2) Оридж, возможные жанры: детектив/мистика/ужасы, возможное место действия: Скандинавия/Британия/Италия. Хороши неожиданные сочетания: ужасы в Италии.)
2) ТБВ, Эми/Пенни, юмор, низкий рейтинг, что-то в духе самого сериала
3) Мерлин ВВС, Моргауза/Моргана, о их взаимодействие, которое осталось за кадром
4) Оридж-фанфик, который будет основан на мифологии. Мифология может быть любого народа. Было бы здорово если бы события, схожие с мифами, происходили в настоящем времени.
Название: Время любить и время умирать
Автор: ~BlackStar~
Бета: Irgana
Фандом: ориджинал
Рейтинг: PG-13
Жанр: romance
Размер: 3877 слов.
читать дальше
Италия — страна мечты, с золотыми плодами, где влюбленные, обнявшись, уходят в благоухающую ночь.
Эмиль Золя. «Страница любви»
Эмиль Золя. «Страница любви»
Праздник, посвященный полету Чекко Санти, был в самом в разгаре: тут и там мерцают факелы, люди шумно толкутся у башни в ожидании заключительного действа, и даже два полицейских расслабились после того, как один из сбандьератори не поймал свой злосчастный флаг, и тот угодил прямо в лоб туристке. Ее госпитализировали вслед за еще двумя пострадавшими от внезапно рухнувшего на толпу карниза – казалось, для одного вечера достаточно. Но куклу сбрасывают слишком рано, она глухо шлепается на мостовую, лишь чудом никого не задев, слышится треск, и в повисшей тишине - кто удивлен, кто ошарашен или застигнут врасплох - взволнованный женский голос:
- Это человек, - сначала неуверенно, а потом голос набирает силу, - это человек!
Она истошно вопит и судорожно виснет на руках мужа, толпа молчит еще пару секунд, а потом волнами начинает подниматься гомон, и, разбивая всеобщее замешательство, наконец кто-то кричит:
- Полиция! Сюда!
Полицейский, невысокий усатый мужчина, проталкиваясь сквозь толпу, энергично работает локтями, и его густой насыщенный бас разлетается над головами:
- Расходимся, господа, расходимся. Полиция уже здесь, и она решит все проблемы.
- Он мертв, - как заговоренная, повторяет рыдающая дама, - мертв…
Муж гладит ее по голове, пытаясь утешить, но сам, вытягивая шею от любопытства, пытается рассмотреть тело и уцепить побольше деталей, чтобы потом рассказать об этом своим друзьям во всех красках. Он еще крепче сжимает жену и придвигается поближе к полицейскому, который, присев у тела, переговаривается по рации. Толпа отошла от первого шока; те, кто был посмекалистей, уже разглядели лицо предполагаемого самоубийцы и оценили то, что он лежит на спине. Посыпались звонки, щелкали затворы мобильных камер, и сотни рук в этот момент открывали твиттеры, фэйсбуки и ютубы, чтобы поделиться новостью: сын известного политика мертв.
__________
В мире, который продолжает вертеться, как юла, есть вещи, которые не меняются.
Тина помнит их первый раз, конечно, в Италии, конечно, Дита исчезла наутро, оставив на прикроватном столике лишь золоченую заколку для волос. И потом, огромную прорву времени спустя, в том же отеле, пусть и в другой обстановке, она признается:
- Многое изменилось, понимаешь? Города растут вширь и вверх, старые здания сносят, новые прорастают на их месте, как грибы. А Италия… Италия остается собой. Я помню, как строились некоторые здания, и, понимаешь, этот город как убежище. Как место, где время остановилось.
И Тина понимает.
- Он…Он! – Дита мечется по комнате, возбужденно взмахивая руками и заглушая голос диктора. - Это прекрасно! Самоубийство из-за несчастной любви!
Тина хмыкает:
- И как тебе не надоело? Это глупо.
- Ты не понимаешь! Ира, или как там ее теперь зовут, хотела обыграть меня на моем же поле и, применив свои чары, пыталась влюбить его в другую, ту, что будет судить этот конкурс, как ее там?..
- Элену Покерман.
- Да-да, а он не поддался! Ты представляешь?
Тина закатывает глаза и, выключив телевизор, направляется к шкафу.
- Так что она наступила на собственные грабли, ты понимаешь? – Дита все никак не успокоится.
Надеясь ее отвлечь, Тина пытается переключиться на другую тему:
- Я слышала, - она расчесывает волосы перед зеркалом, - что твоя конкурсантка, по опросам, в тройке лидеров. Разве это не прекрасно?
Дита плюхается на диван:
- Да, прекрасно, в своем выборе я не сомневаюсь. И с судьей все складывается удачно, - Дита улыбается, накручивая светлую прядь на палец.
__________
Охранник Музея давно уже работает в правом крыле здания, в отделе Современной живописи, и, сколько он себя помнит – а ему идет шестьдесят третий год, и из них он сорок шесть посвятил музею – слухи о привидениях всегда жили среди служащих и каждый год порождали все новые истории, которые якобы должны были подогреть интерес посетителей и привлечь молодежь. Но никаких свидетельств, естественно, не было, и никто всерьез этим историям не верит. Он, как всегда, совершает обход второго этажа, когда чувствует сквозняк, вертит головой, не понимая, откуда в зале может дуть. Эрнест знает музей как свои пять пальцев, и все, в общем-то, как обычно: лунный свет заливает длинный зал тусклым светом, в темноте все великолепие выглядит куда более загадочным и таинственным. Эрнест даже не нуждается в дополнительном свете, и теперь, когда с годами память начинает подводить его все чаще, фонарь слишком часто остается в комнате наблюдения. Но старику нравится бродить в сумраке, он любит свою работу и знает все картины и художников, что когда-либо выставлялись у них, не хуже любого гида. Эрнест всегда ощущает взгляды нарисованных героев полотен и считает их вполне себе дружелюбными. Частенько повторяет, посмеиваясь, что нигде у него нет столько живых друзей, как здесь. Занавеска напротив картины Романо шевелится, и Эрнест на секунду отводит взгляд от длинного коридора, а когда вновь окидывает взглядом залу, понимает, что не один. У картины Болдини стоит дама и рассматривает полотно, гладя по голове огромную черную борзую. Эрнест замирает нерешительно, гладит усы, часто моргает, не веря своим глазам, и окликает:
- Эй, дамочка!
Женщина поворачивается в его сторону, и тут его прошибает холодный пот: старик уже видел это бледное лицо. Она сверлит Эрнеста взглядом, пока он, потеряв дар речи от удивления, не делает шаг вперед. Смотритель видел ее уже, десятки раз любовался этим лицом и глазами, тонкими запястьями и изгибом спины. Эрнест не верит своим глазам: вот она, сошедшая с полотна, стоит перед ним, он может разглядеть голубую жилку у нее на шее и слышит, как тяжело дышит собака.
- Это вы. Это…
Она поднимает раскрытую ладонь, призывая его замолчать.
- Нет, вы не понимаете, - он стягивает форменную фуражку и, прижимая ее к груди, делает шаг по направлению к даме, - я… я всегда думал… хотел поцеловать вашу руку…
Она зло щурит глаза и, указывая на него тонким пальцем, командует:
- Взять его.
Борзая поднимается, прижимая уши к голове, и предупреждающе рычит. Эрнест роняет фуражку и понимает, что ноги словно налились свинцом и совершенно не слушаются его. Он вскрикивает, отчаянно озираясь по сторонам, все еще не веря, что это все происходит наяву. Собака неторопливо рысит в его сторону, Эрнест наконец справляется со слабостью в конечностях и бросается прочь, вниз по лестнице, к спасительной наблюдательной комнате с крепкой дверью и замком. Он боится оборачиваться: слишком реально присутствие огромной псины за спиной – стук когтей по паркету, тяжелое дыхание и рычание. Эрнест понимает, что, если бы борзая хотела его догнать, она бы это уже сделала, не настолько он быстро бегает, но страх перед неизвестностью, перед тем, что дама может сделать, гонит его. Он успевает поблагодарить бога за то, что бежать вниз по лестнице куда проще, чем вверх по ней, за то, что ступеней так немного, за то, что работает не в каком-нибудь огромном Лувре.
Дама попадается Эрнесту на пути два раза. Сначала она стоит у лестницы, сложив руки на груди. Старик изо всех сил жмурится, уговаривая себя, что она призрак и ничего ему не сделает, и проносится мимо – его лишь обдает холодом и запахом пыли. Второй раз она кидает в стену мяч, не обращая на него внимания, куда моложе, чем на картине, но нет сомнений, что это она; у ее ног вьется маленький черный щенок. Когда Эрнест захлопывает дверь и прижимается разгоряченной щекой к холодной стали, он слышит, как пес по ту сторону двери скулит, скребется, а потом шумно укладывается, стуча хвостом по паркету. Эрнест держится за грудь, его бьет дрожь, и он страшно потеет. Еще никогда в своей жизни старик так не боялся, не боялся обернуться назад, потому что воздух в комнате меняется, и веет холодом из-за спины. Но он решается, потому что бежать некуда, оборачивается, цепляясь за дверную ручку – а она стоит перед ним и протягивает руку. Эрнест нерешительно замирает, но стоит даме поднять брови, как его колени подкашиваются сами собой. Старик падает и целует ее руку, затянутую в белую перчатку. А потом у него перед глазами все мутнеет, и он отключается.
__________
- Дамочка перестаралась, не думаешь?
Дита морщит носик так, что огромные солнцезащитные очки сползают на самый кончик, и она поправляет их.
- Немного. Но теперь он встретил любовь всей своей жизни, а его дочь обеспечена.
- Ага, и теперь она просто-напросто не может принять участие в конкурсе. Прекрасно, просто прекрасно.
- У меня никто хотя бы не умер, - блондинка ослепительно улыбается
Тина поджимает губы. Игры играми, но эта жестокость всегда казалась ей лишней.
- Ты у нас гуманистка, обошлась малой кровью, - усмехается Дита, - дисквалификация за слишком откровенные фотосессии сразу двух участниц. Но уж слишком скучно: баллы начисляются и за изящество, и за новые слухи, которые будоражат людей, становясь со временем легендами.
- Это бессмысленно.
- В этом году ты чертовски скучна. Даже скучнее, чем обычно. - Дита поднимается из-за столика и театрально взмахивает руками: - Это же Италия! - Кружится на месте, придерживая шляпку: - Как тебе, кстати, мое платье? Ох уж эта мода на худышек — на талии как раз, а бедра еле сели…
Тина закатывает глаза, жестом подзывает официантку и просит счет. Пока она расплачивается, Дита раскрывает кружевной зонтик от палящего солнца и натягивает белые перчатки. Тина щурится из-под ладони, приложенной козырьком к глазам: вечный город – прекрасное место убежища для богов.
Жить на Олимпе наскучило богам не в один миг, но постепенно; каждый находил в земной жизни свои прелести и все больше погружался в них, отбросив свои сомнения и обязанности. Кто-то твердил, что они лишь следуют традициям и не вмешиваются в жизнь людей, пусть даже проживая среди них; кто-то, не пытаясь скрыть эгоизма, заявлял, что тоже имеет право на счастье. Окончательно их свергла не магия, не сила людей - куда уж тем, - но то, что их породило. Хаос мстил своим детям за то, что они забросили свои обязанности по поддержанию гармонии и мира, не смогли остаться безучастными к страданиям и волнениям людей, а наоборот, сами погрузились в них с головой. Олимп был заброшен, а силы многих богов иссякли. Кто-то превратился в обычного человека, а кто-то сохранил остатки сил и мог еще творить магию. У них еще осталось бессмертие, но даже оно стало больше похоже на наказание.
Тина ищет свою спутницу, но та уже ускользнула куда-то. Полагаясь только на интуицию, Тина выбирает одну из трех улочек: узкую, солнечную, увитую зеленью и малолюдную. Но когда десять минут спустя она все еще идет по ней в одиночестве, ее шаг невольно ускоряется, она практически бежит, на миг и правда испугавшись, что сделала неправильный выбор, что потеряла Диту в лабиринте улиц. Но нет — за очередным поворотом Тина видит белый зонтик и знакомый силуэт. Догоняет и, улучив момент, пока вокруг никого нет, целует Диту, прикрываясь от случайных взглядов зонтом, целует, одной рукой притягивая за талию, а другой отводя светлые волнистые волосы от лица. И Дита смеется. Красивая, раскрасневшаяся, то ли от поцелуя, то ли от того, что слишком долго была на солнце. Тина улыбается ей в ответ и накрывает ее кисть на ручке зонтика, чувствуя, как бьется сердце. Ей и правда на секунду показалось, что она потеряла Диту. Потеряла навсегда.
__________
Ирина стучит перед тем, как войти, но никогда не дожидается ответа. Ей плевать, что они целуются на софе, ей плевать, что она ой как не вовремя. Она вообще не слишком любит ждать и, окинув их номер презрительным взглядом, поджимает губы:
- Хоть бы приоделись, я ведь специально звонила. - Им плевать, что она не опоздала ни на минуту. - Кто из вас посмел это сделать?
Тина удивленно вскидывает брови, Дита хмурится и убирает руку с ее талии.
- Папочка передает тебе привет, милая, - заявляет Ирина, не давая им опомниться.
- Хорошо, что только привет, а не молнию в темечко, - бормочет Тина, поправляя халат на груди.
- Так я вновь вас спрашиваю: кто это сделал?
- Сделал что? – Дита не может сдержать любопытства.
- Убил мою конкурсантку. И не делай вид, что не понимаешь, о чем я.
- Убил?..
Девушки, сидящие на софе, переглядываются.
- Не думаешь же ты, что кто-то из наших замешан? – Тина куда сообразительнее и первая понимает, к чему клонит нежданная гостья.
- Сначала рушится мой план по подкупу судьи, а теперь умирает моя конкурсантка. Одна я вижу здесь явный след вмешательства высших сил?
- Да у тебя паранойя, я давно об этом твержу. - Радость Диты не знает границ.
Ирина так и стоит у кресла, тяжелым взглядом сверля ее.
- Ты удосужишься хоть раз своей пустой блондинистой головкой подумать, - шипит она сквозь зубы, - или уже совсем отвыкла это делать?
Когда они начали вести эту игру? Кажется лет через сто-сто пятьдесят после знаменитого состязания за яблоко. И, кажется, еще тогда Тесей задал тенденцию: побеждает любовь. Или, точнее, слабость сильного пола к недоступному. Если раньше они сами участвовали в соревнованиях и конкурсах, то по прошествии времени их лица примелькались, игра поднадоела; пришло время менять и усложнять правила. "Идти в ногу со временем", так называла это Дита. Эмансипация и новые веяния в обществе кардинально изменили не только правила, но и площадки проведения их соревнований: они успели побывать и бизнесс-леди, и авторами бестселлеров, и даже кандидатами в парламент. Они уезжали из Рима, но каждый раз вновь и вновь возвращались сюда, словно камни Вечного города могли сохранить память о них лучше остальных городов. Новое очень быстро очаровывало Диту, и так же быстро она остывала. Теперь все чаще они играли большими деньгами или, выбирая кандидаток на конкурсы красоты, вели их к победе так или иначе, всеми доступными способами: платили за них, обучали, иногда устраняли конкуренток. Однажды Тина избавилась от кандидаток Диты и Ирины еще на отборочных. Это было слишком быстро и скучно, и с тех пор они ввели правило не трогать конкурсанток друг друга. Других – пожалуйста, но их должны были встретиться в финале. Тина лишь пожала плечами.
- Так ты подозреваешь отца? – Тина все так же хладнокровна, Ирина лишь отрывисто кивает. - В этом нет смысла. Что там по поводу твоей конкурсантки?
- Она скончалась у статуи Геры Барберини в музее Ватикана, только лишь притронувшись к ней. По слухам, на ее коже тут же начали появляться язвы и волдыри, «скорая» просто не успела. Лицо было так изуродовано, что родственники потребовали экспертизу ДНК.
На несколько минут в комнате повисла тишина.
- Это точно кто-то из своих. - Дита испуганно вцепляется в руку Тины.
Но та не торопится с выводами, она знает, что происходит, и поэтому только отводит взгляд. Ирина уходит, чинно, с прямой спиной, прочитав им напоследок лекцию о хороших манерах: ведь они даже чаю ей не предложили. Тот факт, что она все равно отказалась бы, не играл никакой роли.
__________
- Отец.
Мужчина лишь кивает ей в знак приветствия.
- Ты хотела меня видеть.
- Да. Кажется, ты был прав. - Тина заказывает чашку кофе и дожидается, пока официант скроется в кафе. Девушка рассматривает мужчину, сидящего напротив. В этот раз он в своем обличии, и ей вспоминается их предыдущая встреча, когда он впервые рассказал о том, что что-то пошло не так.
- Ирина… в общем, ты должен ей рассказать.
- Я так и думал. То, что Хаос отвергает нас и наши силы, известно давно, но мы думали, что процесс остановлен, что наше наказание на этом закончено, - он мнется пару секунд. – Кажется, это не все. Мы теряем свое бессмертие. Хаос и до нас добрался.
Он сжимает кулак и бьет по столу, на них оборачиваются, но в его жесте столько злости и бессилия, что у Тины сжимается сердце.
- Но…что ты видел?
- Я видел конец богов. Скоро состоится собрание сильнейших, а до этих пор береги себя. Пользуйся своими способностями как можно реже, здесь все по законам физики: чем больше противодействий системе, тем сильнее она защищается. И, - он делает паузу, - присмотри за Дитой.
Тина кивает и остается сидеть за столиком, когда он уходит, все еще оглушенная и испуганная. Она пьет свой подстывший кофе, размышляя и пытаясь увязать все ниточки в полотно событий. И как она сразу не поняла, что все, что происходило с начала этого злосчастного конкурса – все было звоночками, маленькими, но тревожными. Их магия не давала раньше сбоев – а потом все пошло наперекосяк: самоубийца, а не влюбленный, парализованный инсультом полутруп, а не живая легенда Музея и герой дня, повстречавший призрака самой маркизы Казати, мертвая девушка, а не королева красоты. Все то, что они считали поначалу удачей, оказалось ловушкой судьбы. Все, к чему они применяют магию, мрет или рассыпается в прах. Они как соринка в глазу мира.
Ей кажется, что она слышит тоскливый крик орла, и вскидывает голову. На нее со стены смотрит белая сова. Конечно, нарисованная, но Тина невольно вздрагивает. Она чувствует тревогу, иррациональную, безотчетную. Впервые она понимает, что боится неизвестности, боится смерти. Как простой жалкий человек. У нее всегда была вечность в запасе, чтобы попросить прощения, чтобы найти друг друга, чтобы исправить непоправимое – а потом вечность затянулась петлей на ее горле.
Газеты на прилавке торговца пестреют заголовками: “Конкурс красоты сорван!”, “Смерть и красота”, “Злой рок или совпадение?”, “Есть ли жизнь после конкурса красоты?”, “А ты готов заплатить такую цену?” - и все они о том, как внезапно все участники и организаторы слегли с лихорадкой Нила сразу после объявления победительницы. Тина пробегает глазами по статьям, покупает одну, с большой фотографией конкурсанток на сцене, и идет домой знакомым маршрутом, все еще пытаясь разобраться в себе. Рим живет привычной жизнью. Тина смотрит на людей, которые, возможно, переживут их всех, на стены Вечного города, который больше их не любит, и понимает, что отчаянно завидует. Она сидит на бортике фонтана, щурится от солнца и, как никогда остро, ощущает, что жива. Жизнь в ней и вокруг, всюду: в смехе детей играющих в салки, в песне бакалейщика, в шуме города, в журчании воды, в запахе свежего хлеба и мандарин. Тина почти бежит в отель, и стоит ей зайти в номер, она по глазам Диты понимает, что та все уже знает. И она не так глупа, как думает Ирина, но куда спокойней, чем предполагала Тина. Их обеих гложет голод по прикосновениям, объятиям и поцелуям, они не отрываются друг от друга два дня, заказывая еду в номер, не поднимая трубку телефона и игнорируя весь внешний мир – так, словно если они закроются в этом маленьком номере отеля, то смерть пройдет мимо, забудет о них.
А потом поздно ночью, когда Дита спит, Тина сидит на балконе и вглядывается в город. Тихий, темный, пугающе громадный лабиринт. "И смерть рядом, - думает Тина, - тут же, где и жизнь, на расстоянии вытянутой руки". Она не может избавиться от мысли, что однажды они просто заплутают в этом огромном лабиринте улочек, потеряются навсегда, и Рим, словно Цербер, разинет пасть, чтобы проглотить их махом. Ей и в голову не приходит уехать из Рима, даже мысли не закрадывается. Теперь она понимает смысл фразы о том, что любить по-настоящему можно только тот город, в котором готов умереть.
Когда она поняла, что хочет всегда быть с Дитой? Слишком давно, еще когда они все жили на Олимпе и были богами, которым подвластно все. Когда Тина была еще уверена, что у них куча времени.
Рим, как верный пес, хранит их историю: историю встреч, долгих расставаний, громких ссор, пылких признаний, страстных ночей. Сотни раз они, распаленные алкоголем, страстью и опьяненные близостью, ныряли с моста Кавур в ледяную воду Тибра в новогоднюю ночь, ели засушенный виноград, выбрасывали из окон съемной квартирки в Неаполе вещи друг друга. Дита не переносит Ипру из-за Кошачьего парада, хоть это и дела минувших лет, Тина - Милан за вычурность. Дита уходит в булочную и пропадает на год или два, а потом, как ни в чем не бывало, возвращается за своими туфлями и остается на всю ночь – долгую, жаркую ночь. Их принимают в объятия темные улицы Тосканы; безумные поцелуи на каждом углу, когда оторваться друг от друга подобно пытке, а у каждого ресторанчика веселая компания, к которой так легко присоединиться, имея с собой парочку бутылок хорошего вина – и вот ты уже свой и знаешь имя каждого. Их маяком был Народный Дворец в Сиене, их оазисом – фонтан Радости, где они плескались в жару. Тысячи маяков, тысячи оазисов по всей стране, тысячи возможностей встретиться и столько же – пройти мимо в толпе, не заметив. И Тина ищет Диту, скитается по городам Италии, мечтая встретиться с ней взглядом в толпе или выхватить знакомый силуэт, отыскать по запаху. Они – как черный и белый мрамор на фасадах Собора Успения Богоматери. Они как темные каналы Венеции и арки мостов над ними. Неразлучны.
Вся Италия - как смесь противоположностей: крутые ступени и огромные плато площадей, жаркие ночи в свете сотен фонарей и ветреные тусклые рассветы, томные песни о любви под аккомпанемент гитары и чинные органные концерты, льющиеся из-за дверей церкви, маленькие монастырские дворики и огромные парадные залы дворцов, обжигающие камни площадей и прохладные простыни на постели.
Богиня любви и богиня-девственница. Богиня, соблазнившая девственницу, и богиня, удержавшая самую ветреную из всех, кто когда-либо рождался в этом мире.
__________
- Это возродило их брак, - говорит Дита.
- Это погубило человека и позволило уже несостоятельным отношения протянуть еще максимум полгода или год, - говорит Ирина.
- Ты ничего не понимаешь в любви, - дуется Дита, - твоя стезя – неверные мужья и ревность.
- Они все мертвы, - чеканит Тина, - но, в конечном счете, конкурсантка Диты все-таки победила.
Ирина поджимает губы, сидя на самом краешке кресла, и делает запись в своем листе. Тина, покачивая ногой, прикрывается газетой – в итоговых подсчетах она не принимает участия, это тщеславие Ирины не дает ей простить Дите и балла. И еще никогда раньше Тине не казались эти споры настолько мелкими и незначительными. Ей плевать на эти игры, для нее они не более, чем причина удержать Диту рядом как можно дольше, оттянуть миг расставания. А они спорят все с тем же жаром и пылом, так, словно у них еще вечность для этого. Тина сглатывает ком в горле: видимо, отец так и не сказал Ирине.
- Это тебе все равно – женщины, мужчины, лишь бы любили тебя и падали в ноги при одном твоем появлении.
- Это тебе нужен мой пояс, чтобы казаться неотразимой!
Тина закатывает глаза: этот скандал она переживала не одну сотню раз.
- Хватит. Ты же не будешь спорить с тем, что Дита победила?
- Нет, - вдруг очень спокойно говорит Ирина и поднимается, - мне пора, у меня еще столько дел.
И это звучит так по-человечески, в сущности, мелочно, что Тина понимает: и она знает, и она торопится.
- И кстати, меня по-прежнему тошнит от вашей сладкой парочки, - напоследок роняет Ирина и тихо прикрывает за собой дверь.
Дита усаживается за туалетный столик и начинает прихорашиваться, разглядывая себя в зеркало.
- Ты не боишься? – Голос Тины звучит обыденно, словно речь о чашке чая, но Дита куда сметливей, чем кажется на первый взгляд. Вопрос отдает горечью, как цветущая полынь.
- Нет, я уже бессмертна. - Тина скептически поднимает брови, и Дита, заметив это, оборачивается к ней. - Этот город мой, я повсюду: в статуях, портретах, легендах и книгах, в духе этого города, понимаешь? Города моды и красоты, нестареющего, вечно-молодого Рима. Я – это Рим.
И Тина понимает, может понять, но не принять. Она рада за Диту, но четко ощущает, что ей этого мало. Она хочет все удержать. Хочет удержать Диту, ее молодость и улыбку. Их любовь, как единственное, что так и не изменилось за века. Как последнее, в чем уверена Тина.
-"Чтобы стать вечным, нужно сначала умереть", вот как говорят люди, - со смехом Дита отворачивается к зеркалу.
Тело Диты – как карта Италии для Тины, и у нее есть вся ночь для увлекательного путешествия. Памятный тур только для двоих.
Успеть, сохранить, удержать.
Она целует плечо Диты на рассвете; оно соленое, как Венеция.
Утром она читает о разорившей компании Сида. Лишиться почти всех кораблей за неделю – не нонсенс ли? Все пошли ко дну ни с того ни с сего.
Тина уже не боится неизвестности, не боится смерти. И если они умрут, все же умрут, их верный пес - Рим - сохранит их историю, их следы на горячих ступенях, их смех и поцелуи. За ними не явится Гермес; просто однажды они, взявшись за руки, все так же влюбленные, уйдут в благоухающую ночь, в огни Рима, сольются с его камнями и останутся тягучей песней о любви, слетающей с уст уличного певца на углу площади Святого Петра.
За текст можно голосовать, правила.