заморский провинциал
Название: Такая красивая
Автор: ivor severs, aka Tehhi
Фэндом: фильм Lost and Delirious
Рейтинг: возможно, R
читать дальшеВпервые выложено здесь: www.proza.ru/2003/06/27-64
*
Lea Pool & Darth Valerie,
спасибо за вдохновение.
*
Снова они - совсем рядом.. Как тогда - я тихо-тихо поворачиваю голову. Как будто они могут заметить.
Я закрываю глаза, но слышу... слышу, как они любят друг друга. Виктория и Полин. Как десять лет назад, в спальне интерната. Я слышу это до сих пор, когда не могу заснуть.
Шепот, шорохи, тихий нежный стон... Воспоминания баюкает меня – я переворачиваю подушку прохладной стороной к щеке и засыпаю.
Это то, от чего нельзя избавиться. Или - я просто не хочу от этого избавляться.
Но это ведь еще не причина считать себя лесбиянкой...
Меня не замечают ни мужчины, ни женщины. И я ничего не делаю специально, чтобы меня заметили. Наверно, просто не умею. Или - я считаю унизительным для себя делать что-то специально, чтобы меня заметили. «Гордая какая,» - сказала бы моя мачеха. Я не видела ее с тех пор, как умер отец – и не очень-то хочется.
Быть незаметной очень важно для моей работы. Психоаналитик - экран, на который пациент проецирует свои образы. Сам он и не должен быть заметен.
Удобно ли это в жизни? Не знаю. Я привыкла. Я уже закончила психиатрическое отделение колледжа, теперь хожу на сеансы учебного психоанализа. Их необходимо посещать, чтобы когда-нибудь получить лицензию на самостоятельную практику.
*
Я очень хочу, чтобы меня взяли на работу по специальности, в Центре психологической помощи для трудных подростков. Боюсь, что не пройду собеседование. Специалист, у которого я прохожу учебный психоанализ, говорит, что если я в моем возрасте – мне 24 – не веду половой жизни, это не совсем нормально. А психотерапевт должен быть вполне нормальным, это обязательно.
Если меня все-таки возьмут, я наконец-то смогу перестать экономить и переселиться в нормальную квартиру. Нынешний приработок я тоже не брошу – я подрабатываю в бутике голландской дизайнерской одежды, Maud Melenmeyer.
Меня туда взяли, потому что у меня экзотический канадский акцент, а еще из-за фигуры – я худая, как сушеный червяк, и на мне новые коллекции смотрятся выигрышно.
- Вы одеваетесь, как мисс Марпл, - сказал наш бухгалтер после окончания рабочего дня, когда я переоделась в свой собственный коричневый твидовый костюм и собиралась домой.. - ...Вам почаще надо вот так смеяться.
Он пригласил меня в ресторан. Там были свечи, мягкие диванчики, стенные панели темного дерева. Играла музыка; пахло дорогими духами и кажется, сигарами. Он сказал, что я похожа на киноактрис его молодости. «Лорен Бокалл, - говорил он – У нее были серые глаза и тот же взгляд, что у вас, такой ясный». И рядом с нами сидели, наверно, адвокаты, банкиры и актрисы. Ну совсем как в кино.
Вечером он настоял на том, чтобы отвезти меня домой, потому что я выпила два бокала шампанского. Может, от шампанского - я снова подумала, что мне необходимо быть вполне нормальной.
...Без толку все. Вряд ли мне действительно удалось его убедить, что в час ночи у меня неотложная встреча. Но как бы там ни было, он оделся, проводил меня до ночного кафе и вызвал себе такси.
Я выпила молочный коктейль, вернулась, перестелила постель и легла спать. Интересно, что я все-таки скажу завтра на собеседовании? Ведь получается, у меня как не было сексуальной жизни, так и нет. Для психотерапевта это связано с риском злоупотреблений, неконтролируемых эмоций вследствие переноса… мне же говорил супервизор… ааа, ладно, будь что будет…
Голубые сумерки. Тори... Полин... «Тори, любимая…» Осторожный скрип постели. Я засыпаю.
*
На собеседовании я сказала, что у человека всегда есть выбор, и целибат ничем не хуже гомосексуализма, например; дискриминация всегда непростительна. Еще я рассказала о своей дипломной работе по литературоведению; о французском направлении в психоанализе…
Меня приняли на работу. Только потом я узнала, что зря волновалась – на это место никого другого не нашли. Теперь я по вторникам и четвергам провожу сеансы психотерапии с несовершеннолетними правонарушителями. Они говорят, а я слушаю, очень внимательно. Иногда задаю вопросы. Слушаю и понимаю. Кажется, этим я занималась всю жизнь.
*
Вечером в конце ноября я вышла из магазина. Дождь со снегом хлестнул по лицу, я врезалась в кого-то и вдруг:
- Мышка? Ты?
Я сдернула очки.
- Да, да, это я, ты узнала, правда? Я Виктория, только не называй меня Тори, как в школе, меня теперь все зовут Вик.
Господи, неужели это… ведь 12 лет прошло…
- Виктория… - наконец выговорила я, - Вик.
И мы крепко-крепко обнялись прямо под снегом. Меня никто так не обнимал – разве что мама когда-то. Внутри стало щекотно, как будто хочется то ли заплакать, то ли засмеяться.
- Поехали ко мне! Прямо сейчас – я тут сняла квартиру.
Я узнаю, что она работает журналисткой… не виделась с семьей с тех пор, как уехала из Монреаля… была в Восточной Европе, потом в Лондоне. Теперь вот здесь, в Эдинбурге.
И еще – что мне не хватало ее все эти годы. Странно. Я смотрю на нее как в первый раз – она теперь совсем другая. У нее ямочки на щеках, румяных с мороза. Раньше у нее были длинные волосы, а теперь обрезаны: «каре». У нее синие глаза. Она пополнела.
Мне хочется обнимать ее все время. И – вот чудо! – она сама садится рядом, так что я чувствую ее тепло. Трогает меня за руку. Теперь то, что она говорит, долетает до меня обрывками, как будто я пьяная.
- В Швеции такие парни! Я туда ездила после того, как развелась.
Она обнимает меня за плечи.
- А Джейк, помнишь? Он был мой первый парень - знаешь, как первый мужчина влияет на женщину!..
Она берет меня за руку, и я вся сосредоточиваюсь на этом и перестаю слушать.
- …но Майкл мне тоже надоел. А теперь вот у меня никого нет. Знаешь, я никогда не занималась любовью с девушкой, после Полин, но теперь начинаю иногда думать… (Какие у нее духи? Я так люблю духи, а этих не знаю. У меня кружится голова.)
- Мэри? Тебе неприятно?
- Нет. Что ты.
- А, вот и хорошо. Я такой человек, очень склонна к близкому физическому контакту. Тебе правда хорошо?
И она меня поцеловала.
Я не верю, не могу поверить. До сих пор не могу поверить.
- Почему ты не целуешься по-французски? - ее шепот щекочет мне губы.
- …Как только я тебя увидела, я сразу поняла – у нас Все Будет. Понимаешь? Ведь сразу чувствуется, что нас тянет друг к другу… Ты тогда сняла очки, - смеется она. – понимаешь, не надела, а сняла. Это значит, человек подсознательно хочет, чтобы его поцеловали.
Да, я хочу, подсознательно, сознательно, как угодно. Маленький чудесный рот. Маленький и своевольный. Губы Вик… такие нежные и… живые… настойчивые… требовательные…
- Ты смотри, как они стоят.
Она сдергивает с меня свитер – тонкий трикотаж скользит по соскам, и сразу – ее горячие, чуть влажные руки. Я расстегиваю на ней рубашку, а бюстгальтер не умею расстегнуть, я их не ношу. Вик расстегивает сама. Я прижимаюсь к ней, у нее тяжелая роскошная грудь. Мы обнимаемся, пол качается под ногами. Жар там, внизу.
Я чувствую – она меня хочет.
Чувствую это в первый раз в жизни.
Это так… сильно, почти невыносимо. Мы падаем на диван и стягиваем я юбку, она джинсы, обтягивающие. Она горячая, влажная, чуть пушистая, жаркий звериный запах кружит голову. Я под ней, снизу вижу очерк лица, уголки глаз по-кошачьи приподняты, лукавая улыбка…
Она соскальзывает с дивана.
- Дай посмотреть.
Я умираю от стыда, не могу пошевелиться. Она раскрывает и рассматривает там…
- А у меня киска не такая, как у тебя, более раскрытая.
Виднеются розовые бархатные лепестки.
- Пошли в душ.
Все что хочешь, куда угодно, я больше не могу.
Мы отпускаем душ на дно ванны, горячая вода хлещет по ногам. Мы мокрые, зябко, я прижимаюсь к ней. Она берет на ладонь пены из отдельного флакона.
- Давай я тебя вымою…
Ее рука. Только бы это не кончилось. Я приваливаюсь к кафельной стене
- У тебя такое узкое влагалище…
У меня? Это? От стыда меня там будто кипятком обжигает. Я ее чувствую там, она раскрывает меня, помимо воли, входит мягко и настойчиво.
- Два пальца едва просунешь. - Она стискивает мой сосок губами, мурлычет: - Вот теперь да…
Она колышет меня, раскачивает настойчиво, неутомимо. Уверенно трогает там, глубоко, я не знаю, что это, я теряю себя, закидываю голову, яркий белый свет лампы, я кричу – я ведь никогда не кричу - меня встряхивает – изнутри. Она обнимает меня сильными руками, прижимает к стене, поэтому я не падаю.
- У меня рука устала. Как ты спишь с мужчинами? У тебя там так стискивается, ты им можешь что-нибудь оторвать… Ха-ха-ха. Идем в постельку.
- Многие сейчас все бы отдали, только чтобы на нас взглянуть. Посмотри – нас двое – и мы на любой вкус. Если кто любит тоненьких и хрупких – ты. А если кому больше нравятся девушки покрупнее, но горячие – то я…
Я натянула на плечи одеяло – стало холодно, как будто мы на сквозняке, и вокруг любопытные глаза.
Нет, здесь так тепло, такой мир и защищенность. Стоит потянуться губами – и теплая кожа, неуловимый пьянящий запах… Вик не нужно душиться, она сама пахнет так, что я схожу с ума.
- Персик.
- Персики, кстати, очень шершавые и… щетинистые. Разве я не мягче.
Я бормочу ей в шею и в волосы. – Конечно мягче…никакой персик не сравнится…
Запах. Пушок. Вкус. Ничего не сравнится. Персик на ветке, согретый солнцем, сочащаяся мякоть…
Я немного знаю, что надо делать. Если честно, там, в школе, я подсматривала.
Но я не знала, что это так чудесно…
Лилия в полном цвету, с капельками нектара на лепестке. Я думала, только лилии умеют пахнуть так… завораживать… отталкивать… притягивать…
Господи, я не знала, что бывают живые теплые цветы. Такие загадочные. Цветы, которые надо не видеть, а чувствовать… Горячие, влажные, солоноватые, как слезы, а глубже с кислинкой…
Вдруг она кричит, заливисто... Всхлипывает. Я замираю, потом кошусь на ее лицо – все хорошо? Она улыбается с закрытыми глазами. Трусь щекой о ее бедро – оно как горячий атлас.
*
Потом…
Полумрак. Комнату освещают только свечи.
Мы лежим, прижавшись друг к другу. Теперь я не закрываю глаза – я смотрю и не могу насмотреться. На лице у нее появилось выражение милого детского довольства.
- Я иногда люблю вспоминать. Просматривать хорошие воспоминания, как картинки… помнишь, как Она меня называла? Ну, ОНА, Полли. «Моя Королева»… А когда она стояла на крыше в последнюю минуту, помнишь?.. – и Вик на секунду задумывается.
Я сжимаюсь. Да, помню. Как забыть? Шея, вывернутая под неестественным углом. Вместо лица – кровавое месиво. Мгновенная смерть.
- …Она стояла на гребне крыши, - продолжает Вик, - точно сейчас взлетит. С раскинутыми руками, в самое небо. Это было так… красиво.
- Мне завтра рано вставать. Понимаешь, надо ехать за город, делать репортаж.
И я возвращаюсь домой. Я иду и чувствую себя совсем по-другому, не так, как раньше. Как будто раньше я была мертвая, а теперь живая… Как будто во мне что-то проснулось. Как будто раньше у меня была жива только голова, а теперь ожило тело. Я смеюсь на ходу. Так странно и так правильно. Как будто я узнала наконец то, что знаю все люди.
Неужели я наконец-то как все люди?
Мы теперь всегда будем вместе. Ведь мы предназначены друг для друга. Мы самые близкие люди. Когда она говорит, я обнаруживаю, что я всегда это думала. Вик знает обо мне такое, что никто не знает. И она мне доверяет, она много рассказывает о себе…
*
Она смеется, ее синие глаза блестят.
- Я иногда удивляюсь самой себе, - вид у нее очень довольный. – Когда я изменила мужу – я думала, что у меня будут угрызения совести… Ничего подобного. Ни капельки. И теперь, когда мы с тобой… ничуть. Мне так хорошо. Удивительно. Мне совсем не стыдно.
«Что ж в этом удивительного… - думаю я про себя. - Мне вот тоже не стыдно.» Но я ведь другое дело. Я сама по себе не удивительная, а Вик – да, она удивительная. Теперь я понимаю. Я, например, каждый раз удивляюсь, когда расцветает шиповник. Хотя он и должен цвести каждое лето. Восхищаюсь, наверно надо сказать. А Вик! Когда я смотрю на нее и слушаю ее голос – и все равно, что она говорит – на меня накатывает такое благоговение, что я забываю, что ее можно обнять. Она обнимает меня сама.
*
Вдруг потеплело. Мы в первый раз вышли погулять вдвоем.
Она пропускает меня вперед и вдруг прыскает со смеху
- Солнце мое, у тебя сзади юбка блестит… а локти совсем протерлись.
- А спереди костюмчик еще солидно выглядит… - озадаченно говорю я, и мы обе катимся со смеху.
Мы заходим в магазин. Я покупаю себе дешевые джинсы. Оказывается, размер у меня 26. В этот месяц я узнала о себе столько нового!
- Ты такая тоненькая, - говорит она. – Мне нравятся девушки изысканные, с тонкими чертами лица… Ты совершенство.
Я смущенно отворачиваюсь.
-У меня никогда раньше не было настоящих подруг, - говорит Вик. – ОНА не в счет.
Дома я заплетаю дурацкие косички. Вик смеется и говорит, что я выгляжу на шестнадцать лет.
*
Мы в уютной кухоньке. Я принесла с собой оранжевую розу, и она теперь смотрит на нас. Вик сбивает миксером тесто.
- Я правда здорово умею готовить оладьи, я не хвастаюсь. Я каждому своему любовнику готовила оладьи.
У меня что-то сжалось внутри, как будто я оказалась в цепочке этих любовников. В строю, в очереди. Увидела перхоть на воротнике предыдущего и почувствовала дыхание следующего на затылке.
Я промолчала. Вик ведь такая открытая и откровенная, почему ей и это не сказать мне. Я в ней это люблю - что она не как я - не думает без конца, что человеку понравится, что нет, что говорить стоит, а что не стоит.
Вик вся светится.
- Ты такая… понимающая. Я с трудом переношу других людей рядом с собой, но ты меня ни разу не напрягла, ни словом… Я все время болтаю… а ты почему ничего не говоришь? Не любишь перебивать?.
Я просто смотрю на тебя, я забываю говорить. Что я могу сказать интересного? Я слушаю твой голос, самый чудесный голос, теплый, как весенний ветер.
- Ну! Расскажи что-нибудь о себе.
- Не хочу ничего рассказывать. Я никого не любила, кроме тебя.
А таких вкусных оладий я никогда не ела.
*
В следующую субботу я опять иду к моей любимой. В магазине вижу книгу «Written on the body », Jeanette Winterson. Я начинаю читать, покупаю и читаю дальше в автобусе, и только когда выхожу, прячу книгу, чтобы ее не залило дождем
- Вик, смотри, какую я книгу нашла. Это про женщину… про двух женщин. Вот послушай: «Мне хочется защищать тебя, беречь, лелеять. Мне хочется любить тебя всю жизнь». Я тебе это же хотела сказать – с первой нашей встречи. Только слов не могла подобрать.
В ее глазах блеснуло что-то незнакомое. Я не успела понять, что это – страх?... Кажется, Вик не очень приятно это слышать. Я не всегда могу угадать, что ей нравится. Когда нужно говорить, а когда промолчать. А странно: эти же слова меня бы сделали счастливой.
*
Я сняла новую квартиру – для нас. Надо будет позвонить Вик.
*
Ну вот, Вик, скоро твой день рождения, а я никак не могу до тебя дозвониться. Звоню каждый вечер. Потом вспоминаю тебя и не могу заснуть.
Приценивалась к сережкам с сапфирами. Ты ведь говорила, что это твой любимый камень; и глаза у тебя такие же синие.
Сегодня я их не купила. Почему-то вспомнила, что говорила Полин… «Этот блеск в ее глазах. Этот блеск, когда она врет».
Теперь думаю – вдруг я его просто не замечала.
*
- К сожалению никто не может подойти к телефону…
- Уже две недели никто не может подойти к телефону. Вот как. Неужели. Еще скажешь, никто не трахается, слушая, что говорит этот хренов автоответчик. Вот что, не звони больше.
Ой блин. Я сказала это вслух.
Больше я ей не звоню.
*
Я в магазине. Скоро кончится рабочий день.
Я аккуратно складываю вечернее платье, кладу в пакет вместе с чеком. Поднимаю голову – Вик стоит у дверей и осматривается.
Я смотрю на нее и забываю обо всем. Она такая красивая. Выхожу из-за прилавка и в последний момент вспоминаю, что за спиной миссис Винерс, ей не понравятся личные разговоры.
- Здравствуйте. Вам что-нибудь показать?
- Ты соображаешь вообще, я едва нашла тебя… - ее голос все такой же чудесный – и одновременно злой. - Я чуть с ума не сошла. После того, что я пережила тогда, в интернате… а потом, знаешь, это не мои проблемы.
Я беру вещи со столика у примерочной и начинаю развешивать их по местам.
- Я не могу с тобой сейчас разговаривать. У меня сейчас смена кончается – подождешь меня в кафе на углу?.. 40 размер? Да, юбка такой модели есть, но расцветка немного другая.
Она сидит в углу зала и мешает кофе.
- Мне противно за себя. – она всхлипывает. - Мне не это нужно, не любовь мне нужна, понимаешь? Мне нужен просто секс. А тебе нужно, чтобы тебя любили (она снова злится), как будто я тебе что-то должна, я не должна тебя любить, меня на это не хватает. Я не хочу, чтобы ты ко мне липла, слышишь. Чтобы заставляла чувствовать себя виноватой. Что ты меня любишь, а я нет. Я просто принесла твою книгу. Вот.
Вик кладет пакет на столик. Ее лицо вздрагивает, и она разражается слезами - бурно и самозабвенно, как тогда, в школе. Как гроза в мае – вздрагивают зеленые ветки, пахнет зеленью и мокрой землей. Я наклоняюсь к ней – чуть-чуть – и опять слышу ее запах. Наверное в последний раз.
- Мне не нравится делать людям больно, - рыдает она. - но я все время это делаю.
- Нет. – говорю я. – нет.
Это все, что я могу сказать. Для меня главное не разреветься. Она такая красивая в слезах, а как буду выглядеть я? Отвратительно.
Парень в клетчатой рубахе подошел к нашему столику.
Я, может, не очень хороший физиономист (особенно без очков) – но думаю, что это как раз такой надежный парень, который может сейчас выслушать Вик. Закажет еще один молочный коктейль, а потом, может быть, проводит домой.
- Простите, если я вмешиваюсь… Но я подумал, может нужна помощь? – говорит он.
- У моей подруги неприятности, - отвечаю я, - а мне, к сожалению, сейчас надо идти.
- Э-э… у вас-то нет неприятностей? – спрашивает он и достает из кармана визитную карточку. – Вот, на всякий случай.
- Нет… - я смотрю на визитку, - мистер Корни…, но спасибо что спросили.
Я выскакиваю на дождь и бегу по улице. «Разверзнись, хлябь небес!» - бормочу я. Кажется, это монолог короля Лира. Десять лет назад Полли прочла шекспировский монолог – вдруг вскочила на стол прямо в школьной библиотеке – чтобы услышала Тори и все, все остальные: «У твоих дверей шалаш я сплел бы…» Она делала все, что могла, чтобы доказать, что ее любовь сильнее, чем косые взгляды соучениц, чем какой-то мальчик. А может, она думала, что Вик…тори…я… поймет, как ей плохо и опять ее полюбит. Она была еще маленькая – четырнадцать...
Она не знала, что тех, кому плохо, никогда не любят.
Я вхожу в квартиру. Захлопываю дверь и сбрасываю плащ прямо на пол.
И вдруг… Я обхватываю себя руками и складываюсь пополам.
Почему? Почему? Почему? Это несправедливо! Как раз, когда я узнала, как это - жить. Когда расцвели боярышник и лилии. Когда я поняла, что весна – это всегда, даже когда зима. Когда я узнала, что это такое – тишина, сумерки и теплое дыхание рядом.
Глаза щиплет.
Нет. Человек выглядит глупо, когда плачет один.
Я делаю несколько глубоких вдохов, подхожу к плите и завариваю себе чай.
Я думаю, просто я была нужна ей как раз в это время. На эти два месяца. Нужна для чего-то.
Надеюсь, я помогла ей. Я ведь для того и живу. Глупо было вот так подумать, что для чего-то другого.
Автор: ivor severs, aka Tehhi
Фэндом: фильм Lost and Delirious
Рейтинг: возможно, R
читать дальшеВпервые выложено здесь: www.proza.ru/2003/06/27-64
*
Lea Pool & Darth Valerie,
спасибо за вдохновение.
*
Снова они - совсем рядом.. Как тогда - я тихо-тихо поворачиваю голову. Как будто они могут заметить.
Я закрываю глаза, но слышу... слышу, как они любят друг друга. Виктория и Полин. Как десять лет назад, в спальне интерната. Я слышу это до сих пор, когда не могу заснуть.
Шепот, шорохи, тихий нежный стон... Воспоминания баюкает меня – я переворачиваю подушку прохладной стороной к щеке и засыпаю.
Это то, от чего нельзя избавиться. Или - я просто не хочу от этого избавляться.
Но это ведь еще не причина считать себя лесбиянкой...
Меня не замечают ни мужчины, ни женщины. И я ничего не делаю специально, чтобы меня заметили. Наверно, просто не умею. Или - я считаю унизительным для себя делать что-то специально, чтобы меня заметили. «Гордая какая,» - сказала бы моя мачеха. Я не видела ее с тех пор, как умер отец – и не очень-то хочется.
Быть незаметной очень важно для моей работы. Психоаналитик - экран, на который пациент проецирует свои образы. Сам он и не должен быть заметен.
Удобно ли это в жизни? Не знаю. Я привыкла. Я уже закончила психиатрическое отделение колледжа, теперь хожу на сеансы учебного психоанализа. Их необходимо посещать, чтобы когда-нибудь получить лицензию на самостоятельную практику.
*
Я очень хочу, чтобы меня взяли на работу по специальности, в Центре психологической помощи для трудных подростков. Боюсь, что не пройду собеседование. Специалист, у которого я прохожу учебный психоанализ, говорит, что если я в моем возрасте – мне 24 – не веду половой жизни, это не совсем нормально. А психотерапевт должен быть вполне нормальным, это обязательно.
Если меня все-таки возьмут, я наконец-то смогу перестать экономить и переселиться в нормальную квартиру. Нынешний приработок я тоже не брошу – я подрабатываю в бутике голландской дизайнерской одежды, Maud Melenmeyer.
Меня туда взяли, потому что у меня экзотический канадский акцент, а еще из-за фигуры – я худая, как сушеный червяк, и на мне новые коллекции смотрятся выигрышно.
- Вы одеваетесь, как мисс Марпл, - сказал наш бухгалтер после окончания рабочего дня, когда я переоделась в свой собственный коричневый твидовый костюм и собиралась домой.. - ...Вам почаще надо вот так смеяться.
Он пригласил меня в ресторан. Там были свечи, мягкие диванчики, стенные панели темного дерева. Играла музыка; пахло дорогими духами и кажется, сигарами. Он сказал, что я похожа на киноактрис его молодости. «Лорен Бокалл, - говорил он – У нее были серые глаза и тот же взгляд, что у вас, такой ясный». И рядом с нами сидели, наверно, адвокаты, банкиры и актрисы. Ну совсем как в кино.
Вечером он настоял на том, чтобы отвезти меня домой, потому что я выпила два бокала шампанского. Может, от шампанского - я снова подумала, что мне необходимо быть вполне нормальной.
...Без толку все. Вряд ли мне действительно удалось его убедить, что в час ночи у меня неотложная встреча. Но как бы там ни было, он оделся, проводил меня до ночного кафе и вызвал себе такси.
Я выпила молочный коктейль, вернулась, перестелила постель и легла спать. Интересно, что я все-таки скажу завтра на собеседовании? Ведь получается, у меня как не было сексуальной жизни, так и нет. Для психотерапевта это связано с риском злоупотреблений, неконтролируемых эмоций вследствие переноса… мне же говорил супервизор… ааа, ладно, будь что будет…
Голубые сумерки. Тори... Полин... «Тори, любимая…» Осторожный скрип постели. Я засыпаю.
*
На собеседовании я сказала, что у человека всегда есть выбор, и целибат ничем не хуже гомосексуализма, например; дискриминация всегда непростительна. Еще я рассказала о своей дипломной работе по литературоведению; о французском направлении в психоанализе…
Меня приняли на работу. Только потом я узнала, что зря волновалась – на это место никого другого не нашли. Теперь я по вторникам и четвергам провожу сеансы психотерапии с несовершеннолетними правонарушителями. Они говорят, а я слушаю, очень внимательно. Иногда задаю вопросы. Слушаю и понимаю. Кажется, этим я занималась всю жизнь.
*
Вечером в конце ноября я вышла из магазина. Дождь со снегом хлестнул по лицу, я врезалась в кого-то и вдруг:
- Мышка? Ты?
Я сдернула очки.
- Да, да, это я, ты узнала, правда? Я Виктория, только не называй меня Тори, как в школе, меня теперь все зовут Вик.
Господи, неужели это… ведь 12 лет прошло…
- Виктория… - наконец выговорила я, - Вик.
И мы крепко-крепко обнялись прямо под снегом. Меня никто так не обнимал – разве что мама когда-то. Внутри стало щекотно, как будто хочется то ли заплакать, то ли засмеяться.
- Поехали ко мне! Прямо сейчас – я тут сняла квартиру.
Я узнаю, что она работает журналисткой… не виделась с семьей с тех пор, как уехала из Монреаля… была в Восточной Европе, потом в Лондоне. Теперь вот здесь, в Эдинбурге.
И еще – что мне не хватало ее все эти годы. Странно. Я смотрю на нее как в первый раз – она теперь совсем другая. У нее ямочки на щеках, румяных с мороза. Раньше у нее были длинные волосы, а теперь обрезаны: «каре». У нее синие глаза. Она пополнела.
Мне хочется обнимать ее все время. И – вот чудо! – она сама садится рядом, так что я чувствую ее тепло. Трогает меня за руку. Теперь то, что она говорит, долетает до меня обрывками, как будто я пьяная.
- В Швеции такие парни! Я туда ездила после того, как развелась.
Она обнимает меня за плечи.
- А Джейк, помнишь? Он был мой первый парень - знаешь, как первый мужчина влияет на женщину!..
Она берет меня за руку, и я вся сосредоточиваюсь на этом и перестаю слушать.
- …но Майкл мне тоже надоел. А теперь вот у меня никого нет. Знаешь, я никогда не занималась любовью с девушкой, после Полин, но теперь начинаю иногда думать… (Какие у нее духи? Я так люблю духи, а этих не знаю. У меня кружится голова.)
- Мэри? Тебе неприятно?
- Нет. Что ты.
- А, вот и хорошо. Я такой человек, очень склонна к близкому физическому контакту. Тебе правда хорошо?
И она меня поцеловала.
Я не верю, не могу поверить. До сих пор не могу поверить.
- Почему ты не целуешься по-французски? - ее шепот щекочет мне губы.
- …Как только я тебя увидела, я сразу поняла – у нас Все Будет. Понимаешь? Ведь сразу чувствуется, что нас тянет друг к другу… Ты тогда сняла очки, - смеется она. – понимаешь, не надела, а сняла. Это значит, человек подсознательно хочет, чтобы его поцеловали.
Да, я хочу, подсознательно, сознательно, как угодно. Маленький чудесный рот. Маленький и своевольный. Губы Вик… такие нежные и… живые… настойчивые… требовательные…
- Ты смотри, как они стоят.
Она сдергивает с меня свитер – тонкий трикотаж скользит по соскам, и сразу – ее горячие, чуть влажные руки. Я расстегиваю на ней рубашку, а бюстгальтер не умею расстегнуть, я их не ношу. Вик расстегивает сама. Я прижимаюсь к ней, у нее тяжелая роскошная грудь. Мы обнимаемся, пол качается под ногами. Жар там, внизу.
Я чувствую – она меня хочет.
Чувствую это в первый раз в жизни.
Это так… сильно, почти невыносимо. Мы падаем на диван и стягиваем я юбку, она джинсы, обтягивающие. Она горячая, влажная, чуть пушистая, жаркий звериный запах кружит голову. Я под ней, снизу вижу очерк лица, уголки глаз по-кошачьи приподняты, лукавая улыбка…
Она соскальзывает с дивана.
- Дай посмотреть.
Я умираю от стыда, не могу пошевелиться. Она раскрывает и рассматривает там…
- А у меня киска не такая, как у тебя, более раскрытая.
Виднеются розовые бархатные лепестки.
- Пошли в душ.
Все что хочешь, куда угодно, я больше не могу.
Мы отпускаем душ на дно ванны, горячая вода хлещет по ногам. Мы мокрые, зябко, я прижимаюсь к ней. Она берет на ладонь пены из отдельного флакона.
- Давай я тебя вымою…
Ее рука. Только бы это не кончилось. Я приваливаюсь к кафельной стене
- У тебя такое узкое влагалище…
У меня? Это? От стыда меня там будто кипятком обжигает. Я ее чувствую там, она раскрывает меня, помимо воли, входит мягко и настойчиво.
- Два пальца едва просунешь. - Она стискивает мой сосок губами, мурлычет: - Вот теперь да…
Она колышет меня, раскачивает настойчиво, неутомимо. Уверенно трогает там, глубоко, я не знаю, что это, я теряю себя, закидываю голову, яркий белый свет лампы, я кричу – я ведь никогда не кричу - меня встряхивает – изнутри. Она обнимает меня сильными руками, прижимает к стене, поэтому я не падаю.
- У меня рука устала. Как ты спишь с мужчинами? У тебя там так стискивается, ты им можешь что-нибудь оторвать… Ха-ха-ха. Идем в постельку.
- Многие сейчас все бы отдали, только чтобы на нас взглянуть. Посмотри – нас двое – и мы на любой вкус. Если кто любит тоненьких и хрупких – ты. А если кому больше нравятся девушки покрупнее, но горячие – то я…
Я натянула на плечи одеяло – стало холодно, как будто мы на сквозняке, и вокруг любопытные глаза.
Нет, здесь так тепло, такой мир и защищенность. Стоит потянуться губами – и теплая кожа, неуловимый пьянящий запах… Вик не нужно душиться, она сама пахнет так, что я схожу с ума.
- Персик.
- Персики, кстати, очень шершавые и… щетинистые. Разве я не мягче.
Я бормочу ей в шею и в волосы. – Конечно мягче…никакой персик не сравнится…
Запах. Пушок. Вкус. Ничего не сравнится. Персик на ветке, согретый солнцем, сочащаяся мякоть…
Я немного знаю, что надо делать. Если честно, там, в школе, я подсматривала.
Но я не знала, что это так чудесно…
Лилия в полном цвету, с капельками нектара на лепестке. Я думала, только лилии умеют пахнуть так… завораживать… отталкивать… притягивать…
Господи, я не знала, что бывают живые теплые цветы. Такие загадочные. Цветы, которые надо не видеть, а чувствовать… Горячие, влажные, солоноватые, как слезы, а глубже с кислинкой…
Вдруг она кричит, заливисто... Всхлипывает. Я замираю, потом кошусь на ее лицо – все хорошо? Она улыбается с закрытыми глазами. Трусь щекой о ее бедро – оно как горячий атлас.
*
Потом…
Полумрак. Комнату освещают только свечи.
Мы лежим, прижавшись друг к другу. Теперь я не закрываю глаза – я смотрю и не могу насмотреться. На лице у нее появилось выражение милого детского довольства.
- Я иногда люблю вспоминать. Просматривать хорошие воспоминания, как картинки… помнишь, как Она меня называла? Ну, ОНА, Полли. «Моя Королева»… А когда она стояла на крыше в последнюю минуту, помнишь?.. – и Вик на секунду задумывается.
Я сжимаюсь. Да, помню. Как забыть? Шея, вывернутая под неестественным углом. Вместо лица – кровавое месиво. Мгновенная смерть.
- …Она стояла на гребне крыши, - продолжает Вик, - точно сейчас взлетит. С раскинутыми руками, в самое небо. Это было так… красиво.
- Мне завтра рано вставать. Понимаешь, надо ехать за город, делать репортаж.
И я возвращаюсь домой. Я иду и чувствую себя совсем по-другому, не так, как раньше. Как будто раньше я была мертвая, а теперь живая… Как будто во мне что-то проснулось. Как будто раньше у меня была жива только голова, а теперь ожило тело. Я смеюсь на ходу. Так странно и так правильно. Как будто я узнала наконец то, что знаю все люди.
Неужели я наконец-то как все люди?
Мы теперь всегда будем вместе. Ведь мы предназначены друг для друга. Мы самые близкие люди. Когда она говорит, я обнаруживаю, что я всегда это думала. Вик знает обо мне такое, что никто не знает. И она мне доверяет, она много рассказывает о себе…
*
Она смеется, ее синие глаза блестят.
- Я иногда удивляюсь самой себе, - вид у нее очень довольный. – Когда я изменила мужу – я думала, что у меня будут угрызения совести… Ничего подобного. Ни капельки. И теперь, когда мы с тобой… ничуть. Мне так хорошо. Удивительно. Мне совсем не стыдно.
«Что ж в этом удивительного… - думаю я про себя. - Мне вот тоже не стыдно.» Но я ведь другое дело. Я сама по себе не удивительная, а Вик – да, она удивительная. Теперь я понимаю. Я, например, каждый раз удивляюсь, когда расцветает шиповник. Хотя он и должен цвести каждое лето. Восхищаюсь, наверно надо сказать. А Вик! Когда я смотрю на нее и слушаю ее голос – и все равно, что она говорит – на меня накатывает такое благоговение, что я забываю, что ее можно обнять. Она обнимает меня сама.
*
Вдруг потеплело. Мы в первый раз вышли погулять вдвоем.
Она пропускает меня вперед и вдруг прыскает со смеху
- Солнце мое, у тебя сзади юбка блестит… а локти совсем протерлись.
- А спереди костюмчик еще солидно выглядит… - озадаченно говорю я, и мы обе катимся со смеху.
Мы заходим в магазин. Я покупаю себе дешевые джинсы. Оказывается, размер у меня 26. В этот месяц я узнала о себе столько нового!
- Ты такая тоненькая, - говорит она. – Мне нравятся девушки изысканные, с тонкими чертами лица… Ты совершенство.
Я смущенно отворачиваюсь.
-У меня никогда раньше не было настоящих подруг, - говорит Вик. – ОНА не в счет.
Дома я заплетаю дурацкие косички. Вик смеется и говорит, что я выгляжу на шестнадцать лет.
*
Мы в уютной кухоньке. Я принесла с собой оранжевую розу, и она теперь смотрит на нас. Вик сбивает миксером тесто.
- Я правда здорово умею готовить оладьи, я не хвастаюсь. Я каждому своему любовнику готовила оладьи.
У меня что-то сжалось внутри, как будто я оказалась в цепочке этих любовников. В строю, в очереди. Увидела перхоть на воротнике предыдущего и почувствовала дыхание следующего на затылке.
Я промолчала. Вик ведь такая открытая и откровенная, почему ей и это не сказать мне. Я в ней это люблю - что она не как я - не думает без конца, что человеку понравится, что нет, что говорить стоит, а что не стоит.
Вик вся светится.
- Ты такая… понимающая. Я с трудом переношу других людей рядом с собой, но ты меня ни разу не напрягла, ни словом… Я все время болтаю… а ты почему ничего не говоришь? Не любишь перебивать?.
Я просто смотрю на тебя, я забываю говорить. Что я могу сказать интересного? Я слушаю твой голос, самый чудесный голос, теплый, как весенний ветер.
- Ну! Расскажи что-нибудь о себе.
- Не хочу ничего рассказывать. Я никого не любила, кроме тебя.
А таких вкусных оладий я никогда не ела.
*
В следующую субботу я опять иду к моей любимой. В магазине вижу книгу «Written on the body », Jeanette Winterson. Я начинаю читать, покупаю и читаю дальше в автобусе, и только когда выхожу, прячу книгу, чтобы ее не залило дождем
- Вик, смотри, какую я книгу нашла. Это про женщину… про двух женщин. Вот послушай: «Мне хочется защищать тебя, беречь, лелеять. Мне хочется любить тебя всю жизнь». Я тебе это же хотела сказать – с первой нашей встречи. Только слов не могла подобрать.
В ее глазах блеснуло что-то незнакомое. Я не успела понять, что это – страх?... Кажется, Вик не очень приятно это слышать. Я не всегда могу угадать, что ей нравится. Когда нужно говорить, а когда промолчать. А странно: эти же слова меня бы сделали счастливой.
*
Я сняла новую квартиру – для нас. Надо будет позвонить Вик.
*
Ну вот, Вик, скоро твой день рождения, а я никак не могу до тебя дозвониться. Звоню каждый вечер. Потом вспоминаю тебя и не могу заснуть.
Приценивалась к сережкам с сапфирами. Ты ведь говорила, что это твой любимый камень; и глаза у тебя такие же синие.
Сегодня я их не купила. Почему-то вспомнила, что говорила Полин… «Этот блеск в ее глазах. Этот блеск, когда она врет».
Теперь думаю – вдруг я его просто не замечала.
*
- К сожалению никто не может подойти к телефону…
- Уже две недели никто не может подойти к телефону. Вот как. Неужели. Еще скажешь, никто не трахается, слушая, что говорит этот хренов автоответчик. Вот что, не звони больше.
Ой блин. Я сказала это вслух.
Больше я ей не звоню.
*
Я в магазине. Скоро кончится рабочий день.
Я аккуратно складываю вечернее платье, кладу в пакет вместе с чеком. Поднимаю голову – Вик стоит у дверей и осматривается.
Я смотрю на нее и забываю обо всем. Она такая красивая. Выхожу из-за прилавка и в последний момент вспоминаю, что за спиной миссис Винерс, ей не понравятся личные разговоры.
- Здравствуйте. Вам что-нибудь показать?
- Ты соображаешь вообще, я едва нашла тебя… - ее голос все такой же чудесный – и одновременно злой. - Я чуть с ума не сошла. После того, что я пережила тогда, в интернате… а потом, знаешь, это не мои проблемы.
Я беру вещи со столика у примерочной и начинаю развешивать их по местам.
- Я не могу с тобой сейчас разговаривать. У меня сейчас смена кончается – подождешь меня в кафе на углу?.. 40 размер? Да, юбка такой модели есть, но расцветка немного другая.
Она сидит в углу зала и мешает кофе.
- Мне противно за себя. – она всхлипывает. - Мне не это нужно, не любовь мне нужна, понимаешь? Мне нужен просто секс. А тебе нужно, чтобы тебя любили (она снова злится), как будто я тебе что-то должна, я не должна тебя любить, меня на это не хватает. Я не хочу, чтобы ты ко мне липла, слышишь. Чтобы заставляла чувствовать себя виноватой. Что ты меня любишь, а я нет. Я просто принесла твою книгу. Вот.
Вик кладет пакет на столик. Ее лицо вздрагивает, и она разражается слезами - бурно и самозабвенно, как тогда, в школе. Как гроза в мае – вздрагивают зеленые ветки, пахнет зеленью и мокрой землей. Я наклоняюсь к ней – чуть-чуть – и опять слышу ее запах. Наверное в последний раз.
- Мне не нравится делать людям больно, - рыдает она. - но я все время это делаю.
- Нет. – говорю я. – нет.
Это все, что я могу сказать. Для меня главное не разреветься. Она такая красивая в слезах, а как буду выглядеть я? Отвратительно.
Парень в клетчатой рубахе подошел к нашему столику.
Я, может, не очень хороший физиономист (особенно без очков) – но думаю, что это как раз такой надежный парень, который может сейчас выслушать Вик. Закажет еще один молочный коктейль, а потом, может быть, проводит домой.
- Простите, если я вмешиваюсь… Но я подумал, может нужна помощь? – говорит он.
- У моей подруги неприятности, - отвечаю я, - а мне, к сожалению, сейчас надо идти.
- Э-э… у вас-то нет неприятностей? – спрашивает он и достает из кармана визитную карточку. – Вот, на всякий случай.
- Нет… - я смотрю на визитку, - мистер Корни…, но спасибо что спросили.
Я выскакиваю на дождь и бегу по улице. «Разверзнись, хлябь небес!» - бормочу я. Кажется, это монолог короля Лира. Десять лет назад Полли прочла шекспировский монолог – вдруг вскочила на стол прямо в школьной библиотеке – чтобы услышала Тори и все, все остальные: «У твоих дверей шалаш я сплел бы…» Она делала все, что могла, чтобы доказать, что ее любовь сильнее, чем косые взгляды соучениц, чем какой-то мальчик. А может, она думала, что Вик…тори…я… поймет, как ей плохо и опять ее полюбит. Она была еще маленькая – четырнадцать...
Она не знала, что тех, кому плохо, никогда не любят.
Я вхожу в квартиру. Захлопываю дверь и сбрасываю плащ прямо на пол.
И вдруг… Я обхватываю себя руками и складываюсь пополам.
Почему? Почему? Почему? Это несправедливо! Как раз, когда я узнала, как это - жить. Когда расцвели боярышник и лилии. Когда я поняла, что весна – это всегда, даже когда зима. Когда я узнала, что это такое – тишина, сумерки и теплое дыхание рядом.
Глаза щиплет.
Нет. Человек выглядит глупо, когда плачет один.
Я делаю несколько глубоких вдохов, подхожу к плите и завариваю себе чай.
Я думаю, просто я была нужна ей как раз в это время. На эти два месяца. Нужна для чего-то.
Надеюсь, я помогла ей. Я ведь для того и живу. Глупо было вот так подумать, что для чего-то другого.
@темы: fandom: lost and delirious, фанфик
-
-
23.11.2009 в 14:45-
-
17.04.2010 в 21:56