся у тебя, а тебе не терпелось доказать, что я ошибаюсь. Ты одну за другой меняла кассеты в стареньком магнитофоне, только для того, чтобы я успокоилась, а я грозилась сжечь это все к чертям, потому что не понимала тогда ничего. Все эти твои Сплины, Наутилус, Аквариум... Я не знала принципа, по которому ты выбирала музыку, а ты не выдавала секретов. «Я так хочу быть с тобой», под которую мы целовались и «Не стоит прогибаться под изменчивый мир», под которую мы швырялись тарелками и готовились расстаться навсегда. Это когда я еще не знала, что ты скоро уйдешь.

Мне остается только твой дневник за одиннадцатый класс и школьные тетрадки с сочинениями. «Тема любви в романе «Война и мир», «Тема любви в рассказах Куприна и Бунина», «Тема любви в поэзии Ахматовой»... везде и всегда главной у тебя была тема любви. Наша тема. Я перечитываю странички, исписанные мелкими круглыми буквами, и понимаю, что тебе было плевать и на Толстого, и на Ахматову, и на всех остальных – ты вставляла в начале две цитаты из нужной книжки, а дальше рассказывала всем нашу историю. Каждый раз, в каждом сочинении, и каждый раз разную. Я удивляюсь, как за это ты получала пятерки... Наверно, просто учителям было плевать на девчонку с косичками за последней партой, а может, они не хотели портить девчонке с косичками аттестат. Я любила твои сочинения на тему любви. Любила пятерки, выведенные в конце каждого красной ручкой, чуть небрежным учительским почерком. Читала в них: «Так правильно». Это когда тебя еще можно было вернуть обратно.

Мне остается твоя коллекция фанатских шарфов, которую ты собственноручно развешивала по ковру на стене. Сколько ты болела этим? Года два? Меньше, чем музыкой, точно. Зато эта болезнь была самой сильной. Я помню, раз в две недели ты уезжала на все выходные то в Москву, то в Питер, только для того, чтобы два часа посидеть на стадионе. А когда ты возвращалась, на шее у тебя висела очередная новая «роза»... они все до одной были сине-голубыми, только с разными надписями, и я искренне не понимала, зачем нужен шестой шарф с надписью «Зенит» и восьмой с надписью «Зенит - чемпион». Ты не сопротивлялась, объясняла, заставляла смотреть футбол с тобой, пару раз вытаскивала с собой в Москву... а потом бросила маяться дурью, потому что я, помнится, усвоила только одно – тебе шли голубые шарфы. Потому что у тебя были голубые глаза. И голубые вены, просвечивающие наружу там, где была тонкая кожа. Поэтому специально для меня ты одевала их просто так. Только «роза» и широкая, до ушей, счастливая улыбка. Это когда ты еще не собиралась уходить.

Мне остается смотреть, как это все горит. Сгорает дотла, сложенное в большие коробки и выброшенное на дачу. Это ведь нужно было только тебе, так? А тебя больше нет. Нет, и больше не будет. Ни-ког-да. Ты ушла. Год назад. Ты уходила долго, будто думая, остаться или все-таки сделать нам всем ручкой. Неделю, наверно, разве нет? Ты тогда уехала в Москву, как обычно, на все выходные, чтобы просидеть на стадионе два часа и в очередной раз сорвать голос. Уехала и не вернулась. Говорили потом, им все равно было, чужих они бьют или нет. Говорили потом, что две жертвы – еще мало для такой грандиозной драки. Говорили потом, что приносят свои соболезнования... Ты еще умирала в больнице, а они уже хоронили тебя заживо и приносили соболезнования. А потом ты ушла. Ушла и больше не вернулась, хотя я ждала тебя год. Наверно, там лучше. А может, нет смысла возвращаться сюда, раз тебя уже не ждет никто, кроме меня. Я смотрю, как горят твоя и моя жизни, пахнущие пылью и спиртом. Иначе не горели бы. Я смотрю на них и пью за тебя. Сейчас. Это когда тебе уже некуда возвращаться.

Глухая балерина, танцующая свою партию под «Машину времени». Хриплый голос в уставшем магнитофоне, помехи на старой кассете. Тридцать один, тридцать два... Балетная партия, оборванная шорохом в конце магнитофонной пленки. Сломанная балерина в сломанной музыкальной шкатулке.

@темы: ориджинал

---

Рекомендации видео: разные авторы

[thegamed]

Виддер: Bluemoon01
SPN: Letters from the sky
Один из очень немногочисленных фемных клипов по спн, популярный пейринг, героини которого не появлялись в кадре сериала вместе, и отличный выбор музыки.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault


House: Lovestoned
Видео технически небезупречное, но приятное на вид и слух.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault


Виддер: foomatic
Multifandom: Girl For All Seasons
Не фемслэш, бодрый и динамичный клип про активных, сильных женщин.

смотреть

Виддер: kiki_miserychick
Merlin: Devil Said
Очень атмосферный клип, крайне удачный выбор дополнительного футажа.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault


The L Word: Soap in a Bathtub
Исследование характера Шейн.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault


Виддер: разные виддеры, но основная работа, насколько я понимаю, - того же автора
BSG: The Enemy Within
Даже если вы не в курсе, что такое BSG и не смотрели ее никогда (впрочем, я тоже), не пожалейте времени на клип: это совершенно потрясающий юмор про то, как фемслэшные зомби захватывают мир. Бва-ха-ха.

смотреть

Find more videos like this on BAM Vid Vault

@темы: fandom: merlin, fandom: multifandom, fandom: supernatural, fandom: bsg, fandom: house, fandom: the l word

---

Самые большие тексты руфандома

[thegamed]

фики по "скорой помощи" - 2-3 ал (1, 2)
"black lagoon" - 3 ал
"buffy" - ок 5 ал, перевод
"witch" - 2,5 ал
два ориджа около 2,5 ал (1, 2)
"morrowind" - 3,5 ал
"гарри поттер" - 3,5ал, 4,5 ал
"сэйлор мун" - 5 ал, ок 5 ал, 5 ал, 7,5 ал

@темы: мета, ссылки