Новости РуФемслэша

[thegamed]

Дорогие друзья,

1. продолжается прием работ на Руфемслэш'12. Для того, чтобы это сделать, нужно зарегистрироваться на сайте или зайти под своим именем и заполнить форму подачи. Прием будет идти до 14 февраля.

2. участники WTF Combat, желающие подать работы, написанные для Зимней Битвы, могут зарегистрировать на сайте командный ник и подать работы от него. Обращаем ваше внимание, что, таким образом, поучаствовать смогут работы, выложенные на WTF до 14 февраля, то есть в рамках текстовых выкладок высокого и низкого рейтинга, а также визуальной выкладки низкого рейтинга.
После деанона на WTF вам необходимо будет связаться с администратором, чтобы он заменил командный ник на ваш.

Наши баннеры находятся здесь, все вопросы можно задать в комментариях к этому посту.

@темы: руфемслэш

---

[Anade]

Доброе время суток, уважаемые!

Для создания видео-клипа ищется тематический фильм со сценами эротического характера (двумя-тремя).

Требования следующие: в сценах должны присутствовать две темноволосые женщины, одна старше другой лет на 10-15. Обе взрослые (потолок - до 45-47 лет для старшей). Лица либо не в фокусе, либо плохо видны, либо не видны совсем. Слишком высокий рейтинг не требуется, в пределах R.

Всем кто видел, слышал или догадывается, буду очень признательна за информацию!

@темы: фильм, вопрос, fandom: multifandom, прошу порекомендовать

---

Не думай об этом

[Солнечный Лист]

Название: Не думай об этом
Автор: Солнечный Лист
Фандом: Ориджинал
Размер: мини
Рейтинг: NC-17
Жанр: Femslash, Romance, Angst
Саммари: предновогодняя история, одна из многих. Оридж написан в подарок.

Пока шел корпоратив, меня не покидало ощущение, что мы отмечаем то ли двадцать третье февраля, то ли восьмое марта. Даже вся традиционная новогодняя атрибутика не могла создать нужное настроение. Может быть, дело в погоде? Снега в декабре выпало много, но числа двадцать пятого резко потеплело и огромная масса мерзлой воды начала таять, так что сейчас снег можно увидеть только в виде затвердевших почти до состояния камня бурых глыб на месте самых больших сугробов.
Но похоже, что неожиданно наступившая весна испортила только мое праздничное настроение. Народная медицина предлагает желающим эффективное средство от этой беды: сто грамм водки мужчинам, стакан красного вина женщинам. Можно больше, если религия и здоровье позволяют. В моем случае, правда, это неактуально, поскольку мой лечащий врач перед праздниками несколько раз предупредил, что препараты, которые я принимаю уже полгода, не сочетаются с алкоголем. Подозреваю, это не совсем так, но понимаю, что ограничение разумное – я могу легко сорваться и выйти далеко за рамки меры, а там и до алкогольного психоза рукой подать. Поэтому разум мой кристально чист и трезв, в взгляде многие наблюдательные коллеги замечают не слишком тщательно спрятанную грусть и смотрят сочувствующе. В какой-то момент мне надоедает накачиваться кисловатым апельсиновым соком и смотреть на чужое веселье, так что я удаляюсь в свой кабинет.
А там папки с годовым отчетом небрежно лежат на полу, маленькая серебристая елочка переставлена на подоконник, а все остальное небрежно сдвинуто на край стола – большую его часть занимают объемные телеса Даши, нашего дизайнера. Ребенок (двадцать четыре года – не возраст) сидит, болтая ногами в бело-розовых кедах с разноцветными шнурками и по штучке треская сухофрукты из вазочки. Уже почти пустой, кстати, и это с учетом ее недавнего возмущения на тему моей нелюбви к конфетам. Дескать, все тетки в отделе держат к чаю сладкое и охотно угощают нашего гения от дизайна, а я, видите ли, на спецдиете, так что ни себе, ни другим. Оправдания бессмысленны, проверено, так же как и замечания, поэтому я молча включаю электрический чайник, убираю отчет на полки стеллажа и достаю свою кружку.
- Чай будешь? – спрашиваю для порядка у Даши. Она кивает и довольно ловко для ее комплекции слезает со стола. Элегантные брюки из струящейся темно-серой ткани натягиваются на округлых ягодицах и я украдкой наслаждаюсь открывающимся мне зрелищем. Наш дизайнер вовсе не толстая, скорее уж в меру пухлая девушка, которая бы была первой красавицей фирмы, если бы не любовь к кошмарной обтягивающей одежде в пугающих сочетаниях и бренчащей бижутерии. У нее пшеничного цвета волнистые волосы до пояса, пухлые щечки со здоровым румянцем, серые глаза и тяжелый характер. И талант, за который ей прощается все, даже железобетонная уверенность в том, что она – пуп земли, а значит все просто обязаны вокруг нее крутиться.
Посуда для чая у Даши с собой. Пока я собиралась с мыслями, чтобы вернуться в банкетный зал и взять там каких-нибудь вкусностей, дизайнер уже выставляет на стол пакетик ну очень дорогого чая - развесных шариков из чайных листьев, которые распускаются в горячей воде, пакет с мандаринами и коробку конфет «Рафаэлло», причем не стандартную 150-граммовую, а круглую, с пышным красным бантом. Девушка изображает саму невинность, но я строго говорю:
- Даша, это взятка?
- Нет, что ты, это подарок. – Обида в ее голосе ощущается отчетливо, я предпочитаю поверить, тем более что оранжевые бока мандаринов манят их поскорее съесть и удержаться нет никакой возможности. Прежде чем предаться греху чревоугодия, я выщелкиваю из блистеров очередную горсть таблеток, которые по замыслу врачей должны мне помочь с минимальными страданиями прожить еще немного.
Мы с Дашей пьем чай, обсуждаем Надежду Викторовну из отдела кадров, которая – вот дура – третью неделю сидит на гречневой диете и вместо килограммов пока потеряла только природную благодушность характера, негромко ругаем столичное начальство и обмениваемся мнениями насчет грядущих реформ в нашем филиале. В процессе выясняется, что мандарины с конфетами все-таки были взяткой. Дизайнер сообщает, что ее соседка по квартире уехала к родителям в Нальчик, а Дашины ключи остались в квартире и новогоднюю ночь бедному ребенку предстоит провести на улице, если конечно добрая фея в моем лице не приютит сиротку.
Я не возражаю – дома одиноко, а присутствие этого яркого человечка заставляет отступать мою теперь уже постоянную спутницу – серую тоску. Даша радуется, лезет обниматься, и я с затаенным наслаждением прикасаюсь к ее телу. Оно восхитительно упругое, горячее тепло чувствуется сквозь тонкую белую рубашку мужского покроя, а в вырезе видна соблазнительная грудь, к которой я как бы ненароком прикасаюсь, но не более. Мы на грани: по одну сторону лежат дружеские отношения, которые вполне благосклонно принимаются нашим обществом, с другой манит нечто чувственное, с пряным запахом запретности. Я не знаю, как отнесется к этому моя подруга, поэтому пытаюсь отстраниться, но меня не пускают. Чай уже закончился, заваривать новую порцию мы не хотим, поэтому вдвоем садимся на шикарный кожаный диван, неприятно скрипящий от каждого движения. Мне хорошо, Даше, судя по довольному выражению ее лица - тоже. Но это опасное состояние, поскольку мой самоконтроль ослабляется не только алкоголем, но и ощущением тепла и доверия. В столь интимной обстановке, образовавшейся в кабинете, опасное "хочу" легко может превратиться в не менее опасные действия.
Однако я понимаю, что сейчас мне не хочется волевым усилием подавлять желания. Мне стоит большого труда отбросить осторожность, но я все же делаю это и наклоняюсь, чтобы поцеловать Дашу, которая лежит головой на моих коленях. Вопреки моим опасениям, она не отстраняется, а наоборот тянется навстречу, теперь уже не понять, кто кого целует. Руками я поглаживаю живот подруги, а она безо всякого стеснения расстегивает мою блузку. Я все еще в чем-то сомневаюсь, она – нет. Даша садится, ей, похоже, совсем не нравится моя одежда, поскольку под умелыми пальцами пуговицы и прочие застежки быстро сдаются, на стоящий рядом стул ложится сначала моя блузка, затем к ней присоединяется майка с бюстгальтером, причем так быстро, что я не успеваю ничего возразить, да и не имею особого желания. Особенно после того, как Дарья начинает целовать мою шею и у меня где-то внутри нарастает теплое пульсирующее чувство. Мы ласкаем друг друга, лихорадочно, будто вот-вот в дверь должны постучать и наша близость исчезнет.
Я очень хочу снять с Даши одежду, но она каждый раз ускользает, стоит мне начать этот увлекательный процесс. Зато я лишаюсь юбки и белья, чулки мне милостиво оставляют – наверное кое-кому кажется, что мои ноги в них выглядят привлекательно. Мои шансы в ближайшие минуты раздеть Дарью испаряются, когда она соскальзывает на пол и садится между ног, так развратно при этом облизываясь, что я краснею как девчонка.
Не хочется думать, что я,взрослая и много чего повидавшая в жизни женщина, сейчас смущаюсь как девственница на первом интимном свидании, поэтому скованность и горящие щеки объясняю продолжительным одиночеством. Я переборчива и капризна, моей партнершей может быть только воплощенный ангел с бездной терпения и понимания, из-за этого я предпочитаю не заводить отношения без крайней нужды, но Дашка... она не похожа на ангела. Она привлекает умением балансировать между крайностями, всегда находиться в пограничном состоянии и я осознаю это только сейчас, побыв подвешенной на грани деятельной надежды и медленного умирания полгода.
Все это мысли, которые, ярко вспыхнув, тут же исчезают в глубинах памяти. Я нахожусь здесь-и-сейчас, замечаю, что Дарья явно чужда строгой гетеросексуальности Она умело ласкает мое тело, мышцы расслабляются под этими нежными прикосновениями. От моих попыток ответных ласк девушка настойчиво уклоняется. Мягкие губы скользят по внутренней стороне бедра возле кромки кружева, дразня близостью, сильные, но мягкие ладони мнут ягодицы. Я прикрываю глаза, бездумно пропуская cквозь пальцы пряди волос. Даша обычно не позволяет трогать свою прическу, но сейчас мне позволено все. В свою очередь и я отвергаю все запреты и табу.
Прикосновения становятся все более откровенными. Ощущаю совсем не нежные поцелуи на груди, острые зубки поочередно касаются напряженных сосков, часто дышу и кусаю губы, не в силах вытерпеть нарастающее возбуждение. Дарья улыбается немного насмешливо и ее пальцы скользят между мои ног, раздвигая складки кожи и касаясь там, где тяжело и тянет от прилившей крови. Она ласкает медленно, подушечками чуть вращая и надавливая, я едва слышно постанываю, а когда Даша наклоняется и приникает губами к ярко-красному клитору в обрамлении плоти, с силой сжимаю челюсти, чтобы не вскрикнуть. Язык ласкает снаружи, кончик пальца осторожно проникает внутрь, и мое тело выгибается в напряжении, я сильно зажмуриваюсь, так, что перед глазами мелькают светлые круги, сладкое удовольствие почти невыносимо. Мне кажется, что проходит несколько минут, прежде чем яркий оргазм, охвативший все мое существо, начинает спадать. Немного трясет от напряжения, не получается сидеть, поэтому я бессильно сползаю по кожаной обивке дивана, словно через вату ощущая, как рядом пристраивается Даша. Она что-то ворчит, но голос довольный. Обнимает, я хочу обнять в ответ, но руки не слушаются, поэтому мы пока просто лежим.
Покачиваясь на волнах блаженства, я проваливаюсь в дремоту, крепко прижавшись к Дарье и с недовольством ощущая, что она все еще одета. За эти пятнадцать минут сна, за которые моя коллега успевает встать, сложить мою одежду, закипятить чайник для новой чашки чая и съесть десяток конфет, я высыпаюсь лучше, чем за все ночи, прошедшие с начала моей болезни.
С неохотой выныриваю из приятного полусна и разглядываю Дашу. Она лучится довольством, но ровно до того момента, пока я не задаю вопрос.
- На похороны придешь? - Все, слыша это, пугаются. Никто не понимает, как для меня важно осознавать, что после... естественного результата моей болезни обо мне не забудут.
Даша не пугается, нет, она возмущена. Вскакивает со стула, смотрит на меня гневно - это приятно, потому что мне надоела жалость окружающих и меньше всего я хотела бы увидеть ее в глазах близкого мне человека - а потом резко выдыхает:
- Не думай об этом!
Я киваю и чуть улыбаюсь, наблюдая за тем, как девушка в гневе сжимает и разжимает кулаки. Сейчас она особенно хороша.
- Не думай. Зачем ты говоришь об этом и делаешь больно сама себе? - совсем тихо, но я слышу и в душе шевелится запоздалое раскаяние. - Не думай, забудь и пусть тебе не напоминают. Жизнь еще продолжается.
Она садится рядом на диван, проводит ладонью по моей груди, животу. Смотрит понимающе и снова говорит:
- Обещать ничего не могу, ведь не факт что именно мне придется идти на твои похороны, а не наоборот...
Прежде чем я успеваю осознать фразу и испугаться, добавляет:
- Знаешь, сколько людей гибнет каждый день от простых случайностей? Я здорова, но не могу поручиться, что завтра меня не собьет пьяный водитель на переходе, не укусит бешеная собака или не взорвется газ. И я даже не успею попрощаться ни с кем, а у тебя такая возможность есть.
Мое траурное настроение исчезает, как будто его никогда и не было. Я резко сажусь, хватаю Дашу за рубашку и целую, жестко и с исступлением, будто в последний раз. Она кладет руки мне на плечи и гладит, а когда я нахожу в себе силы оторваться от ее губ, то смотрю в эти как никогда серьезные серые глаза.
- Никогда больше меня так не пугай! - почти кричу, забывая о том, что мы все еще в кабинете, а стены тут тонкие.
- Не буду. - клятвенно обещает Дашка и мы обнимаемся, намереваясь провести новогоднюю и все последующие ночи вдвоем, пока нас не разлучит какая-нибудь трагическая случайность.

---

Новости РуФемслэша

[thegamed]

Дорогие друзья!

Руфемслэш стремительно приближается, и у меня есть следующие новости:

1. Открыта регистрация на сайте. Зарегистрировавшись, вы сможете подавать работы на конкурс и голосовать за них.
Регистрация не отнимет у вас много времени: нужно будет указать ник, почту, адрес блога (или любой другой аккаунт, содержащий личную информацию - чтобы мы смогли учесть ваш голос впоследствии), а также подтвердить, что вам уже исполнилось 18 лет (содержимое сайта предназначено для совершеннолетних пользователей).

2. Открыт раздел конкурса на сайте. В нем же можно ознакомиться c новыми правилами.
В этом году у нас семь номинаций: Ориджиналы более 4000 слов, Ориджиналы до 4000 слов, Фанфики более 4000 слов, Фанфики до 4000 слов, Переводы, Видео, Рисунки.
Форма для подачи работ уже доступна (вы можете на нее посмотреть), а сам прием начнется 14 января.

Любые вопросы можно задать в коментариях к этому посту, наши баннеры находятся здесь.

@темы: руфемслэш

---

Анонс AMV-Kazan 2013

[Galia-chan]

10 февраля 2013 года в Казани состоится Третий Международный Показ видеоклипов AMV-Kazan 2013. Начало мероприятия в 16:00.
Место проведения: Лекционный зал, Музей естественной истории Республики Татарстан.
Адрес: Казанский Кремль

В программе:
1 блок: Внеконкурсный показ AMV (лучшие новинки и старые хиты)
2 блок:
+ Конкурсный показ AMV-клипов
+ Конкурсный показ видеоклипов Live
+ Конкурсный показ неформатных клипов
3 блок: показ оригинальных короткометражных фильмов
+ отдельный онлайн-конкурс клипов, не прошедших по цензуре в основной показ, конкурс фанарта и продолжение Ru.Comix 3: Spoiler!


Стоимость билетов:
150 р. по предпродаже в аниме-салоне ZanZara;
200р. - в день мероприятия;
100р. - иногородним зрителям;
участникам - бесплатно.

Правила конкурсов и все подробности можно найти в группе вконтакте: vk.com/amvkazan, vk.com/amvkazan2013

Размещение рекламы согласовано с администрацией сообщества.

@темы: фанвидео

---

[Джейн Веда]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Навсегда

[alanaenoch]

Автор: Алана Инош (alanaenoch)
Название: Навсегда
Размер: min
Фэндом: Ориджинал
Жанр: Femslash, Мемуары, Психология
Статус: закончено
Рейтинг: R
Размещение: только по договорённости с автором.
Саммари: ...На стене висит твоя любимая гитара, которую я всё-таки не смогла отдать в школу вместе с прочим оборудованием твоей студии. Её навсегда смолкшие, потускневшие струны отливают в сумраке ржаво-рыжеватым цветом...

НАВСЕГДА

Суббота. Сохранив рабочий файл и отправив последнее почтовое сообщение, я выключаю компьютер и бегу одеваться: мой ангел уже ждёт в прихожей. Там же стоит пакет с едой.

В поисках уединения нам вздумалось нырнуть под пушистую полу снежной шубы — в звёздно-морозный вечер. Беспокойный шлейф городской суеты мы оставляем позади, сбрасываем, как старую кожу, потрескавшуюся и тесную.

Я не люблю заставлять долго себя ждать и собираюсь с максимальной скоростью. В дверях прихожей врезаюсь в ангела, который, видимо, выглянул посмотреть, готова ли я.

— Ух ты...

Столкновение происходит хоть и со всего разгона, но ангел остаётся почти непоколебим, как скала, и мгновенно ловит меня в объятия. Элегантность сегодня тоже отброшена в сторону: на Александре — утеплённые лыжные брюки, пуховик и зимние ботинки на толстой подошве, а спортивную тёмно-синюю шапочку она пока держит в руке — чтоб голова не вспотела.

— Попалась!

Из сильных рук ангела не так-то просто вырваться: они сжимают меня крепко и надёжно, а в уголках глаз притаилась ласковая усмешка.

— Поцелуешь — отпущу, — получаю я условия освобождения.

Быстрым чмоком в уголок губ ангел не желает довольствоваться, и меня на какое-то время отгораживает от реальности глубокий, прочувствованно-долгий, головокружительный поцелуй. Но нам пора, и я, выскользнув из объятий, нагибаюсь и обуваюсь, а ангел, прислонившись плечом к косяку, беззастенчиво любуется моим видом сзади. Хоть мы давно уже родные друг другу, этот взгляд ещё не утратил способности вгонять меня в жар смущения, и я, раскрасневшись, выпрямляюсь. И утопаю в тёплой жемчужно-серой бездне. Внутри всё неистово ёкает и трепетно сжимается от бесконечной нежности...

Двадцатипятиградусный мороз придаёт особую звонкость хрусту снега под ногами, а льдистый мрак звёздного неба молчаливо смотрит на нас сверху. Но в груди тепло, а наши сердца соединены невидимой, стонущей от нежной песни стрункой. За рулём ангел сосредоточен, и его глаза снова подёргиваются колючим ледком собранности, но это — внешнее. Тех, кто не знает Александру близко, этот ледок может поначалу отпугивать, но только не меня. Ужасно хочется её обнять, но сейчас — неподходящий момент, и поэтому я просто наслаждаюсь трепетом этой струнки между сердцами.

Мы приехали. Александра возится с воротами гаража, а я сижу с пакетом на коленях. Всё вокруг — такое родное: узкая улочка, на которой с трудом могут разъехаться две машины, колючий блеск снега в свете фар, уютный рокот двигателя, высокая фигура Александры, отпечатки её ботинок сорок третьего размера... Вообще она носит сорок первый, но зимняя обувь должна быть просторнее.

В неярком гаражном свете я вылезаю из машины, шурша пакетом. Из-за обильных снегопадов дорожки сада так завалило, что в дом можно попасть только через гараж, что мы и делаем.

— Подожди, не раздевайся, — говорит Александра. — Замёрзнешь. Сейчас отопление врубим с минимума на полную, пусть воздух прогреется.

Пока она регулирует отопление, я иду на кухню и выкладываю продукты. До тоскливого замирания сердца хочется растопить камин и посидеть у огонька.

В доме теплеет, и мы снимаем верхнюю одежду. На плите булькает уха, а белые от муки пальцы моего ангела лепят аккуратненькие расстегайчики с горбушей. Когда пирожки аппетитными рядками заполняют противень, ангел моет руки и чмокает меня в ухо:

— Ну, дальше ты сама управишься... Я пока пойду камин затоплю.

Прочла ли Александра мои мысли, или просто они у нас сошлись? Как бы то ни было, я ставлю расстегаи в духовку и всё своё внимание уделяю ухе. «Мурр, мурр», — урчит моя кошачья натура, пока нож стучит по доске. Деревянная лопаточка помешивает лук с морковкой в сковородке, а зимний мрак заглядывает в окно. Что ещё нужно для счастья и уюта?



Полумрак гостиной наполнен смолистым ароматом сосновых дров. У камина стоит низенький столик, а мой ангел восседает рядом на подушке прямо на полу, задумчиво глядя на жаркую пляску огня. Вторая подушка — пустая: она ждёт меня.

— Кушать подано, — улыбаюсь я, подходя с полным подносом еды.

— Ух, какая красота, — оживляется Александра, блестя искорками удовольствия в глазах и протягивая руки к подносу.

Глубокие тарелки с духовитой, хорошо настоявшейся ухой, посыпанной рубленной зеленью, переносятся на столик, в центре становится блюдо с румяными расстегаями. Отблески огня танцуют в светлых глазах Александры, зажигают золотом проседь в её коротких волосах. Её шею уютно греет горловина белого свитера с рельефными «косами», и я, не торопясь приступать к еде, просто смотрю на неё — такую бесконечно родную и дорогую мне.

Она наливает себе в хрустальный «сапожок» водку. Мне не предлагает: я не пью... И мне не очень нравится, когда пьёт она, хоть это и весьма редко случается.

— Не хмурься, солнышко, — ласково подмигивает мой ангел, поднося рюмку с кристально-прозрачной горячительной жидкостью к губам. — Я только чуть-чуть.

Мне не хочется портить такой дивный вечер ворчанием, и я смиряюсь. Впрочем, Александра позволяет себе выпить только пару рюмок, не больше — для расслабления.

Огонь трещит внутри, а снаружи — мороз. А на стене висит твоя любимая гитара, которую я всё-таки не смогла отдать в школу вместе с прочим оборудованием твоей студии. Её навсегда смолкшие, потускневшие струны отливают в сумраке ржаво-рыжеватым цветом... Больше некому заставить их зазвенеть, они ослабли и охрипли от долгого молчания, потеряв «тонус» и напряжённую чистоту звука. Светлая печаль ложится на душу, но не тяжким грузом, а скорее как невесомое покрывало, прохладное, как завеса метели. Вспоминается Новый год, твои пальцы на этих струнах, тогда ещё светлых и блестящих...

Звенящая зябкая тишина заставляет меня опомниться. От проницательных глаз ангела не смогло укрыться направление моего взгляда.

— Сиди, я помою посуду. — Голос Александры звучит глуховато и грустно.

Я остаюсь у камина одна — вернее, наедине с призраком прошлого, с памятью. С тобой. Когда-то мы отмечали здесь Новый год втроём... Струны задумчиво и тихо звучали, моя рука ослабела в крепком и ласковом пожатии руки твоей сестры, но ты не могла видеть взгляда Александры — более выразительного и красноречивого, чем целая любовная поэма.

Твоя сестра — теперь уже мой ангел-хранитель — возвращается с кухни медленной, непривычно неуверенной походкой, расправляя закатанные рукава. Столик я убрала, чтобы он не разделял нас и не мешал, и она опускается на подушку рядом со мной. В её погрустневших глазах столько беспомощной нежности, что кажется, вырви я у неё сердце, она продолжала бы так на меня смотреть — без тени упрёка, печально и преданно, с любовью и болью в глазах.

— Саш... ну, чего ты?

Я придвигаюсь к ней вплотную, осторожно накрываю её руки своими. Сначала они безучастны, а потом всё же откликаются на мою ласку и легонько сжимают мне пальцы, но глаза моего ангела остаются грустными.

— Сашунь, ну, не смотри так.

— Всё нормально, Лёнь, — слабо улыбается она.

Придвинувшись ещё теснее и обняв Александру за плечи, я тихонько целую её в кончик носа.

— Не нормально, я вижу. Не грусти, пожалуйста... Я тебя люблю. Очень, очень...

Лёгкий вздох тепло касается моей щеки.

— А я тебя — просто невыносимо... И мне плевать, что я в твоём сердце — только номер два. Я мирюсь со вторым местом, лишь бы видеть твои глаза, твою улыбку... Слышать твой голосок дома. Только бы ты прижималась ко мне по ночам, называла меня по имени, засыпала у меня на плече. Всё остальное — неважно.

Опять... Сердце тяжелеет от горечи, холодный груз ложится на плечи, сдавливает грудь, не даёт дышать — совсем как в минувшем апреле. Брови Александры чутко вздрагивают, её лоб покаянно прислоняется к моему.

— Прости... Прости, милая. Снова я за своё, да? — усмехается она, только не очень-то весело это у неё выходит.

— Вот именно, — вздыхаю я. — Ну, сколько мне ещё повторять, что ты — мой самый родной на свете человек, мой земной ангел-хранитель?.. И никакой не номер два. Вы с Яськой занимаете одинаковое место в моём сердце. На одной ступени пьедестала.

— А может, не надо на пьедестал? С него больно падать.

Окончательно расстроившись, я закрываю глаза. Сердце ноет, а меня обнимают крылья-руки моего ангела — тепло и крепко, примирительно.

— Ну, всё, всё... Прости меня, малыш. Зря я это. Только испортила всё. Надо просто принять как данность то, что мы всегда будем втроём, хоть Яськи и нет... Веришь ли, я ведь её тоже люблю. Потому что она моя сестрёнка, моя «мелкая». Пусть она всегда остаётся с нами... и неважно, на каком месте.

Не открывая глаз, я вслепую ощупываю губами её лицо, одновременно ощущая, как объятия крыльев становятся всё крепче. Горячее дыхание, треск пламени в камине, соль слёз, обжигающая нежность губ. И ледяное звёздное небо над крышей.

— Ох, нет... На полу неудобно. Жёстко и холодно, — жалуюсь я.

Ангел смеётся. Минута — и диван разложен, на нём расстелена свежая простыня, вся клетчатая от сгибов. Одеяло, подушки — и гнёздышко готово. Огонь в камине получает добавку в виде пары-тройки сосновых поленьев, а от страстных объятий ангела становится ещё жарче.

Ничто не тревожит нас, не проникает в уютное пространство дома: морозная ночь — надёжный страж. Разомлев от долгой и нежной близости, я расслабленно подрёмываю, а ангел-хранитель не спит — следит за камином, иногда выскальзывая из постели, чтобы поворошить дотлевающие угли. Если заслонку в трубе закрыть слишком рано, угарный газ пойдёт в комнату. Впрочем, отбросив унылый призрак воспоминаний и оставив все эти заботы Александре, я проваливаюсь в сладкую дрёму.



Просыпаюсь я оттого, что мне как-то неуютно, неудобно и одиноко в постели — никого нет под боком. Под слипающиеся веки, будя меня, настойчиво пробивается совершенно пушкинское утро: «Мороз и солнце! День чудесный...» Густо-янтарные лучи дневного светила, по-зимнему низкого и холодного, наполняют комнату. Светло — и захочешь, а не очень-то поспишь. Наверное, уже одиннадцатый час, не меньше... Высунув нос из-под одеяла, я определяю: тепло. Но где же мой ангел?

Выглядываю в окно, жмурясь от яркого солнца. Столбик термометра застыл на пару делений выше минус тридцати, а пропавший ангел обнаруживается в саду, с лопатой в руках. Дорожка от ворот до крыльца уже расчищена, а Александра в поте лица трудится над проходом вдоль малинника. Судя по количеству оставшихся в холодильнике расстегайчиков, она ещё не завтракала.

Зевая и потягиваясь, я убираю постель, потом ставлю чайник и иду умываться. В здешнее небольшое зеркальце мне не так часто доводится смотреться по сравнению с домашним, и эффект непривычности снимает пелену с глаз, позволяет взглянуть на себя по-иному, подмечая не замеченное ранее. Мои окрашенные месяц назад волосы подросли, и у корней снова блестит ужасающе много серебряных нитей...

Есть ещё одна причина, почему я никогда не выложу «Белые водоросли», кроме их незрелости. Есть там ещё одно «пророчество», о котором мне не хотелось бы говорить... Я могу уничтожить это своё раннее детище, стереть файлы со своего компьютера, как я хотела поступить со «Слепыми душами», но с невидимых страниц информационного поля, на которых хранится всё, от мыслей до событий — как прошлого и настоящего, так и будущего, это стереть нельзя... Но я стараюсь об этом не думать и просто жить, наслаждаясь каждой минутой, проведённой мною с любимым человеком. Каждым солнечным зимним утром — таким, как это.

Но я что-то слишком задумалась, а с кухни уже слышен свисток. Я завариваю чай со смородиной, вкладывая в каждое плавное движение всю свою любовь и свет, заботливо укутываю чайник полотенцем, потом достаю расстегайчики и ставлю в духовку. А пока они там подогреваются, накидываю шубу и выхожу на крыльцо, щурясь от ослепительного сияния снега.

— Саш! Я чай заварила. Пошли завтракать! — зову я.

Мой ангел, увлечённый расчисткой дорожки, отзывается не сразу. Я окликаю ещё раз, и тогда Александра выпрямляется и оборачивает румяное от работы на морозе лицо.

— Сейчас, солнышко. Иду. Уфф! — Улыбаясь, она опирается на лопату, давая себе передышку. — Ну и навалило снега... Тут, возле малины, по колено мне!

От ядрёного мороза сразу стынет нос: воздух такой колкий, что им не так-то просто дышать. С одной стороны, хочется поскорее нырнуть обратно в тёплый дом, а с другой — сверкающая снежная перина так девственно чиста, так нетронута и гладка... Плюхнуться бы, вспомнив детство, и сделать «снежного ангела». Но как бы ни была заманчива эта идея, здравый смысл подсказывает, что заниматься этими глупостями лучше после завтрака.

И вот, Александра сидит за столом, а я растираю ладонями её красные щёки и уши. Она довольно жмурится:

— Мм... У тебя такие руки тёплые.

— А у тебя — уши ледяные, — в притворном ужасе таращу я глаза.

Она смеётся и роняет меня к себе на колени. Мне приятен запах её чуть намокшего свитера на разгорячённом работой теле — терпковатый и родной, а от покрытых румянцем щёк Александры пахнет чем-то еле уловимым, по-зимнему тонко и щемяще. Не то персик, не то апельсин. Может, крем? Да, наверно.

Чай янтарной дымящейся струйкой льётся в чашки, источая дивный летний аромат смородины; расстегаи — уже не такие красивые, как вчера, с пылу-жару, а лениво-примятые, словно спросонок... Впрочем, пахнут вкусно. Вдыхая все эти ароматы, я дремотно щурюсь в блаженстве. Как же классно — просто жить!

— Не выспалась? — спрашивает Александра, протягивая руку за новым пирожком. Покидав снег с утра, она нагуляла хороший аппетит.

— Нет, нормально. — Мои пальцы касаются её уже немного согревшейся щеки. — Просто мне хорошо... А ты все дорожки в саду расчищать будешь?

— Не, — с набитым ртом отвечает Александра, махнув рукой. — Проход вдоль малины доделаю, да перед домом ещё немножко разгребу — и хватит.

— А давай снеговика скатаем? — вдруг приходит мне в голову.

Глаза ангела смешливо искрятся, глядя на меня с нежностью, как на ребёнка.

— Ну, давай... Только расчищать закончу.

После завтрака — отдых на уже сложенном диване. Завладев моей рукой, Александра прижимает её к губам, покрывая поцелуями каждый палец; я трусь носом о её щёку, и наши губы встречаются — сначала трепетно, осторожно и нежно, будто примеряясь друг к другу, а потом соединяются крепко и неудержимо. Минута всепоглощающего головокружительного счастья — и рука моего ангела скользит по моему бедру вверх, забирается под джемпер.

— А как же проход вдоль малины? — хихикаю я от щекотки.

— Да ну его... Ммм, — Александра снова жадно завладевает моими губами.

Затею со снеговиком тоже приходится отложить. Струнка взаимного желания, натянувшись и властно зазвенев, меняет все планы. Сильные крылья подхватывают меня и несут наверх, в спальню. Постель прохладная, и я ёжусь, коснувшись её голой спиной, но из всех ощущений самое сильное сейчас — сладкая тяжесть тела моего ангела на мне. Старушка-кровать скрипит, но нам некого стесняться. Я обожаю потрясающие ноги Александры, длинные, гладкие, сильные; люблю переплетать с ними свои и скользить вдоль них ступнями, заново изучая их изгибы... Люблю, когда на пике страсти её красивые тёмные брови изгибаются, а в глазах холодного светло-серого оттенка появляется безумный блеск амальгамы — колючий и почти злой. Потом он «плывёт» и тает, а вместе с горячим дыханием мою грудь щекочут нежные слова. Взгляд Александры, хмельной и туманный, влюблённо скользит по мне, и я чувствую его на себе, как тёплую ладонь.

Отягощённые истомой, мы долго валяемся в постели, болтая о всякой ерунде.

— Саш...

— Мм?

— По-моему, у тебя правая грудь чуть больше.

— Нда? Человеческое тело вообще асимметрично, знаешь ли.

— Да, наверно...

Её пальцы осторожно скользят по моему операционному шраму на боку, словно стараясь его разгладить.

— Лёнь, у тебя ничего не болит там?

— Нет, а что?

Тёплое дыхание щекочет мне шею, родные серые глаза смотрят встревоженно.

— Просто когда мы с тобой... гм... Мне страшновато иногда. Боюсь прижать сильнее, изогнуть... Вдруг тебе нельзя так? Может, нам с этим делом надо как-то поосторожнее?..

— Нет, Сашунь... Что ты, всё хорошо, — смеюсь я. — Не думай об этом. Там уже всё давно зажило. А поосторожнее, как ты говоришь, с этим делом только ёжикам приходится.

До снеговика дело доходит только ближе к обеду. В процессе его лепки мы умудряемся извозиться в снегу с головы до ног. Впрочем, веселье приходится прекратить: Александре кажется, что у меня уже побелел кончик носа, и мы возвращаемся в дом. Я разглядываю нос в зеркале: да вроде бы, не белый...

— Сегодня слишком холодно, — говорит мой ангел. — А тебе нельзя замерзать.

— По прогнозам, так целую неделю будет, — делаю я кислую мину. — Что ж теперь — на улицу носа не высовывать?

— Хорошая мысль, — заключая меня в тёплые объятия, улыбается Александра. И очень бережно и осторожно целует кончик моего «обмороженного» носа.



Ну, вот и вечер воскресенья — пора домой. Зимние звёзды колюче мерцают в тёмной бездне неба, ангел выводит машину из гаража, а я на прощание дотрагиваюсь пальцами до струн гитары. Они отзываются глухим стоном... Призраком твоего голоса.

Ты с нами. Навсегда.


9-10 декабря 2012

@темы: ориджинал

---

Иероглифы судьбы

[alanaenoch]

Автор: Алана Инош
Название: Иероглифы судьбы
Размер: min
Фэндом: Ориджинал
Жанр: Femslash, Мемуары, Психология, Философия
Статус: закончено
Рейтинг: R
Примечание: Наверно, этот рассказ - в рамках "Ты". Просто кадр, не вошедший в "фильм" при "монтаже"...
Размещение: только по договорённости с автором.
Саммари: Если хочешь чего-то добиться, прилагай усилия. Начни что-то предпринимать, а дальше сама Вселенная тебе поможет. И помощь может прийти, когда её совсем не ожидаешь... Иероглифы судьбы - письмена, язык, на котором Вселенная говорит со мной. А может, я чуть-чуть сумасшедшая, как математик Джон Нэш?...

ИЕРОГЛИФЫ СУДЬБЫ

Лёгкими шагами по раскалённому асфальту, невесомее тополиного пуха, лето двигалось к своему закату. Выцветшее от июльского пекла небо скрученным подсыхающим листом шелестело над головой, а под ногами уже скрипела полынная горечь августа... Нет, наверно, больше ничего рокового этому месяцу было не суждено принести мне. Хотя... Как знать?

Солнце переливалось радужной муаровой завесой на ресницах, и в моём усталом прищуре глаз мир выглядел картиной художника-абстракциониста. Пропитанный мягким, остывающим отголоском жары ветерок вельветово-бережно, восхищённо касался моих открытых плеч, перебирал складки подола белого платья – почти точной копии знаменитого платья Мэрилин Монро. Ещё чуть-чуть игривого усердия со стороны ветра – и мне пришлось бы держать подол руками, как на той фотографии. Август прикинулся баловником, норовя прямо на улице превратить меня в модель для пинапа.

Тополя с сухими следами июльских ожогов в кронах разморённо колыхали ветвями, геройски принимая на себя всё солнечное безумие и спасая в своей тени длинные ряды скамеек. Янтарно-лаковое дерево спинок и чёрный чугун завитков на подлокотниках и ножках манили присесть... Но – слишком некстати. Рано, не сейчас. У меня было дело. Вопреки всем стараниям ветерка и соблазнительной тополиной тени, ноги шагали вперёд...

Шагали, пока до ушей не донёсся звон гитарных струн.

Он золотисто-звёздной болью впился в сердце, нежно причиняя мучения и беспощадно лаская... Незваным гостем из прошлого ворвавшись в душу, он перемешал радужный муар солнца на ресницах и мельтешащую пляску зайчиков на выщербленной брусчатке, выкрутил в один невыносимо тягучий завиток молчаливое любопытство окон и шаткость шагов... А потом к нему присоединился голос.

Ноги остановились как вкопанные, а память машиной времени отлистывала назад дни-страницы. Синеглазо-летние абзацы головокружительно пролетали, сменяясь дождливо-шелестящими осенними периодами, а по ним алым рубцом протянулся и набух, пульсируя тупой болью, лейтмотив – ты.

Блеск кожаных плеч куртки в свете фонаря, пушистая стриженая голова, трогательная худоба коленок под «военными» брюками... Осень, что свела нас с тобой, обладала не менее виртуозными пальцами, чем ты: из дождливого серебра струн она умела извлекать такие тёплые аккорды, какие и не ждёшь от неё, грустноглазой и прохладно-шуршащей. Здесь, на этих скамейках напротив торгового центра, где я когда-то работала, ныне остался лишь светло-горьковатый призрак тех дней. Он улыбался мне твоей улыбкой и таял в городской пыльной суете: его смывал шум транспорта.

Призрак того вечера выскользнул из-под тополиных крон, с мягкой грустью заглядывая мне в глаза. В тот вечер звон струн гитары моментально прогнал усталость, и я ясно увидела своё отражение в щитке тёмных очков, скрывавших твои незрячие глаза. Это было отражение нашего пути, но я ещё не умела читать такие знамения... Тонкие загадочные письмена судьбы, сложные и запутанные иероглифы будущего на трещинах брусчатки. Я не могла прочесть всех страниц, которые были нам отведены, и не видела точки, поставленной рукой рокового августа, который сейчас – два года спустя – ласкался к моим плечам как ни в чём не бывало. Ты играла для меня, а я, ёжась от осенней прохлады, слушала – вот и всё. Твой голос целовал меня в сердце, зажигая в нём рыжие сполохи листопадной грусти, а счастье пушистым боком щекотало его и мурлыкало...

Мы смело и беспечно шагали по тонким иероглифам-трещинам, которые уже проступали судьбоносно и неумолимо, описывая нашу жизнь – только читай. Но мы не умели. Не владели языком.

Сейчас я знала этот язык. Его паутинный шелест наполнял весь мир, он был везде: в усталом вздохе тополиных крон, в бликах солнца на зеркальной облицовке торгового центра, в рисунке дождевых капель на асфальте. Как в «Играх разума» гениальный математик Джон Нэш видел шифр, спрятанный в газетной статье, так и я читала в этом рисунке послания Вселенной. Стоило лишь посмотреть под ноги – и вот оно!

...Всплытие на поверхность реальности отозвалось предобморочной дурнотой во всём теле, августовский шум города поцеловал меня в макушку, и от этого поцелуя у меня заложило уши. Потребовалось присесть – каким бы важным ни было дело...

Круглая, покрытая рыжевато-русым коротким ёжиком голова, чёрный топик на тонких бретельках, татуировка в виде дракона на плече, бежевые бриджи и вьетнамки. И зрячие пальцы, танцующие на струнах. Нет, это была не ты... Девушка лет девятнадцати-двадцати – студентка, наверное. На брусчатке у её загорелых ног лежала кожаная чёрная кепка, старая и потёртая, и в неё прохожие изредка кидали деньги – кто железную мелочь, кто бумажные купюры. Место было бойкое, людей много.

Я в своём белом платье а-ля Мэрилин Монро, две недели назад сшитом в ателье, растекалась по соседней скамейке, содрогаясь всей душой от золотисто-звёздной боли. Паутинно-липкая вязь иероглифов судьбы тошнотворно выползала отовсюду, опутывая меня нитями грибницы, и я вяло отмахнулась от неё ослабевшей рукой... В самом деле, хватит. Довольно этой шизы.

Неизвестная мне песня с тихой и тёплой, как тень под тополями, нежностью вытирала выступившие на моих глазах слёзы. Голос с приятной хрипотцой – не твой – с развязностью бульварного повесы пытался завести знакомство с моим сердцем, как нахально-ласковый дамский угодник. Перед ним было трудно устоять, а рука так и тянулась, чтобы погладить остриженную голову его обладательницы, но я ослабела от слёз, неудержимо катившихся по щекам. Улица плыла в горячем солёном тумане, а сердце рвалось в светлую высь, туда, где многие знания не тяготят многими печалями крылья души.

Чтобы оно не вырвалось из моей груди, я прижала к ней руку и встала. Дело требовало, чтобы я вошла в торговый центр, и я нырнула в его кондиционированную прохладу.

В своё время по этим белым ступенькам с отделкой под мрамор я ходила целых пять лет – на работу. Привычной дорогой я поднялась по ним и свернула от такого родного и знакомого книжного отдела направо – к мастерской по ремонту телефонов. Мне было нужно отдать свой забарахливший аппарат в починку – вот и всё моё дело здесь. Но если бы не оно, я бы не провела несколько минут с тобой – там, на скамейке. Вернее, с памятью о тебе.

В стеклянных перегородках секций горделиво плыло моё отражение в белом платье винтажного покроя. Впрочем, старомодным оно не казалось: такой покрой, наверно, будет смотреться прекрасно во все времена. Невысокая и щупленькая, светловолосая девушка-продавец парфюмерного отдела почти на полусогнутых ногах подскочила ко мне с вытаращенными от служебного рвения глазами:

– Вам что-то подсказать?

По внешним признакам она увидела во мне состоятельную покупательницу – одну из клиенток категории VIP, которых следовало обслуживать именно с таким рвением, чтобы они, довольные сервисом, приходили ещё и ещё.

– У вас есть «Burberry Weekend»?

– Конечно. Какой объём интересует?

– Пятьдесят миллилитров.

– Одну минутку!

Вдобавок к своему любимому аромату я решила купить что-нибудь и для своего ангела-хранителя – с тонким, элегантно-холодным запахом, близким к мужскому. В этом царстве мишурного блеска витала какая-то тщеславно-легкомысленная мимолётность бытия – приятная, сладко кружащая голову, но дешёвая, вопреки «кусачим» цифрам на ценниках. Вот такой парадокс. «Шоппинг»... Не люблю это блондинисто-дамское слово, украшенное стразами и пропитанное ароматом гламура.

– Спасибо за покупку, приходите ещё!

Когда-то я сама твердила эту фразу, как попугай, но эти времена прошли. Теперь я была по другую сторону прилавка. Во всей полноте испытав на своей шкуре прелести должности под названием «чего изволите?», я понимала эту девушку, как никто другой, и постаралась на прощание одарить её самой искренней и тёплой улыбкой, на которую только была способна.

– Вам спасибо. Удачного рабочего дня.

В её глазах промелькнуло и удивление, и искорка света – отклик на моё тепло. А я вышла с таким чувством, будто полила поникший от нехватки влаги цветок.

Тополиный шёпот снова обнял меня солнечно и сердечно, а простор неба раскинул голубым шатром свободу: иди куда хочешь. Или лети, если есть крылья. Золотисто-летний звон струн... Слава Богу, он всё так же звучал. Я почему-то боялась, что девушка исчезнет, когда я выйду на улицу. Не исчезла. Полный седеющий мужчина на соседней скамейке даже сложил свою газету, заслушавшись. А я, пропуская через душу сладкую боль и не решаясь сделать шаг, стояла на солнцепёке и не сводила с уличной гитаристки взгляда. Пока не встретилась с нею глазами.

Что-то тёплое пролилось мне внутрь, сердце сжалось в мягких тисках, а у висков просвистел холодок решимости. Я направилась прямо к девушке, на ходу роясь в бумажнике и соображая, сколько подать. В чёрной кепке были в основном десятки и железная мелочь, да ещё – одинокая пятидесятирублёвая купюра: кто-то расщедрился. Остановив свой выбор на сотне, я нагнулась и положила деньги в кепку, после чего присела на скамейку рядом с девушкой. Её голубовато-серые глаза с длинными пушистыми ресницами чуть прищурились в солнечной усмешке.

– Спасибо, – проговорила она. – Щедро.

У неё было округлое лицо с чуть вздёрнутым носиком, покрытым рыжими веснушками, и широким чувственным ртом, а глаза смотрели открыто, твёрдо и беззастенчиво из-под высоких, вразлёт, бровей, выцветших на солнце. Обгоревшие до красноты плечи и спина, а также загорелые ноги говорили о том, что лето девушка проводила отнюдь не в четырёх стенах.

– А чьи песни вы исполняете? – спросила я.

– Свои, – последовал простой и доброжелательный ответ.

Смелый взгляд серо-голубых глаз окинул мою фигуру, уголок широкого рта приподнялся.

– Красивое платье. Вы прямо как голливудская актриса!.. И ко мне можно на «ты».

Молодая свежесть её губ дышала арбузной прохладой, а белизне и крепости зубов могла позавидовать любая голливудская знаменитость. Её смелость была так похожа на твою... Чувствуя подозрительное пощипывание в глазах, я отвела взгляд и заморгала, чтобы загнать предательские слёзы обратно. А под моими босоножками уже разрастался рисунок трещин, слагаясь в иероглифы судьбы...

– Вы плакали там, на соседней скамейке, – тихо сказала гитаристка. – У вас что-нибудь случилось?

– Нет, нет, – поспешила улыбнуться я. – Просто, слушая вас... то есть, тебя, я вспомнила одного дорогого мне человека.

– Этого человека с вами сейчас нет? – Смелые глаза смотрели проницательно и понимающе.

– Верно. Точнее, со мной, но... как бы невидимый.

Несмотря на дрожащую, опасную близость слёз, мне было хорошо – до натянутой, как струна, боли, до какого-то невыносимого спазма в горле и груди. Но боль эта была светлой, как небо над нашими головами. Убирая гитару в чехол, а деньги – в карман рюкзака, девушка сказала:

– Так, у меня наклёвывается перерыв. Надо хотя бы водички попить, а то уже в горле сухо, как в пустыне.

– А давай – в кафе? – встрепенулась я. – Тут, в торговом центре. Выпьем по чашечке кофе. Я угощаю.

Округло-веснушчатое лицо уличной певицы озарилось улыбкой, на щеках вспрыгнули задорные ямочки. Никогда не смущающийся взгляд потеплел. Почему никогда? Откуда мне известно? Не знаю... Наверно, иероглифы подсказывали.

Через пять минут мы сидели за столиком в кафе; передо мной стояла чашка зелёного чая (я в последний момент опомнилась), а перед моей новой знакомой – мой любимый, но противопоказанный кофе и маковые блинчики с земляничным вареньем. Уписывая последние за обе щеки, Лера (так звали гитаристку) низко склоняла над тарелкой стриженую голову и, щурясь, бросала на меня полные любопытства взгляды. Ей было девятнадцать, училась она в железнодорожном институте, жила с родителями и младшей сестрой. Я тоже сказала пару слов о себе:

– Я – переводчик. А у моей половины – своё дело, сеть магазинов.

– Понятно, – сказала Лера, отправляя в рот кусок блинчика. – А я вот пытаюсь на подарок сестрёнке ко дню рождения заработать. Она лошадьми бредит, мечтает научиться ездить верхом. Предки вроде не против, чтобы она занималась, но... жмутся. Абонемент в конном клубе дорогой потому что.

– А сколько лет сестрёнке? – полюбопытствовала я.

Глаза Леры ласково прищурились.

– Малявка ещё, – сказала она с теплотой в голосе. – В шестом классе учится. Детский абонемент на две недели – десять тысяч. А чтобы научиться прилично ездить, этого мало. В общем, как минимум двадцать штук надо заработать... А до дня рождения – две недели осталось.

Судя по вздоху, вырвавшемуся у стриженой девушки, сбор нужной суммы шёл не так быстро, как хотелось бы... Кроме пения на улице, во второй половине дня Лера подрабатывала распространителем листовок и рекламных буклетов. Целыми днями она торчала на улице, под палящим солнцем, которое в этом году, как и в роковом для меня две тысячи десятом, словно с цепи сорвалось и поджаривало землю, будто на огромном гриле... При виде того, как Лера с жадностью уплетала блинчики, у меня невольно сжалось сердце. Наверно, за весь день ей и поесть толком было некогда.

Иероглифы судьбы, извиваясь по прожилкам мрамора ступенек, как по капиллярам, привели меня обратно на скамейку под усталыми, обожжёнными зноем тополями. Зрячие пальцы снова затанцевали на струнах, а иероглифы явственно складывались в рисунок, показывая мне белый запечатанный конверт. Они обвивали длинные стройные ноги Леры, словно намекая...

– Слушайте, вы прямо-таки удачу приносите! – воскликнула девушка, глядя на меня с весёлыми искорками в бесстрашных глазах. – Мне ещё никогда так часто не подавали. Обычно – хоть бы кто-то один раз за целый час денежку кинул, а тут – рекой текут!.. Каждые три минуты! Уже полную шапку накидали.

– Ты просто хорошо поёшь, – улыбнулась я. – Заслужила.

За полчаса, которые я просидела на скамейке рядом с уличной гитаристкой, слушая её песни, деньги опускались в кепку раз восемь или десять. Люди останавливались, слушали и – подавали. Кто – десятку, кто – двадцать рублей, а два раза даже по пятьдесят «отстегнули». А один мужчина в джинсах и бейсболке, с серебрящимися сединой висками и профессиональной фотокамерой, висевшей у него на шее, спросил разрешения нас заснять.

– Нет, нарочитые позы принимать не надо, – сказал он, когда я начала было оправлять подол платья, усаживаться поровнее, а также вертеть в руках гламурный пакетик из парфюмерного, соображая, как бы его поизящнее пристроить. – Сидите естественно; делайте то же, что и делали: вы – играйте, а вы – слушайте. И не обращайте на меня внимания, как будто меня нет.

Он был фотохудожником и делал серию снимков о жизни улицы, выискивая что-нибудь любопытное и примечательное. Мы ему показались очень колоритной парой: девчонка с гитарой и ультракороткой пацанской стрижкой и подчёркнуто женственная леди в красивом платье. Тёмный внимательный глаз объектива запечатлел нас раз, наверное, с десяток, с нескольких ракурсов; фотограф и присаживался на корточки, и вставал, и наклонялся в самые разные стороны, и чуть сгибал ноги в коленях... Завершив фотосессию, он поблагодарил и положил в кепку три десятки. С его лёгкой руки ещё несколько слушателей изъявили желание сфотографировать нас на память камерами своих мобильных телефонов.

Ком у меня в горле рассосался, растопленный солнцем и ласкающей, терпкой, как гречишный мёд, хрипотцой голоса Леры. Всё, что происходило сейчас, было правильным... Оно должно было случиться – как продолжение бесконечной линии жизни, как эхо твоей песни, «Свет в окне», как... Твоя улыбка. «Белый конверт», – повторяли иероглифы под моими босоножками.

– Ну, если ты считаешь, что я приношу удачу – давай, я приду завтра, – предложила я. – И посмотрим, повторится ли то, что произошло сегодня. Ты здесь каждый день поёшь?

Лера засмеялась, а тополя измученно вторили ей, лениво аплодируя.

– Да ладно... Как будто делать вам больше нечего.

– Нет, в самом деле! – настаивала я. – В моей жизни вообще всегда было много мистики. Иногда – очень страшной... И я была бы только рада, если бы это свойство хоть раз сослужило кому-то добрую службу.

Лера пела здесь каждый день с десяти утра до трёх часов пополудни, а потом у неё до восьми вечера была работа – раздача листовок. И – да, поесть ей зачастую удавалось только раз в день...

– Хорошо, тогда до завтра, – сказала я. – И, кстати... Родителям должно быть стыдно.

– А чего стыдно-то? – пожала Лера плечами. – Как будто мы богатые... Мать – учительница, отец – электрик.

Белый конверт вырос до гигантских размеров, оплетаемый иероглифами и возносимый до неба на их узловатых, безлиственных, тёмных ветвях – так высоко, чтобы я уж точно увидела. Улыбаться усталым продавщицам – это хорошо, но этого не достаточно. Нужно что-нибудь более ощутимое.


...Усталая женщина в белом платье а-ля Мэрилин Монро вошла в прихожую своей квартиры. Вытащила из волос зажим, встряхнула гривой, и она крупными завитками окутала её плечи. Светлые пряди в ней сверкали серебром. Нет, это не мелирование, это – седина. След рокового августа две тысячи десятого.

Солидное кожаное кресло приняло её в свои объятия. Здесь, в оформленном в добротном классическом стиле кабинете, она и работала теперь. Никаких больше прилавков, никаких витрин, никаких «спасибо за покупку». Только она и компьютер, тёмные полированные книжные шкафы, просторный стол и – парочка плюшевых утят легкомысленным жёлтым пятном среди всей этой респектабельной серьёзности. Память о прошлом, необходимость, нечто неотъемлемое на все времена. Часть её самой.

А август шептал ей: «Слушай и смотри. Лови игры своего разума». Он шептал это мне, и в древесном узоре рабочего стола я видела лучики-ответвления вездесущих иероглифов судьбы. Под слоем полировки они снова складывались в рисунок – белый конверт.


...Когда в дверном замке повернулся ключ, всё было готово: куриные котлеты с поджаристой хрусткой корочкой, как смуглые мулатки, прикрывшись одеялом из белоснежно-рассыпчатого риса, соблазняли и манили съесть их без остатка, а я в это время резала овощи для салата. Салаты мой ангел-хранитель любил только свежеприготовленные. Хотя бы пару часов постоявшие в холодильнике или, не дай Бог, вчерашние – ни-ни. Потому что – витамины разрушаются. А заправлять их следовало только льняным маслом, дабы обеспечивать организм полиненасыщенной жирной кислотой Омега-3.

Стук-стук – нож о разделочную доску. Стук-стук – усталое падение туфель с ног в прихожей. Сладкий перец – алыми сочными полукольцами, мелкие влажные кусочки зелени на моих пальцах, а на моей талии – руки моего ангела. Одна его ладонь скользнула мне на живот, а другая уверенно и по-хозяйски легла мне на грудь. Это было бы возмутительно, если бы не обжигающее дыхание нежности сзади на моей шее, мягко вынимающее душу через седьмой позвонок – попробуй, воспротивься!.. Крылья ангела можно было увидеть, только закрыв глаза, что я и сделала с улыбкой. Белоснежно-сияющие, с пушистыми мягкими перьями, они обнимали и окутывали меня с головы до ног.

– Ммм... Пусти, Саш, – простонала я, оборачивая голову и ёжась от уютных мурашек. – Мне же так резать неудобно.

От проницательного взгляда жемчужно-серых глаз ничего нельзя было скрыть. Красивые чёрные брови нахмурились.

– Привет, малыш. Ты сегодня плакала? Глаза что-то красные.

– Привет, Карлсон, – попыталась отшутиться я. – Нет. Ты же знаешь, глаза у меня такие – от компьютера.

Но ангела не обманешь. Я была вынуждена положить нож, потому что меня развернули, чтобы внимательнее всмотреться в мои глаза. Зажатая между кухонным столом и ангелом-хранителем по имени Александра, я сдалась и закинула руки ей на шею – осторожно, стараясь не коснуться белоснежной ткани её блузки пальцами, к которым пристала укропно-петрушечная нарезка. Мои губы безоговорочно капитулировали, впуская внутрь влажно-щекотное счастье. Рот моего ангела – решительнее, тоньше и твёрже моего, но в поцелуе его суровая властность исчезала, уступая место всеохватывающей нежности, тепло, надёжно и бесповоротно обволакивавшей не только мои губы, но и сердце. Обильно блестевшие ранней сединой волосы из-за сумасшедшей жары были острижены под очень короткий бокс, и я еле удерживалась от желания потрогать пушистый ёжичек на затылке. Одна из потрясающих длинных ног моего самого родного на свете человека, обтянутая светлой тканью летних брюк, пристроилась между моими, не позволяя мне сжать колени вместе. Впрочем, мне и не хотелось этого делать. А когда мы окажемся в постели, сомкнуть их мне будет попросту нереально – по крайней мере, без позволения ангела, который царил и властвовал не только у себя на работе...

– Нет, ты какая-то странная сегодня, – был сделан экспертный вывод. – Не такая, как всегда. Что случилось?

Об иероглифах судьбы я Александре не рассказывала – чтоб не пугать. Я мирилась с их существованием и не подавала виду – точно так же, как Джон Нэш в конце концов примирился со своими галлюцинациями, полностью отдавая себе отчёт, что они – порождение его разума, больного и гениального одновременно.

– Просто сегодня на улице я увидела девушку, которая играла на гитаре, – озвучила я «официальную» версию. – И вспомнила Яську...

Голос предательски дрогнул, и ангел-хранитель прошептал, привлекая меня к себе:

– Ну, всё, всё, всё... Ш-ш. Иди ко мне. Зря я спросила.

Дыша чуть уловимым призраком аромата «Ленора» от блузки моей «половины», я закрыла глаза. Слёзы щекотали веки изнутри, но уже как-то вяло... Сдержаться на этот раз удалось.

Увы, как ни чудесно было стоять в обнимку, в уютном коконе тепла и нежности, настала пора возвращаться к будничным вещам – таким, как недоделанный салат. Ещё пара минут – и витамины разрушатся! Надо успевать. Что поделаешь: пунктики имелись не только у меня, но и у моего ангела.

Яська... Яна. «И что мне от любви осталось ныне? Только имя...» В детстве я никогда не могла сдержать слёз, когда Д'Артаньян-Боярский пел эту песню. Сейчас они глухой болью пульсировали в глубине, не проливаясь по щекам, а нож методично стучал. Из ванной доносился шум воды: ангел полоскал свои крылышки под душем. Подарок – парфюм – ждал своего особого момента, а в древесном рисунке разделочной доски прорастали иероглифы, напоминая: белый конверт.



Конверт лежал в моей сумочке, когда я на следующий день пришла к обожжённым тополям и скамейкам. В двадцати метрах от меня слышался знакомый голос и звон струн, над головой шелестел беззаботный полдень, солнечная терпкость гречишного мёда разливалась в горле... Нет, рыдать больше не хотелось: я знала, зачем пришла, исполняя волю иероглифов.

Но как отдать конверт? Лера откажется, без сомнений: за смешливо-бесстрашным блеском её глаз вполне могла прятаться и гордость. Вот незадача... В задумчивости я прислонилась к жесткой шершавой коре толстого древесного ствола, ища под ногами подсказку. Она уже спешила ко мне на помощь, полупрозрачными усиками вплетаясь в асфальтовый рисунок. Мудрые старцы-тополя качали опалёнными безумным летом ветками, а под ними сквозь асфальт пробивалась молодая, нежно-зелёная поросль. «Молодняк», – шептала подсказка, намекая мне, чтобы я подняла взгляд на двух мальчишек лет десяти-одиннадцати, забивавших друг другу голы. За неимением других игроков, они сами были и за нападающих, и за защитников, и за вратарей. Постепенно выходя из оцепенения, я всматривалась в них. Один – рыжий и конопатый, будто солнышком поцелованный, а его приятель – ничем не примечательный пацанёнок с белобрысой чёлкой и белёсыми бровями. Не знаю, почему, но именно рыженькому я сделала знак подойти.

– Привет, малыш... Хочешь заработать сто рублей?

Конопатый парнишка с сомнением прищурил хитрый карий глаз, и я поспешила успокоить:

– Не бойся, ничего особенного делать не нужно. Видишь, вон там девушка на гитаре играет? – Я показала в сторону Леры, одновременно стараясь не попасть в её поле зрения. – Отдашь ей вот этот конверт, и всё.

– Деньги вперёд! – потребовал рыжий, проявляя весьма цепкую деловую хватку.

Я хмыкнула и положила в его ладошку пятьдесят рублей.

– Это аванс. Сделаешь дело – получишь остальное. Только не говори ей, что конверт – от меня. Просто положи его в кепку, куда ей люди денежки кладут, и сразу, безо всяких разговоров, пулей беги ко мне – за расчётом. Сможете с приятелем купить себе что-нибудь вкусненькое.

Рыжего пацана как ветром сдуло – только пятки засверкали. Прячась за необъятным двойным стволом старого дерева, я наблюдала издали, как мальчишка подбежал к Лере, кинул конверт в кепку и со всех ног припустил обратно. А бегал пострелёнок – будь здоров.

– Получи расчёт, – усмехнулась я, вручая запыхавшемуся мальчонке остаток заработанных им денег. – Всё сделал, как надо. Молодец.

Иероглифы подсказывали: делай ноги, и как можно быстрее. Добро должно оставаться не узнанным.

...Через пять минут я упала на скамейку в пустом дворе – без дыхания и с расплющенным о грудную клетку сердцем... Почти без чувств. Такого кросса я ещё не бегала – будто не сделала подарок, а, наоборот, что-то украла. Денег, что лежали в конверте, сестрёнке Леры должно было хватить на два месяца занятий в конном клубе. Какие-то высокие жёлтые цветы, высаженные у подъезда пятиэтажной «хрущёвки», укоризненно качали головками. Но в чём они могли меня упрекнуть? В том, что я выгребла все свои наличные и ополовинила общую сумму, которая лежала у нас дома на повседневные расходы? Да, я сделала это, но не потому, что воображала себя доброй феей. «Феей» была сама судьба, сама Вселенная, а я – всего лишь орудием, умеющим читать её письмена.

«Домой», – шепнули иероглифы, ласково подбираясь к моим ногам. Сердце вроде немного успокоилось, но в висках ещё постукивало. В боку что-то натужно пульсировало, готовое вот-вот разорваться.



– Саш... Ну, не сердись. У них просто нет в семейном бюджете лишних денег. Им едва на жизнь хватает, что уж говорить об исполнении детской мечты...

Ночь звёздным покрывалом окутывала и прятала от всех нашу наготу, наши сплетённые на простыне ноги. Но она могла не слишком стараться: крылья моего ангела защищали ещё надёжнее. Однако молчание Александры слишком затянулось, и во мне лёгким тошнотворным спазмом всколыхнулась паника. Потёршись носом о её коротко выстриженный висок, я шепнула последний, бронебойный аргумент:

– Ну, пусть это будет как бы от Яськи подарок. Не сердись...

За этот аргумент я заплатила солёным комом в горле, зато кокон молчания, в который закуталась Александра, был пробит.

– Да я не сержусь, – вздохнула она. – Вернее, не на тебя, не на эту девушку и уж подавно – не на её сестрёнку. Просто... Сколько ещё таких детишек? И всем не поможешь. На всех добрых фей не напасёшься.

Тёплый сумрак летней ночи поплыл вокруг меня: напряжение отпускало. Все мои переживания и страхи, связанные с объяснениями по поводу неизбежного вопроса «куда я ухнула столько денег?» были вот так просто и спокойно отметены мягким крылом моего ангела-хранителя. Можно было уткнуться в его плечо и дышать родным запахом...

– Эй... Ты там плачешь опять? – Пальцы Александры подняли моё лицо за подбородок.

Вместо ответа я потянулась к ней губами, напрашиваясь на поцелуй. Мурашки волнения паутинно-лёгкими прохладными шажками протанцевали по коже, сердце трепыхнулось, будто застигнутое врасплох... Как в первый раз. И, как впервые, разлетелось на миллион разноцветных искр, когда губ коснулась белокрылая ласка ангела.

Сиреневатая полутьма натянула перед взглядом густую вуаль, но если всмотреться в кожу на руке, можно было увидеть, как в её мельчайших морщинках растекается новый узор иероглифов... Письмена, которые мне ещё только предстояло прочесть.

* * *

Утёнку. Надеюсь, там, где ты сейчас, у тебя есть гитара...

А может быть, где-то,
В каком-то заснеженном городе
Иного мира,
Какой-то иной планеты,
В другой квартире,
В таком же декабрьском холоде –
Ты пишешь песню.
О том, как мы были молоды.

Ты знаешь, а строки
Позёмкой под ноги кидаются
И пеплом стынут –
И рваны, и кособоки...
Прицел не сдвинут,
И метко стреляет скиталица –
Зима седая:
Сквозь душу навылет. Чтоб маяться.

А там тебе кто-то
С руками родными и тёплыми
Заварит чаю.
Наверное, с бергамотом.
Я не скучаю –
Мне некогда... Небо за стёклами
Совсем ослепло,
Читая за тучами блёклыми.

Ты знаешь, а песню
Услышу в стаккато сосулечном.
Играй, расслышу!
Перо за пером – воскреснут,
Взмахнут на крыше,
Подняв над безумием уличным,
Былые крылья...
В неспешном полёте – прогулочном.

И светом, на кухне
Тобою нарочно оставленным,
Мерцают звёзды.
Когда фонари потухнут,
Всё станет просто –
Совсем, как когда-то мечтали мы.


3-5 декабря 2012

@темы: ориджинал

---

Аждарха

[agua-tofana]

Название: Аждарха
Автор: agua-tofana
Фандом: оридж
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размер: около 5300 слов
Статус: закончен
Содержание: с ней происходит что-то странное, и это не переходный возраст
Примечание: написано на Фандомную битву-2012

…Луна ела звезды беззубым ртом, потом набросилась на Сауле и попыталась высосать ее глаз. Сауле вскрикнула и проснулась. Луна светила в низкое окно, ее круглое светлое лицо с провалами глазниц и рта пугало не меньше, чем во сне. Сауле отлепила от себя простыню. Обильный пот пах кисло, как у козла. Утром опять придется бежать к озеру… От озерной воды кожа шелушилась, но запах надолго исчезал, съеденный соленым раствором.

Гладкие черные волосы выбились из торчащих в стороны коротких «хвостиков». Сауле заново стянула волосы резинками и осторожно легла с краю, на сухое. Пропитанная потом середина простыни остыла, и прикасаться к ней было неприятно, будто к лягушке. Сауле засыпала, просыпалась и снова проваливалась в черноту недолгого забытья. Сон стал спокойнее, когда луна укатилась на другую половину неба, но к тому времени пора было вставать, чтобы успеть сбегать на озеро.

В сером рассвете Сауле выскользнула за дверь. Старые тапки вздымали легкую пыль, когда она бежала по спящей улице. Вскоре дома кончились, а с ними и дорога. Высохшая к октябрю трава колола лодыжки сквозь тонкое трико. Озеро лежало меж трех сопок, похожее на бадам-ой, оброненный красавицей-великаншей. Побросав одежду на ветку арчи, Сауле нырнула в мутноватую воду. Озеро вытолкнуло ее, как кусок коры. Сауле нащупала ногами неглубокое дно и принялась оттирать себя ладонями, то и дело зачерпывая воду. Кожа зудела, Сауле расчесывала ее ногтями докрасна и поливала солью. Жжение убивало зуд, и Сауле казалось, что она рождается заново. Искупавшись, она легла на берегу на расстеленную рубашку, скорчившись, как зародыш, и не заметила, как уснула. Солнце сушило кожу, рисуя на ней соляной узор.

Проснулась Сауле от криков вдалеке и порывисто вскочила. Натянув трусы и трико, она встряхнула рубашку. Голоса слышались уже за ближней сопкой. Торопясь одеться, Сауле разорвала по шву рукав и прижала локоть к боку, чтобы скрыть прореху. Жесткие волосы топорщились после соленой воды. Сауле одну за другой вытерла подошвы об штанину и сунула ноги в тапки.

- Где же ты ходишь, Сауле? – старшая сестра, красавица Айслу, коршуном налетела на нее. – Мы проснулись – тебя нет! Мать беспокоится, а отец…

- Отец сказал, что выпорет тебя, - пропищала из-под руки старшей Карлыгаш. Сауле покосилась на нее, но ничего не сказала. Она не могла объяснить, зачем ходит на озеро. Значит, придется потерпеть отцовский ремень – за дело ведь. Если бы он мог выбить эти сны, зуд под самой кожей, голодный рот луны… Сауле не знала, что с ней, знала только, что – непорядок и что надо идти в школу. У нее и так было много замечаний с начала года: за рассеянность, за нежелание работать вместе с классом и за хулиганство. Она поспешила за Айслу, следя взглядом, как мелькают в ковыле ее смуглые лодыжки. Карлыгаш что-то говорила позади, Сауле не слушала.

Наказывать ее не стали, отложив на вечер. Под строгим взглядом матери Сауле переоделась в школьную форму, сложила в сумку учебники и тетрадки и тише мыши выскользнула за дверь. Она вошла в класс перед самым звонком и весь урок сидела смирно, прилежно записывая в тетрадь объяснения учителя. И только когда класс потянулся на перемену, Сауле заметила незнакомую девочку.

- Кто это? – спросила она у лучшей подруги. Гульсара бросила беглый взгляд через плечо.

- Новенькая, - ответила она коротко. И Сауле поняла, что новенькая обладает какими-то достоинствами, которых не было у Гульсары. Достоинств этих было явно недостаточно, чтобы занять высокое место в классной иерархии, но Гульсара все равно завидовала. Она всегда и всем завидовала, Сауле давно к этому привыкла.

На перемене, которую они проводили в большом и голом школьном дворе, Сауле старалась держаться в сторонке, чтобы не ввязаться в очередное «хулиганство». Она даже вздохнула свободнее, когда прозвенел звонок на урок. Школьники потянулись к двери, торопясь войти. В толпе кто-то толкнул Сауле в плечо. Она обернулась. Это была новенькая. Дана, как сказала Гульсара. Длинные рыжеватые волосы неаккуратно скреплялись заколкой, нос, щеки и широкие скулы усыпали неяркие веснушки. Сауле побежала дальше. И остановилась, как споткнулась. Вернулась назад, медленно, будто ее тащили на аркане, и от души, сходу заехала кулаком в веснушчатый нос. Новенькая не растерялась, несмотря на боль, прижала ладонью нос и перехватила руку Сауле. Они сцепились взглядами, как сайгаки рогами в весенних боях. Из-под ладони Даны показалась кровь. При виде темной полоски у Сауле заложило уши, будто голову накрыло ватным халатом, она не слышала ни голосов, ни повторного звонка. Руку она не выдергивала, но и кулак не разжимала. Они так и стояли друг против друга, склеившись взглядами, и бросились в драку одновременно. Сауле вцепилась в сухие, как пакля, Данины волосы, и тянула изо всех сил, заставляя откинуть голову назад. Острый кулак Даны норовил попасть в лицо, Сауле уворачивалась, подставляя под него то уши, то затылок. Они топтались, как четырехногий суслик, и, не удержавшись, рухнули на землю, не уступающую в твердости такыру. Сауле оказалась сверху и немедля впилась зубами в спрятанное под волосами ухо, сжала челюсти изо всех сил. Хруст хрящей отдавался холодком в затылке. По виску ударило чем-то острым, и теплая струйка побежала за шиворот школьный формы. Но Сауле не дрогнула, только сильнее сжала руки и зубы. Вкус на языке был знакомым, а жажда – нестерпимой. Форма под мышками и на поясе пропитывались кислым запахом ночи, густо замешанной на луне, как тесто на яйце.

- Что здесь происходит? – прорвался сквозь гудящую тишину гортанный голос мугалима.


Вечером Сауле досталось и за ночную прогулку, и за драку.

- Что же это такое? – выговаривала мать, пока Сауле старалась устроиться на кровати поудобнее. Кожа горела от ударов широкого отцовского ремня. – Год едва начался, а учителя устали на тебя жаловаться! Зачем ты бьешь одноклассников, Сауле? Чем они тебе мешают?

Они мне не мешают, думала Сауле, вполуха слушая наставления. Стыд и страх путали мысли и прятали слова. Она хотела успокоить мать, пообещать ей исправиться и отныне вести себя примерно, но разве могла она сказать это искренне? Разве луна перестанет заглядывать в окно ее комнаты, если она пообещает стать прежней? Разве мать сможет понять то, чего не понимает сама Сауле?

Она молчала. Мать тяжело вздохнула и ушла. Сауле показалось, что она заплакала. Тогда Сауле отвернулась к стене и тоже заплакала – не от боли, а от неизвестности. Уже засыпая, она вспомнила, откуда ей знаком вкус уха Даны. Это был вкус ее собственной ладони, в которую она вонзала зубы, борясь с желанием ударить. Поначалу, когда это еще помогало.

Ночь прошла на удивление спокойно, и солнце застало Сауле дома, в постели. Семья вела себя так, будто ничего не случилось – ведь Сауле уже получила наказание, следовательно, проступок был искуплен. Только Карлыгаш исподтишка показала сестре язык.

В школе Сауле обошла одноклассницу стороной, бросив исподлобья быстрый взгляд на распухший нос. Висок дернуло болью, и Сауле прижала пальцы к повязке. Под тканью, под листьями подорожника, приложенными для заживления раны, часто-часто бился пульс.

- Что с тобой? – спросила всевидящая Гульсара.

- Не знаю, - Сауле снова покосилась на Дану. – Голова болит.

- Не нужно было идти сегодня в школу, - озабоченно сказала Гульсара. – Скажи мугалиму, что ты больна, и иди домой.

Сауле молча посмотрела на нее. Это была хорошая мысль. На перемене она подошла к учителю и попросила ее отпустить. Мугалим взглянул на ее лицо, кивнул и погладил по щеке. Сауле отшатнулась.

- Больно? – спросил учитель. Его карие глаза, окруженные морщинками, будто изюминки в тесте, излучали доброту. Сауле кивнула и поспешно отошла.

- Отпустил? – полюбопытствовала Гульсара. Сауле снова молчала кивнула. Нужно было уходить из школы как можно скорей. Она только что едва не вцепилась в лицо своему учителю. Сауле зажала ладони под мышками и побежала домой, не разбирая дороги. Такыр глухо пел под ногами, и ей хотелось лизнуть его, попробовать на вкус высохший пот земли.

Дома никого не было. Сауле скрючилась на кровати. Взгляд блуждал по узору ковра на стене. Она думала, что покой и тишина помогут ей, но стало только хуже. Она ударила кулаком в стенку. Костяшки проехались по жестким ворсинкам, зачесались. Сауле ударила еще раз и продолжала бездумно бить, пока рука не онемела. Костяшки покраснели, как ягоды кизила осенью, и горели огнем. Сауле облизала их, зажала губами и неожиданно для себя заснула.

Во сне она неслась по степи так быстро, как может только джейран, спугнутый охотниками. Трава была ей в рост, степь полнилась запахами, и где-то там, за низкими сопками, ее ждало соленое озеро. Бег был прекрасен, но Сауле не хватало чего-то еще. Суслик, не вовремя вышедший из норы, попался ей на глаза. Сауле не успела опомниться, как на зубах уже трещали крошечные позвонки под жирной шкуркой, и кровь бежала по подбородку, не успевая впитываться в шерсть…

Она проснулась за несколько минут до возвращения с работы матери и успела вымыть лицо и прокушенный во сне палец. На языке и зубах остался кровяной привкус. Сауле подумала и сунула мыло в рот. Ее чуть не стошнило, но она повозила мыло языком, выплюнула и стала полоскать рот. Вкус мыла не проходил, зато крови теперь совсем не чувствовалось.

Еще два школьных дня Сауле провела, как в тумане, стараясь не выходить из-за парты и ни на кого не смотреть. Она даже не могла бы сказать, в классе ли Дана. В субботу после уроков, выходя из школы, Сауле облегченно вздохнула. До понедельника было целых полтора дня. Она сможет выкупаться в соленом озере сейчас и еще завтра утром, а может быть, и в понедельник. Дальше она не загадывала.

Вода в озере еще чуть-чуть отступала от края, оставив на берегу очередную неровную белую линию. Сауле огляделась вокруг и украдкой лизнула ее. Соль с привкусом ила и влажной земли наполнила рот. Сауле не выдержала и принялась жадно слизывать соленую корочку. Когда расцарапанный язык защипало, она подняла голову и вытерла рот ладонью. Потом наклонилась к озеру и напилась горько-соленой воды. Ее стошнило тут же, за кустами, до зеленоватой желчи. Держась за арчу, Сауле отдышалась, вошла в озеро и с привычным ожесточением натерла тело и лицо соленой водой. Только теперь она почувствовала себя чистой, изнутри и снаружи. Воскресенье прошло спокойно. Сауле боялась надеяться, что неизвестная болезнь убралась так же незаметно, как пришла, но едкая сила соли убеждала, что все может быть хорошо.

Но за ночь все вернулось, и хуже, чем было. Сауле царапала стенку, отвлекаясь на боль в ногтях, била себя наотмашь по голове, но ударить достаточно сильно не выходило. Наконец она содрала корочку с подсохшей ранки на виске, собрала выступившую кровь пальцем и облизала его.

«Тебе нужно носить с собой лизунец, как овцам», - подумала она. Лунная дорожка лежала на стене наискось, и Сауле показалось, что она уходит по ней в небесные долины.

Но в долинах ей не удалось найти покоя – она снова проснулась на рассвете, взмокшая, напуганная, с непонятной, страшной жаждой, которая жгла даже глаза. Привычную дорогу к озеру она одолела вдвое быстрее обычного, будто у нее было четыре ноги вместо двух. Соль впитывалась в кожу, стягивала губы, сушила волосы, но прежнего покоя Сауле не обретала. Ей нужно было что-то большее, чем вода.

Она увидела Дану издалека, выхватила взглядом из стайки школьниц и ждала, стоя у калитки. Увидев ее, Дана отстала от компании, сделав вид, что завязывает шнурок на кедах. Сауле ясно видела, что со шнурком все было в порядке. Это рождало в ней непонятную надежду, расплывчатую, как фата-моргана.

Дана бросилась на нее снизу вверх, не тратя времени понапрасну. Сауле не успела закрыться, перед глазами что-то мелькнуло, и под левым глазом начал быстро набухать синяк. Она вцепилась в противницу, толкнула на землю, и одним клубком они молча покатились по пыльной дороге. Кулаки лупили куда ни попадя. Сауле оскалила зубы, ища удобного момента, чтобы вонзить их. Но Дана успела первой, и Сауле невольно вскрикнула от боли в плече.

- Тише! – одернула ее Дана. Сауле чувствовала, как горячий язык вылизывает укушенное место. Соль попала в ранку и щипала. Сауле вцепилась в волосы Даны и потянула, отдирая ее от себя, как присосавшуюся пиявку. Ногтями она расцарапала щеку Даны, но слизать кровь не успела – их разняли.


Они сидели под дверью кабинета, не обменявшись ни словом, пока шла беседа с директором. Потом родители вышли – суровый, как древняя статуэтка, отец Сауле и мать Даны, высокая худая женщина с рыжеватыми, как у дочери, волосами.

- Вы должны помириться, - произнес отец. – Еще одна драка между вами – и Сауле отправится учиться в пастуший аул. Я уже переговорил с директором.

«Придется все-таки завести лизунец», - подумала Сауле. Она встала и протянула Дане руку. Та пожала ее, блуждая взглядом по лицу Сауле. Ее вкус вспоминался Сауле даже сейчас. Она знала, что лизунец не поможет. Но в аул было нельзя. Не теперь.

- Я знаю, где есть соленое озеро, - сказала она. – Если хочешь, могу показать.

- Друг, родившийся из врага, - особый друг, - произнесла мать Даны. – Надеюсь, мне не придется больше стыдиться за твое поведение, дочь.

- Да, мама, - произнесла Дана. Ее взгляд не отрывался от Сауле.


Сауле держалась изо всех сил целую неделю, дожидаясь субботы. В кармане она носила крупную серую соль и клала крупинки на язык, как только в ушах начинало звенеть при виде Даны. От соли губы морщило и постоянно хотелось пить, зато она ни разу не устроила драки. Когда было совсем невмоготу, она пряталась за школой и расковыривала поджившие царапины на пальцах или на виске. Выступавшая кровь была вкуснее всего, что Сауле когда-нибудь ела. Она съедала и корочки с ранок, но это было совсем не то. Потом она могла смотреть на одноклассников, не думая о том, как хлюпает мягкий нос при ударе и кровь смешивается со слезами – соль к соли.

Луна пошла на убыль, и это тоже было хорошо.

В субботу их отпустили с уроков пораньше, и Сауле подошла к Дане.

- Пойдешь на озеро? – спросила она. Между ними была целая парта, но казалось, будто ее и не было. Нужно потерпеть еще немного, подумала Сауле, совсем чуть-чуть. Она не сомневалась, что Дана пойдет с ней, как не сомневалась, что утром встанет солнце, и старалась не смотреть в глаза напротив. Нельзя было испортить дело сейчас, когда все шло так хорошо.

- Пойду, - Дана тоже отводила взгляд. Сауле знала, что это не от страха. Как и она сама, Дана не хотела сорваться.

Они зашли поочередно сначала в дом Даны, потом к Сауле, предупредили, что идут гулять в сопки. Они даже улыбались друг другу, но за руки не держались – прикосновение было слишком опасно. Отец Сауле глянул подозрительно, но, видимо, не увидел ничего необычного в двух школьницах. Сначала дерутся, потом дружат – обычное дело. Сауле заметила, как он вздохнул, печалясь о доставшейся ему в дочери хулиганке. Ей стало жаль отца. «Может быть, не ходить?» - подумала она. Внутри что-то дернулось, зашевелилось и потянуло ее в степь с такой силой, что Сауле едва устояла на ногах.

- Мы вернемся к ужину, - пообещала она, не думая, что говорит.

- Возьмите яблок! – крикнула мать со двора, где разжигала очаг. В казан уже была налита вода, мясо лежало рядом – жирные бараньи ребрышки. Сауле чуть не попросила их с собой вместо яблок. При взгляде на темные куски, еще сочащиеся кровью, рот наполнился слюной. Она схватила пару яблок, бросила одно Дане и, помахав рукой, выбежала вслед за Даной на улицу.

Они шли, сдерживая шаг, по разным сторонам дороги, будто гуляли не вместе, и за поселком тоже старались держаться подальше друг от друга. Сауле догрызла свое яблоко и бросила огрызком в Дану, попав в плечо. Никакого удовольствия это не принесло. Сауле наклонилась, подобрала сухой кизяк, швырнула следом. Дана залепила огрызком ей в лоб. Это было все равно, что бросать мяч в стену, когда рядом есть игроки. Они шагнули навстречу друг другу.

- Бежим, - сказала Дана, и Сауле поняла ее. Они побежали, не разбирая дороги, будто летели над степью, как в ее недавнем сне. Поселок скрылся из виду, вокруг, куда ни глянь, поднимались пологие сопки в желтой колючей траве. Озеро за неделю еще сильнее помутнело, наступала осень. Они вбежали в воду, не останавливаясь, в одежде, поднимая ногами тучу брызг, и махом промокли до нитки. Горстями зачерпывая воду, Сауле бросала ее в Дану, будто песок, и получала полные пригоршни в ответ. То и дело она облизывала соленые губы, а вода все текла и текла со лба, с мокрых волос. Обе молчали, случайный прохожий не услышал бы ни смеха, ни криков - будто звери, утомленные долгим летом, смывали здесь усталость и злобу.

На берегу они сняли мокрую одежду и развесили на арче. Присесть было некуда – сухая трава и сухая соленая земля. Сауле выбрала место поровнее и уселась, чувствуя, как впиваются в ягодицы мелкие комочки. Дана посмотрела на нее и устроилась рядом. Пора было о чем-то говорить, но Сауле не могла придумать, с чего начать.

- Я люблю соленую воду, - сказала она осторожно, как корсак, крадущийся к тушканчику.

- Я тоже, - быстро ответила Дана. – Соленую воду, шарики курта, баурсаки, обвалянные в соли. И еще кровь, только ты не думай, что я постоянно это делаю, нет, просто иногда это так…

- Ага, - согласилась Сауле. Слова сыпались из Даны, как горох из порванного мешка. Казалась, та молчала очень долго, и слова накопились в ней, давили, толкались, а теперь получили свободу.

- Я не всегда была такой, ты не думай, - торопилась Дана, - это просто случилось, постепенно, я не знаю, зачем это делаю, и не знаю, когда это кончится, но это обязательно закончится, я уверена.

Сауле уже не была так уверена в этом, но она уцепилась за слова Даны, как за ниточку.

- Конечно, это закончится, обязательно, - подтвердила она. – Может быть, это из-за осени. Или потому, что где-то далеко люди сотворили недоброе, и теперь ветер приносит его к нам, и у нас начинаются болезни и беды. Так говорит мама. Но соль очень хорошо помогает. А соли у нас много.

Дана улыбнулась.

- Сейчас мне совсем не хочется делать тебе больно, - сказала она. Сауле подумала и перешла к ней поближе, прижавшись к теплому боку. Острые локти сталкивались. Сауле украдкой поглядывала на Дану, сравнивая. Дана была чуть выше, и кожа у нее была светлой, даже бледной, как снятое молоко. Локти, колени, груди торчали углами. Темные от воды волосы оказались длинными, ниже талии и завивались на висках. Нос почти зажил, но переносица была толще, чем прежде.

- Нос сломался, да? – спросила Сауле, водя пальцем по трещинам в земле.

- Нет, доктор говорит, что это пройдет. – Дана тоже провела пальцем по причудливой трещине с белыми краями. – Давай с тобой дружить, ладно?

- Ладно, - легко согласилась Сауле. – Надо только соль в школу носить. И можно курт. У тебя есть?

- Есть, - кивнула Дана. – Мы из аула много привезли.

Всю обратную дорогу они болтали ни о чем: об уроках, о неуродившейся в этом году джиде, о привычке Талгата из выпускного по-детски дергать девчонок за косы. А когда уже шли по улице, Сауле почувствовала, как в ней просыпается жажда.

- Иди домой, - сказала она Дане. – Иди быстрее домой.

Дана взглянула на нее, сжала кулаки и побежала к своему дому.


Месяц был на исходе. Сауле носила в школу курт и соль, набивая ими карманы. Теперь она откалывала кусочки соли в овечьем загоне, от большого лизунца. «И куда соль уходит?» - удивлялась мать. Сауле совала в рот мутно-белые кристаллы и сосала, как леденец, когда ей казалось, что вот-вот ее снова унесет злой стихией. Наверное, это было вредно для здоровья, но Сауле не видела другого выхода, ей нужно было как-то жить.

В субботы и воскресенья они ходили с Даной к озеру, купались и голышом сидели на берегу, хотя нужды сушить одежду больше не было. Иногда они вытягивались рядом на выложенных в рядок юбках и кофточках и смотрели в небо, выискивая клочки редких облаков. Сауле накрывала ладонью пальцы Даны и слушала их теплоту, ловя губами сухой ветер.

Народилась новая луна и стала все увереннее забираться ввысь по небосклону. Сауле вновь просыпалась по ночам. Соль и курт перестали помогать. Короткая неделя осенних каникул пришлась на полнолуние. Ночами Сауле сидела посреди комнаты, в переплетенье лунных лучей, смотрела в темноту и сосала прокушенный палец, а ближе к утру срывалась и бежала в сырые сумерки. Она ложилась на берег совсем обмелевшего озера и лакала воду, захлебываясь горько-соленым вкусом. Желчь подступала к самому горлу, но Сауле не пускала ее наружу, сглатывала, заставляла пустой желудок принять озеро, смириться с ним. На берегу она забывалась недолгим беспокойным сном и никогда не помнила, что ей снилось.

В ночь, когда луна округлилась, Сауле убежала на берег затемно – даже крыш домов еще нельзя было разглядеть на черном полотне неба. На полдороге она сбросила тапочки – ногам стало тесно. Голова клонилась к земле, хотя дорогу Сауле видела и так. Каждая травинка, каждый саксаул различались так четко, будто был белый день. Добежав до озера, Сауле вытянулась на берегу, тяжело дыша, свесив набок не помещавшийся во рту язык. Ей было колко, тело чесалось, но в воду идти не хотелось. Сауле сбросила одежду и стала скрести ногтями бока, грудь, плечи. Кожа слетала мельчайшими чешуйками, под ней было что-то гладкое, шелковистое. Нечаянно Сауле слишком сильно дернула рукой, и по предплечью прошла длинная темная полоса. Сауле испугалась. Полоса расходилась все шире, и шелковистое выглядывало наружу, топорщилось, и уже было ясно видно, что это мех, а то, чем Сауле зацепила кожу – коготь, острый, черный, загнутый коготь. На ладони кожа словно таяла, обнажая подушечки. Сауле закричала, и глухой, низкий рев прокатился по долине. Существо упало на колени, сжимаясь в клубок.

Но рассвет уже поднимался из-за сопок, разбавляя ночь. Чернота отступила, и мех на руках Сауле съежился, втянулся внутрь. Пропали когти, кожа будто никуда и не исчезала. Вернулся и голос, только горло болело от надсады.

«Тебе почудилось, - уверяла себя Сауле, возвращаясь домой, - ничего это не было, ты уснула на берегу озера, как бывало не раз, только и всего». Но в голову беспрестанно лезли легенды, детские сказки про беролаков, и Сауле всхлипывала, вытирая нос грязной ладонью. Утром она сказалась больной и не пошла в школу. Весь день она пролежала на кровати. Ни соли, ни воды не хотелось, но Сауле знала, что это ненадолго.

Вечером к ней пришла Дана. Через стенку Сауле услышала, как та разговаривает на кухне, и вышла. Мать угощала Дану чаем с баурсаками, слушала рассказы о первом после каникул школьном дне и уговаривала есть больше, чтобы исчезли темные круги под глазами. Сауле сразу увидела, что еда здесь не при чем.

- Мама, можно, Дана останется у нас на ночь? – спросила она вдруг. Дана замолчала, кроша на стол баурсак.

- Конечно, пусть останется. Сауле приболела, - обратилась мать к Дане. Та кивнула, по-прежнему не глядя на Сауле.

До вечера они сидели на качелях, привязанных к огромной старой джиде неподалеку от дома, потратив только четверть часа, чтобы сбегать к матери Даны и отпроситься на ночь. Дана раскачивалась, бесстрашно взлетая под самую крону. Сауле ковыряла кору. У подножия уже собралась приличная кучка, а на стволе желтела большая проплешина.

Поужинав айраном и лепешками, они легли, едва стемнело. Отец подозрительно сдвинул брови, увидев такое послушание, но мать махнула рукой. «Девчонки просто посекретничают до полуночи», - услышала Сауле сквозь стену. Прежде ее слух не был таким острым.

Они не секретничали, не обменялись даже и словом, просто лежали и ждали, когда в комнату войдет луна. Сауле надеялась дотянуть до утра, но не выдержала – протянула руку и ущипнула Дану, сильно, выкручивая кожу. Дана дернула ее за волосы, выдрав несколько. Сауле вонзила ногти в ее бедро. Они царапались, кусались и щипались в полной тишине, сдерживая дыхание, слизывая соленый пот со своей и чужой кожи, не думая о том, что будет утром. Казалось, утро никогда не наступит. В час быка они выскользнули из дома, будто две тени, и помчались по привычной дороге.

На бегу Сауле чувствовала, как начинает чесаться кожа, как ноют ногти и тянет к земле голову. Хотелось опуститься на четвереньки, но она знала, что еще рано. На берегу она еле успела сдернуть одежду, и кожа начала лопаться, как спелая дыня. «Беролак, - думала она, глядя на широкую лапу в жесткой темной шерсти, ощупывая вытянувшуюся морду, маленькие уши на широкой башке, - беролак». Она подняла новую, тяжелую и лобастую голову и увидела Дану. Лунный свет лился по ее чешуе, кольца свивались и развивались, а раздвоенный язык мелькал меж узких губ. Стремительно, как молния, он метнулся навстречу зверю. Беролак уклонился, неуклюже качнулся в сторону, его тяжелая лапа в мгновение ока прочертила воздух, ударяя там, где только что была голова змеи. Они сражались отчаянно и яростно, забыв о времени, будто на заре веков. Кольца змеи обвивали медведя, душили, ломали ребра. Когти зверя вспарывали змеиную шкуру и глубоко вонзались в гибкое тело, разрывая его. Луна спрятала свой лик, однако ее бледные лучи продолжали будоражить кровь. Но рассвет спешил, и очертания сопок уже чуть заметно обозначились на востоке. Перевитые воедино, существа опустились на берег, на глазах теряя облик, и вскоре уже две девочки без сил лежали в объятьях друг друга. Страшные раны, покрывавшие обеих, не могла скрыть корка из крови и грязи, что покрывала их с ног до головы.

Но вот одна шевельнулась, поднялась, помогая другой. Обнявшись, они побрели к озеру, вошли по пояс в воду. Сауле опустила в воду руку, которую до того прижимала к груди. Боли не было, и кость больше не торчала из-под кожи, как обломанная ветка. Сауле отмыла руку от крови до самого плеча. На смуглой гладкой коже не осталось царапин, оставшийся от перелома шрам розовел и затягивался на глазах. Сауле посмотрела на Дану. Та поливала водой живот, располосованный недавно медвежьими когтями. Сейчас он был ровным, как блюдо. Сауле закричала, будто птица, неразборчиво-радостно и набрала еще воды в ладони. Она смывала коросту и находила под ней новую Сауле, или старую – но давно позабытую.

Перед тем, как войти в поселок, Дана сгребла пыль с дороги и принялась посыпать ей руки, лицо, ноги.

- Ты что? – изумилась Сауле.

- А что ты будешь говорить? – спросила Дана. – Твои родители ведь не слепые.

- Верно, - вздохнула Сауле – очень уж ей не хотелось пачкать новоявленную красоту. Но и ходить так было опасно. Дана знала, что делает.


Утром Сауле бежала в школу со всех ног. Она знала, что она такое, и ей больше не было страшно. Тайны есть у всех. Но не всем везет встретить человека, готового разделить с тобой твою тайну. Она была выродком, нечеловеком, но больше не была угрозой. Она могла бить, рвать, грызть и раздирать в клочья – внутри что-то сладко дрогнуло при мысли об этом - и не причинить вреда никому из обычных людей. Поселок был в безопасности. Сауле запела без слов.

Одноклассники подходили к ее парте по делу и без дела, будто почуяв прежнюю Сауле. Из-за них она никак не могла поговорить с Даной и только разводила руками, ловя беглый взгляд. Учителя не придирались, и Сауле даже получила высокую отметку за пересказ главы из учебника. На перемене она отошла в сторону и села на скамейку, подставив солнцу лицо. Она отвыкла от такого общения. Придется привыкать заново.

Чья-то тень упала на нее. Сауле открыла глаза. Мальчишка из младшего класса остановился рядом и что-то кричал друзьям. Он не видел Сауле и не понял, что заслонил ей солнце.

Сауле не успела понять, что происходит. Ее рука метнулась, мгновенно тяжелея, и мальчишка упал на землю, вопя во все горло. Сауле склонилась над ним. Три глубокие царапины пересекали щеку. След четвертого когтя оказался на шее - лапа была слишком широкой. Сауле перепрыгнула низкий заборчик и, не разбирая дороги, помчалась прочь от школы. Ветер нашептывал в уши что-то успокаивающее, но Сауле не слышала его.

Она не знала, сколько просидела на берегу – час или два. Но солнце было еще высоко, когда ей на плечо мягко опустилась ладонь.

- Что там в школе? – спросила Сауле, не глядя. Спрашивать, кто это, не было нужды.

- Мальчик сказал, что на него напал медведь, - Дана села рядом. – Ему никто не поверил. Тебя он не видел.

- И что теперь делать? – Сауле держалась, пока была одна, но теперь слезы набегали на глаза, словно прибой. – Я не могу ходить в школу. Мне вообще нельзя жить с людьми. Почему, зачем все это? За что?

- Я не знаю, - Дана обняла ее и погладила по спине. – Мы такие, какие есть. Но я помогу. Тебе не придется прятаться и жить в степи, будто дикому зверю.

- Но я и есть дикий зверь, - Сауле подняла голову.

- Конечно, нет, - возразила Дана. – Он лишь часть тебя. И ты сможешь с ним управиться. Мы сможем.


Они ушли к озеру, едва ночь накрыла сопки. Сауле еле дождалась заката, беспрестанно поглядывая то в окно, то на свои руки. Каждый миг ей казалось, что кожа истончается, ногти удлиняются, она ощупывала лицо и крутила так и сяк небольшое зеркальце. Ее нервозность передалась Дане, как та ни старалась сдерживаться. Они вышли из дома, будто из тюрьмы, теплый воздух омыл лица. Крепко держась за руки, они добрались до озера. Луна уже всходила, золотым пузырем над сопкой. Сауле крепче сжала руку Даны. Интересно, восстановятся ли косточки, если в ладони не останется ни одной целой?

Дана выдохнула, повернулась к Сауле и поцеловала, до боли крепко прижимая свои губы к ее.

- Не нужно, - покачала она головой, заметив, что Сауле собирается что-то сказать. – Я знаю, что делаю.

Впервые Сауле ощутила себя при Дане голой – потому что раздевалась не сама. Дана, как и прежде, расстелила на земле их одежду и жестом показала Сауле, что нужно лечь. Сауле легла «солдатиком». Вся ее легкость куда-то ушла, руки были тяжелыми, ноги – неподъемными. Дана склонилась сверху, плеснув волосами по лицу. Беролак рванулся наружу, но Дана снова поцеловала ее и провела рукой по животу. Сауле покраснела и втянула его, насколько смогла, но рука Даны никуда не делась. Ее несмелые поглаживания мешали вдохнуть сильнее, чем змеиные кольца. Сжатые губы прикасались к лицу Сауле, потом исчезли. Сауле увидела луну через плечо Даны и глухо, из горла, зарычала.

- Сейчас-сейчас, – прошептала Дана. Сауле чувствовала ее нерешительность, и беролак тоже. Ногти впивались в ладонь, Сауле ощущала, как они растут.

- Дана! – отчаянно выкрикнула она.

- Сейчас, - повторила та, и ладонь с живота Даны неуверенно поползла ниже, протиснулась между сжатыми бедрами, повозилась там. Стыд, жажда и еще что-то, непонятное и сильное, переполняли Сауле. Она держала беролака, как могла. А потом пальцы Даны преодолели сопротивление, и Сауле вздрогнула всем телом. То, что делала Дана, было невыносимо, так же невыносимо, как луна, но Сауле ни за что на свете не позволила бы прекратить это. Она разжала кулаки и чуть-чуть расслабила бедра. Это означало подчинение, и беролак взвыл. Однако Сауле было все равно. Она протянула руку, ища лицо Даны, и наткнулась на грудь, маленькую и округлую. Дана замерла. И вдруг навалилась сверху, коленом раздвигая бедра Сауле, проталкивая глубже пальцы и целуя не так, как раньше. «Аждарха», – пронеслось в голове Сауле. Огненная змея Даны тоже хотела на свободу, и Сауле закричала, обвивая Дану ногами и руками, чтобы аждарха не вышла наружу. Между ног стало мокро и горячо, и губы тоже были мокрыми и горячими и болели от укусов Даны. Сауле кусала в ответ, царапала узкую спину, извивалась, чтобы направить пальцы внутри себя туда, куда ей было нужно, нужно сейчас, немедленно. И закричала так громко, что качнулась луна, когда это наконец удалось. Дана потянула вниз ее ладонь, потерлась – она тоже была мокрой, будто после купания - и зашипела по-змеиному. Сауле испугалась, но это по-прежнему была Дана. Она легла радом, на скомканную и измятую одежду и, как в первый раз, нашла руку Сауле.

Подняться на ноги оказалось непросто. После драк, вспомнила Сауле, силы возвращались очень быстро. Вода манила искупаться, но пить ее сейчас не тянуло. Озеро держало их на качающихся ладонях, и лунная дорожка, дробясь на волнах, не вынимала душу, была просто красивым узором. Беролак уснул до следующей ночи.

- Нам придется часто делать это, – сказала Сауле.

- Часто, - подтвердила Дана. – Особенно в такие ночи.

- Откуда ты знаешь об этом? – Сауле стало жарко в прохладной воде, когда она заговорила о произошедшем.

- Аждарха хранит мудрость трех поколений. Жаль, что проявляется она очень медленно, - рассмеялась Дана.

- Тебе больше сотни лет? – переспросила Сауле.

- В каком-то смысле. Тебя это пугает?

- Вряд ли есть что-то, способное напугать беролака. – Сауле поболтала ногами в воде. - Значит, мы всегда будем вместе?

- Я не знаю. И аждарха не знает. Она еще не проснулась до конца, - объяснила Дана. – Сила – вначале. Мудрость – потом.

- Как у людей, - сказала Сауле. Тело наполняла приятная усталость, и казалось совсем нестрашным провести так жизнь.

- Мы и есть люди, – возразила Дана.

- Это тебе аждарха сказала? – поддразнила ее Сауле.

- Это я и без аждархи знаю, - серьезно ответила Дана.


С недавних пор старики и дети в поселке рассказывают о черной медведице и огненной змее, которые выходят в полнолуние на берег крохотного соленого озера. Но кто когда верил старикам и детям?

_______________
Аждарха - в мифологии тюркоязычных народов злой демон в виде дракона; в тексте от этого представления осталось, собственно, только название
Айран - кисломолочный напиток, напоминающий кефир
Арча – местное название древовидных можжевельников
Бадам-ой - височные украшения в виде полумесяца
Баурсак - небольшие пончики из пресного или дрожжевого теста, жаренные во фритюре
Беролак – оборотень-медведь
Джейран - парнокопытное рода газелей
Джида – вид невысоких деревьев или кустарников семейства лоховых
Корсак, или степная лисица – хищник из семейства псовых
Курт - соленый сушеный творог
Лизунец - кусок каменной соли для подкормки животных
Мугалим - учитель, преподаватель
Сайгак - парнокопытное, входящее в подсемейство антилоп
Такыр - тип почв, образующихся на плоских глинистых понижениях в пустынях и полупустынях

@темы: ориджинал

---

[agua-tofana]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Лос-Суэнас – город, где сбываются мечты

[agua-tofana]

Название: Лос-Суэнас – город, где сбываются мечты
Автор: agua-tofana
Фандом: оридж
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Размер: около 8100 слов
Статус: закончен
Содержание: Конец света никогда не бывает таким, как представлялось. Впрочем, то же самое можно сказать и об исполнении мечты.
Примечание: написано на Фандомную битву-2012


Конец света никогда не бывает таким, как представлялось. Вот ты идешь по Черинг-роад и изо всех сил улыбаешься миссис Бригман, запрещая себе даже мысленно называть ее старой курицей; а через полчаса стоишь перед автобусной кассой, придерживая пальцем крышку как попало набитого чемодана, и просишь билет в любую сторону, только чтобы это было подальше от Гринвуд-черт бы его побрал-Веста.

А потом ты трясешься в автобусе, глядя на бегущий за окном пейзаж, и думаешь, что застрявшая в катушке лента твоей жизни наконец начала разматываться. На самом деле никакой ленты нет; ты сама себе катушка, но кто в этом признается? Быть катушкой – все равно что быть миссис Бригман или гороховым супом.

Салли Рутгольц смотрела в окно и видела свою ленту: алую, атласную, как у Мэгги. Мэгги училась с ней в одном классе и жила на одной улице. Больше ничего общего у них не было. Мэгги вышла замуж за лучшего в Гринвуд-Весте зубного врача и уже успела родить ему двух детишек и довести до инфаркта старую грымзу Пенни Купер, обойдя ее на конкурсе пирогов со своей шарлоткой. Так что жизнь у Мэгги к двадцати пяти годам вполне удалась. Салли к этому времени перешла из кассиров «7/11» в ученики парикмахера, помяла старую мамину машину, подаренную ей на совершеннолетие, и почти переспала с Саванной Фрост. У Саванны были пустынные глаза, сухие и большие, и Салли роняла ножницы, когда видела ее на улице сквозь грязно-прозрачное окно. Наверное, из парикмахерской ее бы тоже рано или поздно уволили.

Салли наклонилась, чтобы почесать укушенную комаром лодыжку, а когда выпрямилась, за окном мелькали дома и магазины.

- Грин-бэй! – объявил водитель.

Салли сжалась в незаметный комочек на сиденье и пообещала себе, что никогда в жизни ее нога не ступит на землю, в названии которой есть «грин».

К вечеру она добралась до цели, удаленность которой от Гринвуд-Веста определило количество наличных, имевшихся в кошельке на момент покупки билета. Цель называлась красиво – Лос-Суэнас. «Почему бы и нет», - пробормотала Салли, шагнув на подножку. Затекшая от долгого сиденья нога подвернулась, и Салли выпала из автобуса на асфальт, как курица-наседка, взъерошив перья и растопырив крылья. К счастью, поблизости не было ни души, и никто не ткнул в нее пальцем, констатируя: «Смотрите, какая клуша, не иначе, из Гринвуд-Веста!» С чемоданом в одной руке и теплой кофтой в другой, Салли проводила автобус взглядом, подавила желание догнать его и умолить спрятать ее в своем уютном, пыльном чреве и решительно повернулась к новой жизни.

Красное солнце садилось со стороны невидимого океана, и Лос-Суэнас напоминал акулью челюсть черными зубцами крыш. Пока Салли пыталась понять, в какую из темных улиц зовет ее алая лента, крышка чемодана не выдержала и сдала позиции. Салли присела на корточки, грохнула чемодан на пыльную остановочную платформу и стала складывать джинсы и лифчики обратно в темно-синее нутро. К белой блузке прилип грязный конфетный фантик. «Не понравится – уеду», - подумала Салли, запихивая пустой кошелек поглубже в карман. Огни Лос-Суэнаса ободряюще подмигнули. Салли захлопнула крышку, проверила замок и ступила на неведомую землю, подобно Колумбу. За спиной у генуэзца была «Санта-Мария» и бравые моряки, а у нее – Саванна Фрост и умение обращаться с машинкой для стрижки, так что они с Христофором не слишком отличались друг от друга. Салли когда-то даже думала поменять имя на Христиану – в пику Мэгги и чтобы рифмовалось с Саванной, но позорно сбежала, когда чиновница в мэрии переспросила: «Как-как? Христи-на?..» - и сделала верхнюю губу похожей на скрепку.

Из темноты долетела хриплая ругань, и Салли-несбывшаяся-Христиана со своим чемоданом торопливо выбрала противоположную улицу и зашагала по ней, ведомая надеждой - излюбленной спутницей моряков и заключенных. Она миновала кафе, откуда пахло корицей и капуччино, булочную, круглосуточную аптеку, супермаркет и еще один маркет, поменьше. Чемодан становился все тяжелее, а надежда ощутимо давила на мочевой пузырь. В полукваратале впереди ярко горела вывеска с тонкими красными буквами, и Салли твердо решила, что войдет в эту дверь, что бы там ни оказалось: шикарная гостиница, цветочный магазин или публичный дом. Она сжала зубы и ускорила шаг, поминутно цепляя лодыжкой чемодан. Вывеска медленно приближалась, пока паутинные линии не сложились в название: отель «Редлайн». Строчка внизу извещала о наличии свободных мест, а приляпанная в верхнем правом углу корона наверняка что-то символизировала. Салли возблагодарила всю толпу небесных покровителей и вошла.

Прекрасная леди за стойкой по совместительству оказалась владелицей. В ней было никак не меньше ста пятидесяти фунтов и семи футов, крутые рыжеватые кудри облегали незначительную голову, а взгляд обладал всеми характеристиками хорошего отбойного молотка.

- Здравствуйте! – храбро сказала Салли. – Мне нужна комната.

Отбойный молоток прошелся по ней, оценив пыльные туфли, щенячьи глаза и сумму на кредитке, и уперся в переносицу.

- Надолго?

- На месяц, - пискнула Салли, борясь с желанием сбежать из Лос-Суэнаса немедленно, догнав и остановив посреди шоссе родной, как старый лифчик, «Грейхаунд». Алая лента завела ее куда-то не туда, как и все, с чем Салли связывалась интуитивно. С интуицией она никогда не дружила - вместо этого судьба подсунула ей Мэгги. Лучше бы было наоборот, подумала Салли, вынимая из кошелька пластиковую основу своего независимого будущего.

- Номер девятнадцать, второй этаж! – провозгласила миссис Молоток, грохая на стойку ключ на круглой железной блямбе. Таким тоном апостол Петр распределяет места в чистилище, подумала Салли и тут же извинилась перед апостолом за легкомыслие. Мать всегда говорила, что хорошая христианка не накапливает грехи.

В чистилище номер девятнадцать было достаточно уютно: покрывало, шторы, коврик у кровати, все в розово-коричневых тонах. Салли разложила вещи на полках шкафа и повесила на «плечики» единственный «офисный» костюм – бледно-голубую юбку и пиджак. Она всегда предпочитала джинсы и белые хлопковые майки, в которых не выделялась из толпы и чувствовала себя, как нога в старом плюшевом тапочке с розой на заднике. Лос-Суэнас был как новые, еще ненадеванные туфли: крутой подъем, элегантный носок, строгая шпилька. Идеальная обувь для мисс Рутгольц, молодой, перспективной и амбициозной. Салли нагнулась и почесала лодыжку. Проклятый комар! На месте укуса уже образовалась твердая красноватая опухоль. С такой ногой завтра будет невозможно надеть юбку. Опять джинсы, подумала Салли, достала из отдельного пакета пушистый халат и зубную щетку и вприпрыжку направилась в душ.

Новоселье она отметила колой и круассаном, добытыми в гостиничном кафе, где хозяйничала похожая на диснеевскую Белоснежку официантка, по виду чуть старше Салли. Ее пушистые темные кудряшки укрощала заколка, а белый треугольник фартучка крепился к платью потайными булавками, как в английских фильмах. Салли разговаривала с ней вежливо и чуточку свысока, помня об обязывающих туфлях. Бейджик на груди третьего размера назойливо лез в глаза. Официантку звали Маргарет. На взгляд Салли, ей гораздо больше подошло бы имя Бекки. Или Хелен.

После ужина Салли подбила баланс. У нее был новый город, комната на месяц, зубная паста и немного денег на карточке. Первая женщина, встретившаяся в Лос-Суэнас, ей не понравилась, вторая была официанткой. Наверное, результат был пока в пользу Салли. С этой успокаивающей мыслью она заснула.


Утренний Лос-Суэнас оказался очень похожим на город ее мечты и совершенно не похожим на вчерашнее многозубое чудище. Салли открыла окно и засмеялась. Воздух в городе пах цветами и солью. Незамеченные вчера глицинии обвивали окно. Салли открыла рот, чтобы восторгу было куда выйти, и, оглядевшись, потрогала лиловый цветок. Он был настоящим, живым, мокрым от росы. Салли посмотрела на лодыжку. Красное пятно сжалось до точки. Пожалуй, она наденет широкую бежевую юбку – как раз то, что нужно для поисков работы. Для выдвижения своей кандидатуры на замещение той или иной вакансии, поправила она себя. Не искать, а предлагать, говорила Саванна. Ей, конечно, легко было говорить, с такими-то ногами и несокрушимыми принципами… Салли недовольно задвинула Саванну на самую дальнюю полку и стала собираться, стараясь ничего не упустить.

Вниз она спустилась свежей, бежевой, каблучно-юбочной, с низким пучком на затылке, тщательно залитым лаком – единственным доступным ей средством борьбы с летучими русыми прядями. «Доброе утро, мисс Рутгольц!» - прощебетала Бекки… Маргарет. Салли царственно кивнула ей и почесала лодыжку. Кофе она пила деловито и сосредоточенно, будто у нее уже была работа с четко ограниченным кофе-брейком. Не хватало только ноутбука и очков. Салли представила, как однажды пошлет матери свою офисную фотографию, засмеялась и потерла ногу кончиком приятно холодной шпильки. Расплатившись с Бек… Маргарет, она отправилась покорять город мечты.

Первой жертвой мисс Рутгольц оказался какой-то мужчина – невысокий лысый коротышка, уставившийся на ее ноги так, будто видел голые лодыжки впервые в жизни. Салли окатила его презрением сверху донизу, но следующий прохожий, долговязый джинсовый парень, не просто уставился на ее ноги, но и крикнул вслед:

- Эй, мисс, на вас что, койоты напали?

Салли гневно глянула на него, потом вниз и лишилась дара речи: лодыжка выглядела так, будто ее драли кошки, и разом убивала весь эффект юбки, классических лодочек и низкого пучка. Плечи мисс Рутгольц опустились, и стало заметно, что это по-прежнему Салли. Следующие четверть часа она провела на скамейке в небольшом сквере, душа в зародыше жгучие слезы и запудривая красные полосы от ногтей и шпильки дорогущей пудрой. Пудра была куплена в тот день, когда Салли вдруг решила, что Саванне почти наверняка нравятся девушки с легким загаром, и использовалась от силы пару раз – оказалось, что насчет предпочтений Саванны Салли сильно ошибалась. С широких листьев неизвестных деревьев на траву скатывался солнечный свет, заключенный в текучую тюрьму росы. Салли уверенно шмыгнула носом и вновь ступила на тропу войны свеженапудренной ногой. Она решила открывать каждую дверь, чтобы уж точно не пропустить ту, за которой кокетливо щурится удача мисс Рутгольц - прекрасной, воинственной и неотразимой.

Но Лос-Суэнас, очевидно, не любил победителей. После пятого вежливого отказа Салли присела на каменную тумбу возле кинотеатра и взглянула в глаза действительности. Лос-Суэнас ее не хотел. Он не возражал против ее кредитки, но решительно отказывал ей в возможности эту кредитку пополнить. А пополнить надо было – хотя бы для того, чтобы купить билет до Гринвуд-Веста. При этой пораженческой мысли Салли стиснула кулаки и поправила несминаемый пучок на затылке.

Только не Гринвуд-Вест. Возможно, в местном борделе нужны уборщицы?

Освежившись в уличном фонтанчике, Салли промокнула лицо носовым платком и пожевала на ланч «Ментос». Оставив бордель на крайний случай, она процокала на проклятых шпильках к следующей двери и потянула ее на себя. Тугая дверь оказалась ничем иным как телепортом: как иначе можно было объяснить то, что Салли незамедлительно очутилась в райских кущах? Столько цветов, сколько разместилось в небольшом помещении, не было, пожалуй, и в садах Эдема, а уж в Гринвуд-Весте - тем более. И Салли нисколько не удивило, что кудрявая надпись на каждой букетной ленте, вазе и корзине гласила именно «Райские кущи» - как еще мог бы называться такой магазин?

- Добрый день! – Местная Ева носила белую блузу с жабо и юбку-карандаш. – Чем могу быть вам полезна? Букет, корзину, настольную композицию? По какому случаю? Кто является счастливым получателем цветов из «Райских кущ»?

Боже, подумала Салли, как теперь отказаться, как достойно сбежать, как сделать вид, что ей просто не подходит ни один из роскошных эдемских букетов? Мисс Ева была такой респектабельной, что без малейших усилий сдирала с мисс Рутгольц шелуху, превращая ее в Салли, малышку Салли с обгрызенными ногтями и сползшим синим бантом.

- Я не… - сказала Салли. – Я не… Я работу. Хочу. Ищу. У вас случайно нет работы для меня?

Пучок выплюнул последнюю шпильку на плиточный пол и рассыпался вместе с образом деловитой мисс.

- Мне нужен кто-нибудь для фасовки земли и пересадки горшечных растений, - райским голосом произнесла мисс Ева. – Вы справитесь?

- Да, конечно, - кивнула Салли, заталкивая поглубже вертевшийся на языке вопрос о том, куда делся Адам, бросив без присмотра землю своего Эдема. У Евы был слишком независимый и деловитый вид, доказывающий всем и каждому, что она совершенно счастлива. Впрочем, разве можно быть несчастным в раю?

- Можно приступать? – спросила Салли, еще не до конца веря, что за двадцать четыре часа связала свою судьбу с Лос-Суэнасом уже второй нитью.

Ева, носившая имя миссис Хеллман, провела ее вглубь «Райских кущ», где обнаружилась крохотная кладовка с халатом, перчатками и раковиной, а дальше по коридору – небольшое помещение, где пахло влажным райским гумусом и вертикальной гусеницей стояли пустые горшки. Миссис Хеллман величественно повела рукой. В руке оказался зажат перечень обязанностей Салли и инструкции по фасовке и пересадке. Миссис Хеллман действительно была очень деловитой.

- Задворки рая, - пробормотала Салли, изучая чуть потрепанные страницы.

- Что? – переспросила Ева, стоя в дверях.

- Интересная работа, - улыбнулась Салли.

- Да, - кивнула миссис Хеллман. – Надеюсь, вы не подведете меня. И позвольте дать вам совет: не сутультесь.

***

Салли старалась не сутулиться уже месяц. За это время ее повысили, добавив к фасовке и пересадке обязанности курьера и иногда – продавца-консультанта. Так бывало, когда миссис Ева проигрывала спор змию, отливавшему всеми оттенками зеленого. Мисс Элизар, похожая на печеную калошу, рассказала Салли, что это началось с тех пор, как мистер Хеллман предпочел влажному климату Лос-Суэнаса сухой ветер центральных равнин, а белоблузочной Еве – легкомысленную хохотушку Бонни из кафе за углом. Мисс Элизар было лет сто, и каждую неделю она заказывала ветку белых хризантем, которую ставила в одну и ту же вазу на столике в гостиной. Салли приносила ей хризантемы утром в субботу и выслушивала за чаем одну и ту же историю о возлюбленном мисс Элизар, некогда дарившем ей эти цветы. Судьба и профессия возлюбленного регулярно менялись: то это был моряк-подводник, погибший во второй мировой, то банковский служащий, запутавшийся в каких-то аферах. После чая Салли была совершенно свободна до утра понедельника.

А еще – и это было самым главным, о чем Салли порой до ужаса хотелось рассказать и матери, и Мэгги, и миссис Бригман – неделю назад она съехала из гостиницы. Ее новым пристанищем стал коттедж по Глициния-роад: две комнаты, кухня, просторная терраса. Обои там отставали от стен, а садовая мебель была похожа на плохо скрепленные гнезда, но Салли определенно не видела ничего прекраснее за те деньги, которые могла себе позволить потратить на жилье. Вторые выходные напролет она занималась ремонтом, забывая об обеде и полднике. Это было несложно, поскольку обедать она привыкла рожком мороженого, который съедала по дороге от кафе на работу, а полдники в ее рационе никогда не значились. Зато по вечерам она пила кофе с круассаном, подслащенный чувством исполненного долга.

К концу воскресенья все было закончено. Невысохший клейстер пах испорченным тестом. Салли захотелось есть, но нужно было отгладить голубой костюм: назавтра ей предстояло доставить свадебный заказ. Миссис Хеллман не терпела распущенности и несоответствия стандартам. Салли потянула из полупустого шкафа вешалку, мельком удивившись усилию, которое для этого потребовалось. А потом раздался треск, и Салли похолодела, поняв, что ткань зацепилась за дверную защелку. Дюйм за дюймом она оглядела наряд и перевела дух. Все было лучше, чем ожидалось: рукав пиджака разошелся по шву. Если постараться, можно заштопать так, что и заметно не будет.

Она перерыла все ящички, сумочку и полки в шкафах, прежде чем поняла, что ниток у нее нет. Иголки были: целая пачка в боковом кармашке. Мать часто повторяла, что у настоящей леди иголка всегда должна быть под рукой. «Стоило бы хоть раз упомянуть о нитках», - со злостью подумала Салли, надевая босоножки. Магазин швейных принадлежностей располагался всего в двух кварталах от ее дома и работал до девяти.

Через четверть часа она стояла перед его дверью и в десятый раз читала приклеенное изнутри на стекло объявление, неизменный текст которого гласил: извините, сегодня мы не работаем, приходите завтра. Это означало, что Салли придется просить нитки у кого-либо из соседей. Они наверняка были хорошими людьми, всегда готовыми одолжить катушку ниток незадачливой мигрантке из дома напротив, людьми с липкими от доброжелательности взглядами и такими же улыбками. Салли скрипнула зубами и покосилась на яйцеобразный булыжник, лежавший у бордюра. Ниток таким путем она, конечно, не добудет, но… Ей представился певучий водопад стекла, и Салли шагнула к камушку с неподвижным от внезапной решительности взглядом.

- Привет! – сказали за спиной, Салли вздрогнула и сделала вид, что знать не знает ни о каких булыжниках. – Закрыто, что ли?

- Закрыто, - Салли обернулась, заходящее солнце ударило в глаза, как в первый вечер в Лос-Суэнасе, мешая разглядеть неожиданную собеседницу. Салли заметила только длинные волосы, голые ноги, упрятанные сверху в шорты, а снизу в небрежно зашнурованные ботинки, и горб на спине. Она приставила ладонь козырьком к глазам, но это помогло мало.

- Вот черт, - раздраженно сказала девушка, опуская горб на тротуар. Оказалось, что это брезентовый рюкзак, с которым ходят в горы. Или в лес – Салли плохо разбиралась в туристических принадлежностях, поездка в зоопарк штата в восьмом классе была ее самым дальним путешествием. Если не считать Лос-Суэнаса, конечно. – Мои мартинсы не дотянут до следующего города.

- Зачем тебе нитки? – удивилась Салли. – Отдай обувь в ремонт.

- А в чем я понесу их туда? – ответно удивилась незнакомка. – И потом, я сама сделаю все лучше и…

- …и дешевле, - закончила за нее Салли, тут же прикусив язык. Считать чужие деньги вслух было очень неприлично.

- Ну да, - ничуть не смутившись, согласилась та. – А у тебя суровых ниток дома нет?

Салли помотала головой.

- Придется задержаться в этом вашем, как его?..

- Лос-Суэнас, - подсказала Салли.

- Вот-вот. Не знаешь, где можно снять жилье за смешные деньги?

- Знаю, - быстро сказала Салли, чувствуя за собой иррациональную вину за закрытый магазин, неимение суровых ниток и скромный быт Лос-Суэнаса. – Рядом со мной сдается коттедж.

- Годится, - решила, надо полагать, новая жительница городка. – Подвезти тебя?

- У тебя машина? – снова удивилась Салли.

- «Камаро», - гордо сказала любительница мартинсов, подхватывая рюкзак. Салли поспешила за ней на стоянку. – Красавец, правда?

Салли промычала что-то невнятное. Теперь она, наконец, могла разглядеть возможную соседку. Явная примесь латинской крови сквозила в смуглости кожи и черноте волос, а рюкзак, мартинсы и «Камаро», казалось, с ней и родились. Колеса взвизгнули, заставив поморщиться непривычный к резким маневрам асфальт.

- Габи, - сказала незнакомка, протягивая Салли жесткую ладонь. – Габриэла то есть. Куда?

- Направо, - сказала Салли, пожимая протянутую руку. – Салли. То есть Салли. Риэлтор живет дальше по улице. Мистер Винтерс.

- Здесь все живут рядом, правда? Или в крайнем случае дальше по улице, - хохотнула Габриэла. – Не скучно?

- Я здесь всего месяц, - сказала Салли, внезапно обидевшись за приютивший ее город. – Так что нет.

- Понятно, - кивнула Габи. – Не дуйся.

- Я не дуюсь, - Салли смотрела только на дорогу, но скосила глаза, когда Габи, держа руль одной рукой, полезла в рюкзак, лежавший на заднем сиденье. Под ее борцовкой определенно не было бюстгальтера. Природную смуглость усиливал загар, а бедра в шортах были прекрасны. Салли быстро отвела взгляд.

- Вот, - сказала Габи, бросая ей на колени катушку ниток. – Тебе такие подойдут? Нужно же чем-то отблагодарить тебя за помощь.

- Спасибо, - пробормотала Салли, разглядывая нитки. – Только… они красные. На голубой ткани выйдет слишком заметно.

- Можно сделать декоративный шов, - предложила Габи. - Такой, знаешь, неуклюжий, будто стежки байкера под кайфом.

- Э-э, - протянула Салли, придумывая, как лучше отказаться.

- Ясно, - подвела черту Габи. – Креативность у вас не в почете.

- Просто здесь любят классику, - удачно нашла формулировку Салли.

- Консервативность, - кивнула Габи, оставляя последнее слово за собой. Она высадила Салли и поехала к мистеру Винтерсу. Салли вошла в дом, посмотрела на костюм и решила, что отнесет заказ в юбке. Ничего страшного, не голой же.


Вечером она обнаружила, что в соседнем доме горит свет. Очевидно, Габи все-таки сняла его. Салли ничуть не удивилась: Габи напоминала боевую колесницу и наверняка обладала привычкой волочить трупы врагов за собой, вздымая дорожную пыль. Впрочем, Салли это никак не касалось. Ей пора было приступать к третьему пункту своего плана: поискам мужчины, при виде которого с Салли под руку и мать, и Мэгги, и Саманта лишатся дара речи, и даже миссис Бригман должна будет признать, что Салли Рутгольц не так безнадежна, как кажется.

Она любовалась на себя в новом хлопковом платье – простой прямой крой, нежно-зеленый цвет, перламутровые пуговицы, - когда в дверь постучали.

- Хорошо выглядишь, - сказала Габи. – Не против отметить мой приезд? В одиночку неинтересно.

В руке у нее была бутылка пива, а мартинсы сменились пляжными шлепанцами, от чего ноги казались еще длиннее.

- Н-нет, – сказала Салли. – Мне рано вставать и вообще…

…и вообще близкие контакты подобного рода – не лучший способ укрепить свое положение в Лос-Суэнасе.

- Как знаешь, - Габи салютнула ей бутылкой и шагнула в прозрачные летние сумерки. Салли вернулась в дом и сняла платье. Не таким уж оно было красивым.


…Салли позвонила, и дверь распахнулась, будто в доме только и ждали ее звонка. На пороге стояла Габи – Габриэла – в невообразимом красном платье, шитом явно не для Лос-Суэнаса. Платье не шло ей, мешало и казалось чужеродным, как тонкий фарфор на пластиковом столике кафе.

- Ваш заказ, - произнесла Салли, протягивая ей закутанный в серебристую сетку букет. Горло хрипело, как старый патефон. Габи взяла букет и, хмурясь, взглянула на него.

- Свадебный? – переспросила она. – Как же ты так, Салли? Теперь, по законам Лос-Суэнаса, ты должна будешь выйти за меня замуж, чинить мои мартинсы и полировать «Камаро» по выходным.

Салли охнула и отступила на шаг. Габи шагнула к ней, открыла рот и залилась механическим смехом. От этого смеха что-то внутри Салли дрогнуло, будто порвалась нить, связывающая ее воедино, и Салли осыпалась грудой осколков на плитки тротуара…


Она рывком села на кровати, сдирая прилипшую к плечам простыню. Будильник продолжал верещать. Салли отключила его и на дрожащих ногах добралась до ванной. Сон получился отвратительно натуральным; хуже того, слово «натуральный» выглядело в применении к нему глобальной насмешкой. И эти осколки… Намыливаясь, Салли невольно замедляла движения, боясь почувствовать под ладонью трещину. Глупая боязнь породила злость на себя, а злость – головную боль, не снимавшуюся ни кофе, ни таблетками. На работу Салли явилась в бежевой юбке и ужасном настроении. В душе теплилась надежда на то, что безупречная миссис Хеллман сегодня внезапно утратит зоркость взгляда и ядовитость речей. Почему бы не случиться чуду? Салли считала себя атеисткой, но была не прочь попросить у мироздания мелких благ – авансом.

Но чуда не произошло, и нотация на тему «Прилично выглядящая девушка и ее шансы на успех» затянулась на все послеобеденное время. Занудность миссис Хеллман напрямую зависела от длительности ее разлуки с миниатюрной бутылочкой «Хенесси», а сейчас их отношения как раз находились в афелии. У Салли было достаточно жизненного опыта, чтобы понимать - у всех в этой жизни есть свои маленькие тайны; но философского отношения к тому, что чужие тайны иногда осложняют ее собственную жизнь, Салли еще не приобрела. Да и правая «лодочка» по пути домой чертовски натерла пятку.

- Привет! – крикнула ей Габи, мывшая машину перед домом. Салли вспомнила утренний сон и коротко кивнула, торопясь скрыться за дверью своей крепости. Там она сбросила туфли и испытала легчайший оргазм, ощутив под ступнями прохладный паркет. Прошлепав в ванную, Салли отправила юбку в блестящие недра стиральной машинки, вытащила из холодильника пакет сока и, подойдя к окну, осторожно сдвинула занавеску. Габи наклонилась над ведром, полоща губку. Ее шорты находились на самой грани приличий. Потом она выпрямилась и круговыми движениями принялась намывать пыльный капот. Как попало стянутый «хвост» мотался из стороны в сторону. Салли заметила небольшую татуировку на левом предплечье, но расстояние не позволяло разглядеть рисунок. Наверняка что-нибудь в готическом духе, подумала Салли. Или символы ацтекских божков: стрела, бабочка. Когда-то Салли мечтала набить на предплечье большого тигра, обвивающего хвостом запястье. Какой скандал закатила тогда мать… Рассеянно вспоминая юность, Салли потягивала сок и следила за губкой в руках Габи. Губка двигалась вверх и вниз, по кругу и снова вверх-вниз, и дыхание Салли участилось. Она шумно втянула воздух, сок переполнил рот и потек по подбородку. Сжимая губы, Салли сделала большой глоток, поперхнулась, фыркнула, забрызгав соком так и не снятую рабочую блузку, и рванулась в ванную, ругая себя за неряшливость. Наклонившись над раковиной, она дернула ручку вверх, и сместитель остался у нее в руках, а из ржавой дыры под самый потолок ударила струя воды. Салли ойкнула, чертыхнулась и попыталась ладонями заткнуть фонтан. Вода веером разлетелась в стороны. Салли дотянулась до большого полотенца, кое-как закрыла им дыру и помчалась на кухню. Там за неприметной дверцей располагались счетчики и вентили. Перекрыв на всякий случай их все, Салли вернулась в ванную и с облегчением обнаружила, что фонтан иссяк. Это было хорошо; а вот кран требовал замены, и это уже за хорошую новость не считалось. Стащив вконец изгвазданную блузку, Салли отправила ее к юбке, включила машинку, вспомнила, что воды нет, выключила и пошла смотреть телевизор на пару с готовым ужином из микроволновки. Ей всегда было стыдно за предпочтение полуфабрикатов собственноручной готовке – мама никогда так не делала, но сегодня отсутствие воды служило для совести достаточным оправданием.


- Что выбираешь? – послышалось сзади. Габи снова начала разговор из-за спины и не поздоровавшись. Салли поежилась. Ее спина в этот момент была такой беззащитной, что Салли пожелала себе черепаший панцирь. Щеки ее вспыхнули, а руки похолодели, как бывало в школе, когда ученице Рутгольц задавали сложный вопрос. Хотя в вопросе Габи ничего сложного не было.

- Смеситель, - ответила она, решив, что тоже имеет право не здороваться. – В ванной сломался смеситель. Вчера.

- Этот не бери - дерьмо, - достаточно громко сказала Габи. Салли огляделась: не слышал ли продавец?

- Я еще не решила, какой брать, - твердо сказала она.

Габриэла окинула ее оценивающим насмешливым взглядом.

- Ну-ну. Решишь – обращайся, помогу поставить, - пообещала она.

- Спасибо, но я вызову сантехника, - ответила Салли, еще вчера решившая, что отстраненная вежливость будет лучшим способом избежать тесного общения с новой соседкой. Сейчас она почти гордилась собой.

- Как хочешь, - согласилась Габриэла и скрылась за стеллажами, оставив Салли победительницей на поле боя. Немного подумав, Салли купила тот смеситель, который не одобрила Габи. В конце концов, он ей нравился с самого начала. Еще она взяла симпатичное полотенце и пластиковый держатель ему в тон – нежно-лиловый. Сначала она хотела выбрать апельсиновый, но тот был неприлично ярким, и пока она крутила его в руках, пара покупательниц покосилась на нее с неодобрением.

Дома она выпила сок с печеньем – кофе не было, потому что не было воды, - и, лежа на диване, позвонила в сантехническую фирму.

- Будьте добры, - попросила она, - пришлите мастера на Глициния-роад. Мне нужно заменить кран.

Услышав ответ, она перестала болтать ногами и села.

- То есть как завтра? – переспросила она. – Мне нужно сегодня.

- Ничем не могу помочь, - сказала трубка приятным женским голосом. – Все специалисты сегодня ликвидируют течь в городской библиотеке. Книги под угрозой, вы же должны понимать. Наша библиотека – одна из…

Салли мягко нажала на кнопку, будто боясь спугнуть говорившую. Мистер Винтерс точно не пойдет чинить ей кран. И она не сможет выстирать одежду, помыться и приготовить кофе до следующего полудня в лучшем случае. Какая омерзительная перспектива.

Собравшись с духом, Салли причесалась и решительно направилась к дому соседей. Не съедят же ее, если она попросит о помощи? Она вспомнила худую женщину с зубами пираньи и ее высокого, грузного мужа. Наверняка он умеет чинить краны. Будь у нее такая супруга, она бы научилась всему, лишь бы не вызывать ее неудовольствия.

Стоя перед дверью с белым прямоугольником, Салли испытала мгновенное дежа вю. «В отъезде до понедельника», - гласила надпись, сделанная четким острым почерком. Наверняка это писала миссис Пиранья, пока супруг грузил сумки в багажник. Какая досада, что у них не спустило колесо, не полетела подвеска и не случилось внезапного поноса…

«Камаро» опять стоял перед домом. На этот раз его полировали – вдумчиво, с чувством.

- Привет! – сказала Габи, не оборачиваясь. Кажется, у нее были глаза на затылке, затерянные в жестких черных прядях.

- Ты на самом деле умеешь менять краны? – сдалась Салли перед обстоятельствами. Габи обернулась и весело подмигнула.


Когда Салли вернулась с упаковкой «Будвайзера», она мыла руки под краном.

- Так быстро? – удивилась Салли.

- Ничего сложного, - Габи вытерла руки новым лавандовым полотенцем. Салли уставилась на нее, как на привидение.

- Что такое? – похоже, Габи слегка смутилась. – Мне не стоило его брать?

- Нет-нет, - отмерла Салли. – Просто я подумала, что лавандовый тебе больше к лицу, чем красный.

- Какой еще красный? – спросила Габи, выходя в гостиную. Салли прикусила язык. Не хватало еще про сон рассказывать.

- Просто красный, - сказала она, сгружая бутылки на стол и вынимая стаканы. – Я принесла соленые крекеры. Будешь?

- Буду, - Габи вытянулась в кресле, шевеля пальцами босых ног. – Хорошо у тебя.

- Нет, - искренне возразила Салли. – Вот у мисс Элизар хорошо. Уютно – жуть!

Габи расхохоталась.

- Ты же поняла, что я имею в виду, - попыталась исправиться Салли, но сама фыркнула и рассмеялась. – В общем, я хочу сказать, что мне далеко до хорошей хозяйки.

- А ты хочешь быть хорошей хозяйкой? – Габи потянулась за крекерами, в вырезе майки четко обозначилась небольшая грудь. Салли глотнула пива.

- Я хочу быть лучшей. Во всем, - призналась она. - То есть не лучшей, а безупречной.

- Да ладно, - Габи наклонила голову, с интересом изучая лицо Салли. – Всегда найдется кому упрекнуть. Проще, в самом деле, стать лучшей.

Салли прикусила губу. Зачем только она об этом заговорила?

- Скажем так: я хочу быть безупречной для людей, мнение которых для меня что-то значит, – выпалила она, готовая защищать свои взгляды от любой критики.

- А, ну это понятно, – кивнула Габи. – Я, в общем, с тобой согласна. Просто у меня почти нет людей, мнение которых для меня что-то значит.

Салли не удивилась. Скорее, ее бы удивило обратное утверждение.

- Почему ты застряла в Лос-Суэнасе? – спросила она, как-то легко переходя на новый уровень интимности. – Не может же быть, чтобы из-за починки мартинсов.

- А я давно так живу, - сказала Габи. По взгляду темных глаз Салли догадалась, что не только она намерена отстаивать свои взгляды до последнего. – От города к городу, от дороги к дороге. Кто сказал, что починка мартинсов – плохая причина для небольшого привала?

- И не скучно? – с интересом спросила Салли. Габриэла засмеялась, потом примолкла и нахмурилась.

- Когда как, - ответила она. – Тебе вот не скучно каждый день ходить на одну и ту же работу?

- Нет, - сказала Салли. – Нет, наверное. Извини, мне нужно включить машинку. Совсем забыла!

Когда она вернулась, Габи сидела на полу, куда перекочевали и крекеры.

- Не против? – спросила она, хрустя сухим печеньем. Ее губы уже сморщились от соли, Салли ясно это видела. Она неопределенно взмахнула рукой. Смысла возражать не было. В этой импровизированной вечеринке смысла вообще не было – как почти во всех вечеринках. Салли села в кресло, на самый краешек, а потом потихоньку сползла на пол, поближе к крекерам, с таким видом, будто все еще сидела в кресле.

- Непременно нужно постирать, - сказала она. – Завтра на работу.

- А ты в похоронном бюро работаешь? – спросила Габи и, увидев вытянувшееся лицо Салли, пояснила: - Ты всегда так официально выглядишь, и на бейдже у тебя написано «Райские кущи».

- Это цветочный магазин, - объяснила Салли сдавленным голосом.

- А-а… - протянула Габи. – Ты что, обиделась? – она коснулась Саллиного плеча. – Я не нарочно, правда.

- Я тоже, - Салли не выдержала и расхохоталась. – Мне ни разу не пришло в голову, что «Райские кущи» - самое подходящее название для агентства ритуальных услуг.

- У меня хорошее воображение, - сказала Габи без тени смущения. Это могло бы прозвучать самодовольно, но Габи просто констатировала факт. Салли подумала, что хотела бы так уметь. «Здравствуйте, я Салли, мне двадцать пять лет, я флорист, лесбиянка, обладаю неплохим чувством юмора и меры, люблю исторические фильмы и мечтаю…»

- Что? – спросила Габи. - Что ты на меня так уставилась? У меня рог на лбу вырос?

- Нет, - сказала Салли. – Ты же не единорог. Единороги все как один девственники, а ты - вряд ли…

- А вдруг? – подначила Габи. – Как ты можешь быть уверена?

- Могу, - отважно сказала Салли. Слова лились из нее легко и свободно, как пиво из бутылки. – Очень даже могу.

Потом, когда от заката оставались только ошметки на крыше муниципалитета, Габи помогла ей развесить выстиранную одежду. Салли держала мокрую юбку, а Габи – саму Салли, положив ладони ей на бедра. Лопатками Салли чувствовала тепло ее груди и умудрилась четыре или пять раз промахнуться мимо бельевой веревки. Габи терпеливо ждала, выдыхая мурашки в шею.

Когда в следующее воскресенье Габи постучала в дверь, отягощенная упаковкой «Гиннесса», Салли открыла, не задумываясь.

- Как ты догадалась, что у меня остались крекеры? – спросила она. Габи улыбнулась и вошла в дом боком, не дожидаясь, пока Салли отойдет в сторону. От нее пахло жарой и чем-то машинным, маслом или бензином. Салли подумала, что все приличные соседи рано или поздно обзаводятся традициями. Вот и у нее будет. О том, что Габи рано или поздно уедет из города, она думать не захотела.

***

Лето катилось к закату августовским велосипедом, а Салли все еще не могла врасти в Лос-Суэнас. Иногда ей казалось, что она уже почти своя; но город ловко обрывал лепестки самодовольства, оставляя нелепую сердцевину. В такие дни визиты Габи приходились очень кстати, хотя Салли, конечно, и не думала жаловаться ей на немилость Лос-Суэнаса. Габи на чью-либо немилость вообще было плевать, и это раздражало Салли до зубовного скрежета.

- Нельзя игнорировать мнение общества, - повторяла она, начиняя креветочным кремом тарталетки. – Человек – существо социальное.

- Можно, - говорила Габи без тени сомнения, откусывая тарталеточный бок. – Почему меня должно волновать чье-то мнение, если я знаю, что права? И зачем ты возишься с этими штуками, если готовка – не твой талант?

- Всему можно научиться, - назидательно отвечала Салли, соскребая со стенок миски неудавшийся крем. – Если не пробовать нового и не стремиться к совершенству во всем, что делаешь, зачем вообще что-то делать?

- Для собственного удовольствия, - и Габи вытягивалась на диване, иллюстрируя сказанное. Салли знала, что права, но не находила слов для доказательства, отвлекаясь на задравшуюся майку Габи.


- Зато когда я выйду замуж, мне будет чем гордиться, - сказала она однажды вечером, когда рагу ей более или менее удалось. – По крайней мере, я не испорчу семейного ужина.

- Тебе и так есть чем гордиться, - Габи села на диване, внимательно глядя на Салли, убиравшую посуду в шкаф. – А ты хочешь замуж?

- Как всякая женщина. – Пиво приобрело неприятный привкус, и Салли отставила бутылку, едва отхлебнув.

- Допустим, не всякая. – Сейчас Габи напоминала ту, прежнюю, у швейного магазина. – А я думала, что ты по другому делу.

- С чего ты взяла? – спросила Салли, стараясь быть равнодушной. Пиво мелко задрожало, когда она снова взяла бутылку, чтобы занять руки. – Я совершенно традиционна в этом отношении. Ничего не имею против меньшинств, но я не из таких.

- Серьезно? – Габи вдруг оказалась рядом, совсем близко, так, что их колени столкнулись. От нее пахло свежим хмелем, и Салли видела мелкие серые крапинки в черных глазах. Она шагнула назад, но там оказался стол. Габи по-прежнему была рядом, как зеркальное отражение, только чуть выше, решительнее и злее. Между ними стоял только быстро нагревавшийся воздух. Салли сглотнула и отстранилась, выгнувшись в пояснице, насколько могла.

- Не из таких… - повторила она, удивившись, что смогла это произнести наждачным от сухости языком. Габи стояла неподвижно - полуопущенные веки делали ее похожей на какого-нибудь Кецалькоатля мексиканского разлива, - потом отвернулась, уронив «Как хочешь». Салли хотела, очень хотела, до мелкой дрожи внутри, но лимит ошибок был исчерпан Саванной. Габи аккуратно выкинула в пакет для мусора свою бутылку, огляделась, будто проверяя, не забыла ли чего-нибудь – хотя забывать ей было нечего, - и пошла к выходу.

- Дура, - бросила она, прежде чем захлопнуть дверь за собой. Салли окатило жаром от щек до коленей, а в глаза будто насыпали чили. Она схватила со стола чайную ложечку и изо всех сил швырнула на пол. Ложечка бесполезно и глухо стукнула.

- Сама дура! - завизжала Салли. – Сама такая!

Заплакала она позже, в ванной, когда уже прибрала на кухне, вынесла мусор и вымыла улетевшую под диван ложечку. Плакала она вовсе не из-за Габи, да и слезы были так себе – скудные и жгучие даже под струями воды.


- Я смотрю, вы раздружились с мисс Гонсалес, - заметила через пару недель мисс Элизар. Салли никак не могла понять, откуда та, не выходящая дальше городского рынка, знает все лос-суэнасские новости. Таким же качеством, помнится, обладала и миссис Фрост.

- Мы и не были особо дружны, - улыбнулась она. Ее глаз, отразившийся в чае, откровенно спрашивал: «А вам какое дело, старая сплетница?» Салли отрегулировала взгляд до нейтрально-доброжелательного и добавила: - Вам нравится этот новый сорт? Мы сменили поставщика хризантем, эти более крупные и пышные.

- Конечно, - мисс Элизар была слишком опытна, чтобы попасться на элементарную уловку. – Так вот, мисс Гонсалес – цветок не наших прерий, если вы понимаете, что я хочу сказать.

- Понимаю, - Салли уже не знала, куда смотреть. Сиденье стула с подложенной для мягкости подушечкой кололось через «офисную» юбку, будто в него вбили тысячу мелких гвоздей. – Я пойду, мисс Элизар. Хорошей вам недели. Спасибо за чай. До свидания. Вы наша лучшая клиентка.

Трещина на лице мисс Элизар стала чуть больше – это означало улыбку.

- Если вы дорожите нашими чаепитиями, - сказала она тоном королевы-матери, - и хотите, чтобы они продолжались еще долго, оставайтесь милой Салли. Вам ни к чему глупые знакомства. Вы не разочаруете нас, не правда ли?

- Ни за что, - пообещала Салли, нащупывая за спиной дверную ручку. – Было очень приятно побеседовать с вами. Я пойду. Извините. До свидания.

- До свидания, дорогая, - кивнула мисс Элизар, переводя взгляд на свой пасьянс. Салли выскочила на улицу, как тонущий - на поверхность, жадно глотая воздух и не веря своему счастью. Иногда мисс Элизар бывала просто невыносима. Возможно, даже всегда. Но она любила Салли – по-своему и желала ей добра. С этой мыслью Салли шагнула на дорогу. Что-то скрипнуло, и Салли отскочила обратно на тротуар, озираясь. Но вокруг было пусто, залитый жарой город отдыхал за толстыми стенами домов. Скрип повторился, потом раздался снова – скорее, не скрип, а… стон? Салли пошла на звук, исходивший, казалось, откуда-то из-под земли. Скулеж, вдруг поняла она. Это скулит щенок, совсем рядом, но где? Она было обогнула водосточную решетку, но тут же вернулась, озаренная пониманием, и опустилась на колени. Сложив ладони коробочкой, она вгляделась в темноту между железных прутьев. Щенок был там – неизвестно как попавший в водосток, он дрожал, мокрая шерсть слиплась иголками.

- Сейчас, - успокаивающе сказала Салли, - сейчас.

Щенок заскулил громче. Салли дернула решетку, но с тем же успехом она могла толкнуть здание муниципалитета. В сумке были только тампоны, пудреница и ключи.

- Подожди, - сказала Салли вниз. – Я быстро!

Быстро в «лодочках» не получалось, но Салли спешила как могла. Габи была дома и, как ни странно, не рядом с «Камаро». Она смотрела телевизор, хрустя чипсами, и визиту Салли не обрадовалась, молча слушая торопливые объяснения. Но поняв, в чем дело, кивнула и спросила, нужна ли машина.

- Это недалеко, - Салли махнула рукой, указывая направление. – Если спешить, минут десять.

- Тогда я возьму монтировку, - сказала Габи, выключая телевизор. – А ты пока переобуйся.

- Во что? – растерялась Салли. Габи кинула ей свои пляжные шлепанцы. Салли посмотрела на них, как вегетарианка на говяжий стейк, а потом быстро выскользнула из туфлей.

В шлепанцах было гораздо удобнее. Салли старалась не думать, как она выглядит, спеша следом за Габи, сжимающей монтировку, в строгом костюме и старых пластиковых тапках.

В водостоке было тихо. Салли снова встала на колени, чуть не касаясь носом заросшей грязью решетки. Щенок был на месте и обрадовался ей так, что Салли зашмыгала носом.

- Отойди, - сказала Габи, примериваясь. Она несколько раз ударила по решетке, расшатывая ее, - щенок скулил от страха, а Салли голосом успокаивала его, - загнала плоский конец в щель и нажала с другой стороны. Салли замолчала, глядя, как напряглись мускулы под смуглой кожей. Щенок залился отчаянным плачем. Решетка тяжело приподнялась, Салли, невзирая на окрик, просунула под нее пальцы и потянула на себя. Габи налегла на монтировку, потом перехватила решетку, и вдвоем они подняли ее и перевернули на тротуар.

- Сейчас, маленький, - Салли тянула руку к щенку, пальцы касались шерсти, но ухватить его не получалось.

- Дай я. – Габи легла на асфальт, упираясь одной рукой в край водостока, и подхватила щенка под брюхо. Вынутый на свободу, он щурился и дрожал еще сильнее. Салли схватила его и прижала к себе, пряча в ладонях и волосах.

- Твой костюм, - предостерегла Габи, но Салли ее не слышала, и Габи, замолчав, уложила решетку на место.

- Что будешь с ним делать? – спросила она на обратном пути.

- Надо придумать ему имя, - сказала Салли. – И купить молока.

- Молоко у меня есть, - сообщила Габи. – Но ты оставишь его у себя?

- Конечно, - взгляд Салли говорил, что иначе и быть не может. – Я же за него отвечаю.

Она свернула к дому, не попрощавшись. Габи смотрела ей вслед, будто видела впервые. Из соседского окна тоже смотрели – дотошно и осуждающе.


Теперь они иногда встречались по вечерам в сквере, где Салли выгуливала Принца. Отмытый и накормленный, тот был похож на плюшевую игрушку. Салли рассказывала о его проказах, Габи улыбалась и чесала щенка за ухом и по горячему бледному пузу. Ни о чем другом они не разговаривали. Салли хотелось возобновить их вечеринки, но вряд ли было возможно войти в эту реку дважды. Что прошло – то прошло, думала она, глядя, как пальцы Габи путаются в бежевой шерсти.

- А как поиски прекрасного принца? – спросила Габи, оборачиваясь. – Еще не увенчались успехом?

- О чем ты? – удивилась Салли. – А-а, принц… Нет, не увенчались. Да и к чему? У меня уже есть принц.

Щенок согласно вильнул куцым хвостом. Габи поцеловала влажный холодный нос и спросила, любит ли он крекеры. Салли отвернулась. На душе скребли кошки, не то откапывая что-то спрятанное, не то зарывая неприятный след.


Габи нашла работу в автомастерской – нужно было как-то оплачивать счета и тот минимум необходимого, что считался у нее достаточным для жизни. В машинах она разбиралась едва ли не лучше владельца, мистера Корнуэлла, к которому с юности намертво прилипло прозвище Автоджим. Мистер Автоджим относился ко времени по-ирландски, считая, что господь создал его достаточно, а потому закрывал глаза на более чем свободный график работы Габи. Салли привыкла, ложась спать, видеть свет в окне соседнего коттеджа – Габи до трех-четырех утра смотрела фильмы. Не то чтобы этот свет что-то значил – но без него было бы пусто, будто из привычного пейзажа исчезла маленькая, но важная деталь.

Однажды Салли проснулась посреди ночи от того, что кто-то колотил в ее дверь. Принц заливался визгливым щенячьим лаем. Салли нашарила ногами тапки, прихватила с мойки нож и бесшумно прокралась к двери.

- Кто там? – спросила она сурово. – Если вы не перестанете стучать, я разбужу мужа. Он полицейский.

За дверью расхохотались.

- Ты не замужем, Салли Рутгольц! – известил знакомый голос. – Ты работаешь в «Райских кущах»… о-о-о, это замечательные кущи! У тебя есть собака, которую ты вытащила из водостока, ты любишь «Гиннесс» и ты лес…

Салли открыла дверь и рывком втащила ночного гостя в дом.

- …биянка! – закончила Габи. – Поэтому ты не замужем!

От нее несло, будто она выкупалась в дешевом пиве. Салли и не догадывалась, как соскучилась по этому запаху. Принц выскочил и затявкал на незваную визитершу. Габи попыталась пощекотать его пузо, покачнулась и завалилась на вовремя подставленное плечо. Салли усадила ее на диван, подоткнула подушками и включила чайник.

- Что у тебя случилось? – спросила она, когда горячий сладкий чай сделал взгляд Габи более осмысленным.

- Сущие пустяки, - Габи махнула чашкой. – Хотела познакомиться с девушкой. Такой скандал вышел! А я только и хотела, что свидание назначить. Вот скажи, зачем сначала кокетничать, а потом орать «Отстань, извращенка»?

- Затем, что это Лос-Суэнас, - Салли налила чаю и себе. Сон все равно был испорчен, да еще и кололо в левом подреберье. Свидания она назначает, подумать только! – Здесь так не делают. Даже люди традиционной ориентации, - добавила она ехидно.

- А как здесь делают? – заинтересовалась Габи. Ее взгляд был тяжелым от алкоголя, а губы – мокрыми и блестящими.

- Знакомятся на работе или на празднике, долго общаются, узнают друг друга. А потом только тащат на свидание, - буркнула Салли.

- Тогда я приглашаю тебя. Почти все правила соблюдены, - Габи безрезультатно попыталась встать.

- Сейчас я тебя уложу, - Салли вынула из шкафа стопку белья. Мыль о том, что Габи будет спать на ее простынях, приятно волновала. – Встань, пожалуйста, мне нужно застелить диван.

Габи поднялась, цепляясь за ее руку, и тяжело повисла на плечах.

- Соглашайся, - протянула она. – Я умею быть галантной.

- Я уже сказала – нет, - отрезала Салли. - Ложись спать. Пожалуйста.

- Уже легла, - сказала Габи, падая на диван. Салли подумала было раздеть ее, но не решилась.

- Я могла бы пойти с ней на свидание, - сказала она Принцу перед тем, как заснуть в собственной широкой постели. Принц лизнул ее в нос – наверное, оценил.

Утром Салли обнаружила пустой диван и стопку аккуратно сложенного белья, которую тут же бросила в стирку: слишком уж хотелось оставить его на месте до вечера, будто в ожидании. Перед обедом Габи зашла в «Райские кущи», купила у Салли букет мелких хризантем и торжественно вручила ей же. Салли не хотела брать, но Габи сказала, что это символизирует ее бесконечную благодарность, а против такого трудно было возражать. Во взгляде миссис Хеллман ясно читалась подпись под заявлением об увольнении.

Вскоре объявилась заочная владелица коттеджа и через мистера Винтерса передала, что не сдавала дом людям с животными. Салли выклянчила номер ее телефона и позвонила, но чем жалостливее она расписывала свое и Принцево положение, тем неприступнее была домовладелица. С таким же успехом Салли могла исполнять комические куплеты перед камнями Стоунхенджа. Разговор закончился безрезультатно и на повышенных тонах. Хозяйка позволяла ей остаться на указанный в договоре год при условии отсутствия собаки. Для Салли это означало поиск нового жилья. А это было проблемой: мало того, что у нее теперь был Принц, мало того, что ее положение в Лос-Суэнасе – Салли чувствовала кожей – было не блестящим; так еще и окно соседнего коттеджа отдалялось от нее на неизвестное расстояние. Было от чего впасть в депрессию. Но депрессии Салли не чувствовала. Как и в тот день у швейного магазина, она ощущала только потребность запустить чем-нибудь тяжелым в чистенькое лицо Лос-Суэнаса. Глицинии по-прежнему обвивали ее окно, но теперь казались фальшивой декорацией к фальшивому фильму. Пару раз Салли опаздывала на работу, и миссис Хеллман поглядывала на нее подозрительно, хотя помощница никогда не уходила домой, не закончив дела. А мисс Элизар перестала приглашать на чай. Салли говорила себе, что эти мелкие щипки – неизбежная составляющая жизни, которая никогда не бывает безоблачной, но иногда за облаками терялось само солнце. Однажды Салли даже назвала город Лос-Гринвудом и сама испугалась. Может быть, она купила неудачный билет? Или из Гринвуд-Веста просто невозможно уехать?


Салли висела на телефоне, обзванивая квартиросдатчиков. Одни были против собак, другие… с другими дела обстояли интереснее. Услышав фамилию, они тянули «а-а-а» или «о-о-о» в зависимости от характера, спрашивали, часто ли она принимает гостей, устроит ли ее жилье «на одного» и требуется ли разблокировать «особые» ТВ-каналы. «Нет… Да… Нет…» - терпеливо отвечала Салли, ожесточенно черкая карандашом в «Желтых страницах» и мечтая воткнуть этот карандаш особенно въедливому домовладельцу в… Визг тормозов заставил ее подскочить и рвануться к окну.

Колеса «Камаро» едва не дымились, на асфальте остался жирный резиновый след. Салли выскочила на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Габи швыряет в открытую дверцу рюкзак, пакеты, кучку одежды и громыхающую железом коробку. Хлопнули дверцы – Салли ни разу не видела, чтобы Габи так обращалась со своей драгоценной машиной, - Габи крутанула руль и выкрикнула что-то, судя по выражению лица, весьма нелестное. Разворот она выполнила в лучших традициях героев компьютерных игр, и Салли четко поняла: сейчас Габи уедет. Совсем. Навсегда.

- Подожди! – закричала она, бросаясь наперерез черному капоту. «Камаро» замер как вкопанный в полуфуте от нее. Габи вылетела из машины, прекрасная, как разъяренный дракон.

- Идиотка! Альенадо! Сумасшедшая! – путаясь в словах, закричала она. – Жить надоело?!

- Ты куда? – спросила запыхавшаяся Салли.

- К черту! – взмахнула рукой Габи. – Достали! «Как вы могли нагрубить миссис Хеллман»? Да с удовольствием! С радостью, черт возьми! Ненавижу эти города, эти взгляды, этих людей! К черту! Я здесь слишком долго! Достало!

Салли засмеялась. Ей нравилось, как Габи злится. Если она будет орать достаточно долго, то никуда не уедет, перегорит и забудет…

Но надеждам Салли не суждено было сбыться. Габи замолчала, немного постояла, глядя на идеально чистый тротуар, а потом села за руль, даже не попрощавшись. «Вот и все», - подумала Салли. Город, работа и мечты оставались с ней, только съежились, став меньше кроличьей лапки на зеркале «Камаро». Забыть или потерять их было совсем не сложным делом. Салли оглянулась, посмотрела на чужой дом, на равнодушные глицинии, на улицу, где пили чай, пережевывая чужую жизнь, и испугалась, как в детстве, до белых губ.

- Подожди, - крикнула она и побежала к дому, не обращая внимания на недоуменный окрик Габи.

Через десять минут она показалась на дорожке с тощим чемоданом и Принцем под мышкой. Сопя от усилий, Салли запихнула чемодан на заднее сиденье – Габи молча наблюдала за ней, не помогая, но и не мешая, - а сама села на переднее.

- Ты же возьмешь нас с собой, правда? – спросила она, и Габи увидела ее страх.

- Куда? – уточнила она, не трогаясь с места.

- Куда захочешь, - Салли улыбнулась. Ей и сейчас было страшно, только уже по-другому. – Можно к морю, как в том фильме.

- К морю так к морю, - согласилась Габи. «Камаро» заурчал, вырываясь из Лос-Суэнаса. Салли снова улыбнулась, получая удовольствие от скорости, с которой из ее глаз и памяти исчезал город. К тому времени, когда Габи попросила в мотеле двухместный номер, Салли забыла даже его название, как будто Лос-Суэнаса никогда не существовало.


Но он был. Город по-прежнему стоял на своем месте, хотя не значился ни на одной карте. Сейчас Салли не узнала бы его: Лос-Суэнас неуловимо и без остатка изменился. Дом, который она недолго снимала, состарился, глицинии стали плющом, «Райские кущи» - кондитерской, а миссис Хеллман – интересной бледной дамой с собственной маленькой тайной, закопанной на лужайке под большим кустом жасмина. Город готовился: сегодня, в половине девятого, на возникший из ниоткуда железнодорожный перрон должен был сойти человек, попросивший в кассе билет на ближайший поезд в любом направлении. Человек искал спокойной и тихой жизни; но Лос-Суэнас знал, что мечтает он о другом – о больших страстях и великих картинах, продиктованных ими, картинах, которые прославят его в веках. И город создавал магазин художественных принадлежностей, галерею, клуб любителей живописи, интуитивно зная, как подтолкнуть человека на путь, которым он хотел бы идти. Город не мог заставить, но он мог предложить возможность выбора. Таков уж был Лос-Суэнас – город, где сбываются мечты.

@темы: ориджинал

---

Вниз по реке, или Маргарет Бинс в отсутствие любви и смерти

[agua-tofana]

Название: Вниз по реке, или Маргарет Бинс в отсутствие любви и смерти
Автор: agua-tofana
Фандом: оридж
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Размер: 925 слов
Статус: закончен
Предупреждения: смерть персонажа
Содержание: «Жизнь Маргарет Бинс удалась не особенно, но кому какое дело, она ведь не шарлотка»
Примечание: написано на Фандомную битву-2012


- Ваш брауни, миссис Хелман, да, шоколадный, да, как заказывали! Конечно, у нас есть кексы: ванильные, лимонные, с изюмом, вам каких, мисс Корнуэлл? Тед, ты отнес чизкейк мистеру Винтерсу? Он просил не задерживать, к нему на обед придут племянники! Возьмите шарлотку, мисс Тиддлман, она сегодня особенно удалась!

Жизнь Маргарет Бинс удалась не особенно, но кому какое дело, она ведь не шарлотка.

Все приличные люди города захаживают в «Редлайн», у гостиничного кафе отличная репутация, здесь не встретишь несвежих пирожных и несвежих лиц. Одна только мисс Элизар ностальгически верна пекарне «За углом», но это нарушение традиций существует так давно, что само стало традицией. Что будет с традицией, когда мисс Элизар скончается, думает Маргарет, откуда город берет новые обычаи? Она знает ответ, ведь она сама уже стала неизменной частью Лос-Суэнаса: темное платье, фартучек белее призрака, на груди бейдж с именем - королевским именем, как говорила мать.

Ее Маргарет почти не помнит, как не помнит дом, и душную комнату, и черный зев ночи в окне. Быть королевой непросто, повторяла мать, и в пятнадцать Маргарет испугалась трудностей, сбежала так далеко, как только могла, и стала официанткой с королевским именем на груди. Она хотела поменять его на Хелен или Бекки, но сразу не сообразила, а потом стало поздно: все приличные люди уже привыкли, что шарлотку им подает Маргарет.

Маргарет боится осуждения больше, чем темных ночей и холодной воды. Маргарет трусиха.

Но, работая, Маргарет всегда смотрит на дверь, через которую может войти кто угодно. И однажды дверь открывается, и через нее входит Салли.

Салли любит кофе и круассаны, понимает Маргарет вскоре, и не потому, что у нее мало денег, а потому, что она их любит. Маргарет откладывает для нее самые красивые рогалики и роняет один на пол, когда Салли называет ее Бекки. Салли извиняется за ошибку, а Маргарет смеется. Не над Салли – над легкостью бытия. Она выкидывает уроненный рогалик и начинает жить широким жестом, потратив все накопления на то, чтобы снять коттедж на Глициния-роуд. Салли отдергивает занавески, пьет кофе, смотрит телевизор; Салли уходит на работу, приходит с работы, пьет кофе, клеит обои, снова пьет кофе. Маргарет не до еды и уюта, она занята: впитывает чужую жизнь, мечтает о том дне, когда войдет в нее и останется там: навсегда. «Бекки! – воскликнет Салли изумленно, встретив ее на улице. – Что ты здесь делаешь?» «Я живу по соседству», - скажет Маргарет. «Давай жить вместе, так дешевле», - предложит Салли. Или пригласит на чай и уверенно скажет, что Маргарет понравилась ей с первого взгляда. Так и будет, не зря же, едва приехав в город, Салли оказалась в «Редлайне». Правда, Маргарет пока не выходит на улицу, ей некогда, у нее дома слишком много Салли: и в окне, и на снимках, по всем стенам, распечатанных на полудохлом принтере. Маргарет чистит зубы – и Салли рядом с ней чистит; Маргарет наливает чай – а Салли кофе; Маргарет принимает душ – вот такой фотографии у Маргарет еще нет. А вот Салли отдает заказанный букет, вот вешает «ловец снов» над кроватью, вот болтает на улице с какой-то мексиканкой…

А потом эта мексиканка занимает место Маргарет, и жизнь испаряется, как вода на солнце. Маргарет бросает работу, Маргарет не спит и не ест, ей просто нужно понять, что случилось, ведь все было почти хорошо. Может быть, она теряет осторожность, может быть, становится слишком заметной – что вряд ли; но как-то раз мексиканка подходит к ней на улице и спрашивает, не надоело ли ей жить. Маргарет хочет сказать, что надоело, но боится врать и отрицательно мотает головой. Мексиканка наклоняется ближе – наверняка у нее есть нож за высоким берцем – и говорит: «Чтобы я тебя больше здесь не видела». Маргарет молчит, ее трясет от страха, будто в лицо с размаху плеснули ледяной водой. С этого дня она становится призраком, заоконным призраком: там, за стенами коттеджа, никто не может тронуть ее, там ее владения, оттуда она может наблюдать, сколько захочет. Кончается лето, кончаются деньги, Салли ссорится с мексиканкой, заводит щенка, мирится с мексиканкой, а Маргарет все еще живет за окном – неизменный витраж. Она невероятно терпелива и однажды дожидается своего. Мексиканка уезжает: об этом визжат ее шины, кричит взметнувшаяся грива волос. А Салли кричит на нее - прекрасная, решительная, несгибаемая Салли – и убегает в дом, и Маргарет дышит: пять минут, восемь, десять, пока Салли не появляется с чемоданом и псом под мышкой, и тогда Маргарет окончательно становится призраком, неумершим и нелюбимым.

Салли уезжает, и никто не мешает Маргарет ходить по ее дому, дышать им, трогать забытые в спешке мелочи. И Маргарет ходит, дышит, трогает, пока солнце не теряется за крышами, черными и острыми, как акульи зубы, и тогда Маргарет перестает дышать. Она выходит из дома Салли в ночь, и ей не страшно. Она хочет брауни, и солнечный день, и льняной сарафан с красной вышивкой, и Салли рядом на подушке. Но в Лос-Суэнасе больше нет Салли: только брауни, одни только брауни с миндалем, и еще много, много лет:

- Ваши эклеры, миссис Хеллман! Мисс Элизар? Да что вы говорите! Как неожиданно… Да, можете заказать у нас пирожные для поминального обеда. Да, очень жаль. Мистер Винтерс, рада видеть! Чизкейк, как обычно? Что тебе, Тед? В сметанном торте скис крем? Какая жалость!

Какая жалость, думает Маргарет, стоя на мосту через реку. Горбатый, он выше улиц, отсюда еще виден закат, здесь красная река течет от умирающего солнца прямо под ноги Маргарет. Она перебирается поближе к воде, на другую сторону парапета. Маргарет не страшно, ее мечты - не о смерти. Она мечтает о жизни, которой нет и не может быть в Лос-Суэнасе.

- Я люблю шоколадный брауни и имя Бекки, - говорит Маргарет, высоко держа голову. Раньше представлялось, что она выкрикнет это во весь голос, но теперь ей неудобно – вдруг услышат. Потом Маргарет отпускает парапет и неловко срывается с узкой каменной полоски вниз, в реку. Впереди ее ждет имя Бекки и отмель сбывшейся мечты.

Лос-Суэнас вздыхает с чувством исполненного долга.

@темы: ориджинал

---

Ты

[alanaenoch]

Автор: Алана Инош
Название: Ты
Фэндом: Ориджинал
Жанр: Femslash, Drama, Romance, Мемуары (основано на реальных событиях)
Размер: max (202 стр. А4)
Статус: завершено
Рейтинг: R
Размещение: с разрешения автора
Аннотация: Это не выдуманная история. Это история любви автора "Слепых душ" и "У сумрака зелёные глаза", а также история написания этих произведений. Если второй роман был создан всего за три недели, то с первым, "Слепые души", связано много мистического и даже страшного. Хотя кто-то может сказать, что всё случившееся было просто совпадением... Как бы то ни было, жизнь порой закручивает такие сюжеты, которые нарочно и не выдумать. Здесь автор предстанет перед читателем без прикрас, со всеми своими "фишками", пунктиками, заморочками и фетишами, со всеми бедами и радостями — с открытым сердцем. Это не просто записки-воспоминания, это — портрет любимого человека и гимн ему. Это рассказ о том, как жизнь влияет на творчество и как реальный мир сплетается с художественным вымыслом в пространстве литературного произведения.

Ввиду большого объёма сам текст здесь не размещаю. Даю ссылки, по которым его можно прочитать:

Ты на Самиздате (одним файлом)

Ты на Проза.ру (по главам)

Или Ты в дневнике автора

@темы: ссылки, книга, ориджинал

---

[_Каргуша_]

Название: "Я хочу, чтобы были белыми они..."
Автор: Каргуша
Пейринг: Динара, Лея (ориждинал)
Рейтинг: R
Предупреждение: черновая вычитка, так что за ошибки и ляпы скажу спасибо))

Динара свернулась в кровати, прокручивая в памяти последнюю переписку. Скупые, односложные фразы выстраивали глухую стену, словно отгораживались от нее. Никаких эмоций, никаких чувств, только короткие пустые слова. Она начала замерзать из-за открытого балкона, но натягивать одеяло не хотелось. Не хотелось даже шевелиться, любое движение представлялось немыслимым, будто она уже давно превратилась в камень. Не каменели только мысли и мрачный, тоскливый комок в груди, хотя именно этого Динара хотела бы сейчас больше всего: не чувствовать, не думать, не вспоминать. Слов, глаз, прикосновений. Но воспоминания теснились в груди, растекаясь болью по выжженным венам и отравляя каждый ее миг невозможностью, несоответствием, прошлым. Глаза отчаянно пересохли и даже моргать получалось с трудом.
Динара резко поднялась, поморщившись от затекших и замерзших конечностей, и, чуть шатаясь, пошла на кухню. На подоконнике мерцал оставленный ноут - сосредоточие ее жизни. Она резко захлопнула крышку, нашарила в темноте оставленный бокал с вином и залпом выпила половину. "Неплохо было бы сейчас раздавить его, словно в каком-нибудь фильме, а потом долго и вдумчиво наблюдать, как прозрачные осколки снова наполняются рубиновой жидкостью." - она молча отставила бокал в сторону, обхватила себя за плечи и снова замерла, глядя в окно. Там шел дождь - обычный осенний дождь, без конца и края, заполняя весь мир однообразной серостью и прорастая плесенью на лицах прохожих. Впрочем, Динара этого не видела - ее город был прекрасен, словно блик на том самом, неслучившимся осколке бокала, и так же страшен.
Изнутри ее город пропитывался отчаянием и болью, словно сыростью по подвалам, поверх которых упорно прорастала цепкая, невыводимая надежда, разрушая, кроша то, что смогло выжить в этой сырости. Где одно - там и второе, словно они были связаны между собой. Иногда побеждало первое, и тогда Динара, как сейчас, корчилась от агонии при полной внешней неподвижности. Иногда, ни с того ни с сего, верх брала надежда - и тогда девушка не могла сдержать улыбки, искрясь восторгом и счастьем. Сколько продолжалось это безумное раскачивание она уже не могла сказать. Неделю, месяц, два? Когда-то, вероятно, было начало, но затуманенное сознание уже не могло адекватно воспринимать временные промежутки. Ее время теперь исчислялось холодными одинокими вечерами, редкими скомканными встречами и чашками из-под кофе. Кажется, она даже начала курить. Во всяком случае иногда в чашках от кофе попадались наполовину скуренные или просто распотрошенные сигареты. Впрочем, она вроде бы не покупала сигарет. Или покупала?
Динара налила себе еще вина и открыла ноут. Знакомый до судорог ник светился онлайн. И только. Устроившись на подоконнике так, чтобы было видно монитор, Динара медленно потягивала вино и ждала. Вино, в противовес распространенному мнению, боль хоть и растворяло, но не уменьшало. Скорее наоборот. А вот надежды затухали в нем очень быстро. Динара начала бездумно переключать вкладки и обновлять страницы. Но ничего не цепляло взгляд, разуму негде было остановиться, замереть, прекратить свою бессмысленную скачку.
Ночь снова перевалила за середину. Середина, к слову сказать, это вовсе не двенадцать. Быть может когда-то слово полночь и имело какое-то отношение к смене суточного времени, но теперь, по мнению Динары, этот момент давно уже сместился куда-то к трем часам. Время, когда замирает весь мир, когда замирает само время и становится липким и вязким. Девушка допила вино, не глядя закрыла крышку ноута и отправилась снова в кровать. Уснуть она даже не надеялась - последнее время сон стал недоступной роскошью. Мысли, словно маленькие острые колючки, поджидали ее во всех углах холодного ложа, цепляя за живые струны сердечной мышцы. Этого она раньше не понимала, а теперь ощутила в полной мере - несмотря на, в общем-то, иллюзорность и нематериальность ее проблем, сердце болело вполне реально, и удары, порой, пропускало тоже вполне по-настоящему. Наверное, это и стало последней каплей, когда ей пришлось признать существование своей любви. Такой нелепой, внезапной, искалеченной отчаянием, надеждами и ожиданием. И теперь это было ее смыслом и ее проклятием.
Через пару часов Динара, наконец, забылась в полудреме. Ее сны тоже не отличались спокойствием, раздирая остатки разума в безумных, нелепых сочетаниях. И любой шорох, любой, даже едва заметный звук мог положить конец зыбкому сну. В эти дни Динара радовалась, что не успела завести кошку. Она либо придушила бы ее в жадном порыве найти хотя бы тень тепла и нежности, либо удавила ночью за малейший шорох.

Это утро неуловимо отличалось от вереницы предыдущих. В первую очередь тем, что за окном уже светало, а на лицо просилась улыбка. От неожиданности Динара села в кровати, с недоумением озираясь. Комната представляла собой плачевное зрелище: склад неубранных вещей, покрытых пылью. Мысль, что неплохо было бы убраться была обречена на провал - Динара опаздывала. Работу никто не отменял, и, если и не работать с полной отдачей, то хотя бы светить в офисе своей унылой физиономией приходилось каждое утро. Впрочем, сегодня с унылой физиономией отношения почему-то не складывались. Возможно, виной тому стало яркое, искристо-морозное солнце, впервые за много дней сменившее промозглый дождь. Динара ехала в маршрутке и улыбалась проползающим в пробке домам и осенним праздничным деревьям. Впервые за долгое время она не перещелкнула в плеере жизнерадостную песню Zaz, а прикрыла глаза и позволила окутать себя волнами подступающего смеха и предвкушения. Ничего не понимая в происходящем этим утром, Динара тем временем не торопилась осмысливать изменения. Боялась спугнуть, снова провалиться в привычную пучину отчаяния. Слишком хорошо и легко ей было, слишком хорошо...
На работе девушка первым делом включила комп и отправилась наливать чай. Это был привычный ритуал, чтобы не ждать. Не ждать... придумать бы такой ритуал в жизни, но каждый раз останавливал вопрос - а что же тогда останется, кроме ритуала? Но в мелочах Динара себе не отказывала. Да и горячий чай с мороза был очень кстати. Отогревая озябшие пальцы, Динара села на свое рабочее место. Знакомый ник снова молчаливо висел в сети. Утро стремительно теряло свое очарование, подергиваясь блеклой пылью. Однако Динара, поддаваясь какому-то, едва осознанному порыву, открыла окно сообщений, пожелала доброго утра, не глядя отправила и встала. Вроде бы ее давно просили принести документы... надо только уточнить какие и откуда.
Вернувшись через сорок минут, Динара нашла ответ. И снова написала, словно боясь порвать незримую ниточку.
День пролетел почти незаметно, настроение к вечеру выцвело и налилось усталостью, все те же односложные ответы любимой мерно и ненавязчиво обрывали края ее радости. Однако ветер, сбивающий с ног пронзительным холодом, словно выбил из нее снова навалившуюся апатию. Захотелось раскинуть руки и взлететь. Динара закрыла глаза и приняла в себя ветер, отдаваясь его воле. За спиной бесшумно раскрылись два огромных белоснежных крыла. Они мгновенно наполнились ветром, готовые оторвать ее от земли. От неожиданности Динара резко выдохнула и открыла глаза - крыльев, конечно, не было. Но ощущение не покидало, отчего девушка улыбнулась и прямой, пружинистой походкой направилась к своей остановке.
Ощущение огромных крыльев не покидало Динару третий день. Стоило закрыть глаза и повернуться навстречу ветру, как она чувствовала их за спиной - невероятные, совершенные, сильные и невесомые. Вот и сейчас, она стояла у своего дома не в силах открыть глаза и уйти. Они были практически живыми. Динара чуть покачнула крыльями, словно пробуя ветер... и вдруг вскочила на высокий парапет, подпрыгнула и взмахнула... Ветер подхватил ее, выбрасывая вверх, заполняя крылья с низким, едва слышным гудением. Дыхание захлебнулось где-то в горле, застряло криком, резануло по нервам и рассыпалось восторгом. Динара давно уже раскрыла глаза и теперь боялась их сомкнуть, чтобы то, что она видит, не оказалось вдруг мороком. Скосив взгляд в сторону, Динара увидела их - свои крылья, именно такие, как она и представляла там, внизу, на земле. Но теперь они были вполне ощутимы, гудели на ветру и несли ее над родным городом. Глаза стало невыносимо резать, так что пришлось моргнуть, но ничего не изменилось - Динара летела. Волны восторга и безграничного счастья переполняли ее как воздушный шарик, уже на одной этой смеси, казалось, можно было взлететь. Но крылья....крылья! Динара с упоением взмахнула ими снова, поднимаясь выше. Здесь было ощутимо холоднее, ветрам ничего не мешало разгуливать в полную силу, так что девушка достаточно быстро замерзла и устала. Она не пробыла в воздухе и пяти минут, неуклюже опустилась во дворе, спугнув приблудную кошку, и нетвердой походкой, почти на негнущихся ногах направилась домой. Однако мысленно она была еще там, в небе.
Дома Динара попыталась все-таки успокоиться. Поверив, что ее крылья теперь не исчезнут - она могла нащупать их с закрытыми глазами - Динара с улыбкой бродила по квартире, не в силах остановиться на какой-то определенной мысли. Лишь спустя какое-то время она смогла вернуться к обычным домашним делам, а точнее, в основном, к просиживанию на подоконнике рядом с ноутом. Ник любимой вызывал теперь улыбку и безграничную нежность.
А потом, во сне она все поняла. Она вспомнила. И свою беспечность, ошибки... и сломанную девчушку, словно мятую куклу, в лапах беспросветного отчаяния, и холодный прокуренный тамбур вагона, где случайно открылась дверь... боль, которую она, маленькая, несовершенная, пыталась взять на себя. Но ее одной было слишком мало для этой боли... А потом приговор. Стандартный в таких случаях: родиться среди них, подопечных, и снова найти себя. Она.... получается она нашла?! Динара давно проснулась и сидела на кровати, распахнув огромные глаза и обхватив себя руками. Сердце колотилось, как сумасшедшее, пальцы похолодели и вцепились в плечи почти судорогой. Динара медленно выдохнула. Да. Получается. Нашла.
До утра она уже не смогла сомкнуть глаз. Она сидела на кровати, покачиваясь, внезапно вскакивала, бродила по квартире и надолго замирала. За окном, тем временем, рассвело, день надвигался и знать не желая ни о каких переменах. Динара встала под обжигающе горячий душ, прогреваясь после безумной ночи, после завернулась в полотенце и попыталась все-таки осмыслить произошедшее. Динара не знала что будет дальше. Придется ли ей вернуться к своим, выполнив задание, или остаться здесь, заканчивая начатую жизнь... Все будет решать совет, как только она сообщит о себе. Но сейчас... сейчас у нее еще точно есть время. Динара улыбнулась и открыла ноут. Казалось, что с прошлого выхода в сеть прошла вечность, хотя измерялась она всего лишь часами. Лея, ее любимая, ее строптивая девочка была уже в сети. Недолго думая, Динара предложила встретиться ближе к вечеру. Теперь, почему-то, делать первые шаги и делиться своей радостью было легко. Даже слишком легко. Динара внезапно ощутила укол холода в груди - в ее любви вдруг явственно проступил привкус отстраненности. Т-е-п-е-р-ь-в-с-е-р-а-в-н-о. Девушка с нетерпением скомкала непрошенную мысль и тряхнула головой, избавляясь. Нет, все хорошо!! Видимо на том конце перемены тоже ощутились, потому как Лея внезапно ответила согласием.

- Привет!! - Динара сходу обняла Лею, сияя улыбкой.
- Ты сегодня слишком радужная, что случилось? - Лея ответно заулыбалась, подставляя губы для поцелуя.
- Я - ангел! - Динара рассмеялась от осознания глупости заявления, но ничего не могла поделать с собой, ей хотелось поделиться абсолютно всем. Но так уж получилось, что это самое "все" вмещалось в короткую фразу.
- Несомненно.
Лея смешливо фыркнула, беря за руку свою подругу и направляясь к парку, где девушки обычно гуляли в те редкие моменты, когда удавалось встретиться и не поругаться сразу. Какое-то время они молча шли рядом, наслаждаясь осенью, тишиной и теплом, которое снова вспыхнуло между ними от искр заразительного смеха. Но через какое-то время Динара не выдержала. Она развернула подругу к себе, пристально и с азартом глядя в глаза:
- У меня правда есть крылья. Веришь? Я... наверное я могу их показать тебе. Но только один раз... - с этими словами Динара сникла, вспомнив ограничения, которые касались жизни обретенных ангелов среди подопечных. Да, она могла показать себя, и даже дать ощутить реальность ее крыльев, но только единожды. Во второй раз это не сработает, и останется только вспоминать и верить. Сможет ли она? Динара с тенью сомнения взглянула на Лею. Запомнит ли? Или через какое-то время спишет все на разыгравшееся воображение? Динара замерла на мгновение, но потом тряхнула головой, предпочитая все же действовать. С последствиями или отсутствием оных разбираться придется потом. Рано или поздно. Так какая разница...
- Хочешь? - она снова загорелась, удерживая Лею за руки.
- Да. - внезапно тихо прошептала Лея. Видимо что-то было в глазах Динары, что-то невообразимое, сиюминутное и отчаянное, что заставляло верить ей вопреки здравому смыслу. - Да - еще тише повторила Лея, подаваясь вперед.
- Закрой глаза. Закрой, слышишь? Это самое главное. Ни за что не открывай!! Теперь дай руку. Видишь? Видишь??
Лея доверчиво протянула руку, касаясь запястий подруги, и, внезапно, увидела ее, словно в дымке. Сквозь закрытые глаза она стояла и смотрела на Динару, а за спиной... а за спиной у той вздымались два огромных крыла. Они были...словно настоящие, чуть трепетали на ветру, покачиваясь в такт сбивчивому, нервному дыханию Динары. И ее глаза - сияющие, лучистые, полные такой невообразимой нежности, смотрели на нее, на Лею, со смесью восторга и ожидания.
- Это... ты... я...
Лея опомнилась от ступора, едва удержав себя, чтобы не открыть от неожиданности глаз, и бросилась в объятия подруги.
- Ты и правда!.. - она зажмурилась еще сильнее, на всякий случай. - А как они?...
Лея даже не могла оформить всех вопросов, что теснились в ее голове. Она поверила полностью и безоговорочно, буквально замирая от восторга. И теперь хотелось чего-то непонятного, сразу и прямо сейчас.
- Да, летают. - Динара мягко улыбнулась, помня как сама пыталась осознать это. Вдруг ее осенила одна идея, безумная, опасная, ведь стоит только Лее хот чуть-чуть приоткрыть глаза... Но мысль уже захватила Динару, и она с горящими глазами подхватила Лею:
- Полетели? Прямо сейчас?? Только не открывай глаз, иначе мы просто разобьемся - со смехом добавила она, хватая подругу за руку.
Встав на большой гранитный куб в основании паркового моста, Динара обняла Лею, повернулась к ветру и сорвалась вниз, не давая себе опомниться. Крылья послушно раскрылись в потоках холодного воздуха, принимая.
- Держись за меня. А теперь смотри...
Прошептала Динара, накрывая ладонью глаза Леи, даря ей на прощание целый мир...

@темы: ориджинал

---

Руфемслэш

[thegamed]

Дорогие сообщники и заглядывающие!
Как мы знаем, скоро будет апокалипсис, потом новый год, а потом руфем. И в связи с этим мне хотелось бы задать вам всего пару вопросов, ответы на которые очень и очень помогут.

В январе-марте мы планируем провести пятый по счету - выходит, что юбилейный, - руфемслэш, на котором мы будем рады видеть ваши работы Ориентировочные даты те же, что и прежде: с середины января до середины февраля будет проходить прием работ, зрители и жюри будут голосовать за вас до начала марта, а 8 марта будут объявлены результаты.

Скорее всего, правила останутся теми же, что и в прошлом году, однако изменения возможны в составе номинаций и составе жюри.

1. В прошлом году было подано печальное количество переводов, видео и арта, так что нам важно знать - представляют ли эти номинации какой-либо интерес. Вы можете прислать работу или просто с удовольствием посмотрели/прочитали бы? Получится ли открыть эту номинацию, целиком зависит от вашего голосования и комментариев.

2. Мы хотели бы сделать участие в конкурсе комфортным для участников, и потому планируем организовать жюри этого года по следующему принципу: половина судей будет приглашена организаторами, но есть и вторая половина мест жюри - нам хотелось бы, чтобы будущие участники и читатели конкурса сами предложили тех судей, чьи оценки и вкусы вызывают у них доверие.
В комментариях к этой записи можно и даже нужно предлагать тех пользователей, авторов и рецензентов фемслэша и просто достойных людей, которых вы хотели бы видеть в жюри конкурса в этом году.

3. UPD: Изменения произойдут и в системе читательского голосования. Как и в прошлом году, проголосовать смогут только зарегистрированные пользователи сайта (прямо сейчас регистрация пользователей отключена, но мы восстановим ее ближе к началу конкурса).
Для каждой номинации будет создана голосовательная страница, где можно будет оставить комментарий, перечислив три наиболее понравившихся работы (работам при этом присваивается 3 балла первой, 2 балла второй и 1 - третьей). Эти комментарии сохранятся на сайте и не будут видны пользователям до окончания голосования - но позже будут опубликованы в открытый доступ.
Победит работа, набравшая наибольшее количество баллов.

4. UPD2: Наши баннеры:

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561613.png"></a>

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561616.png"></a>

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561617.png"></a>

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561618.png"></a>

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561620.png"></a>

<a href="http://femslash.diary.ru/?tag=3561401"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/9/4/1294506/76561622.png"></a>

Автор баннеров -  Пху

Задать все интересующие вопросы и просто поговорить на тему предстоящего конкурса также можно в комментариях к этому посту

Пожалуйста, ткните в кнопочку:

запись создана: 24.10.2012 в 23:31

Вопрос: Я бы поучаствовал в Руфемслэше с...

1. Фанфиком до 4000 слов		104	(20.88%)
2. Фанфиком более 4000 слов		42	(8.43%)
3. Ориджиналом до 4000 слов		64	(12.85%)
4. Ориджиналом более 4000 слов		38	(7.63%)
5. Переводом		28	(5.62%)
6. Рисунком		26	(5.22%)
7. Коллажем		12	(2.41%)
8. Видео		19	(3.82%)
9. Буду только читателем		127	(25.5%)
10. Кнопка		38	(7.63%)
Всего:		498 Всего проголосовало: 334

@темы: оргпост, руфемслэш

---

СФО

[thegamed]

Дорогие сообщники,
У нас остался последний десяток экземпляров сборника фемслэшных ориджиналов. Эти стремительно заканчивающиеся экземпляры вы сможете купить на Осеннем Слэшконе 3 ноября (по предварительной договоренности здесь в комментариях или в умыле - просто чтобы я знала, сколько брать с собой книг).
Возможность заказать книгу по почте тоже все еще актуальна.
А вот в ноябре книжек не останется совсем

@темы: сборник

---

Офф мск 21.09

[Синфик]

Товарищи и мимо проходящие! У нас тут планируется небольшой офф в честь приезда товарища  Kid?, с посиделками в приятной компании, обсуждением ФБ, текущих событий и возможным просмотром насквозь фемслэшного Обитель Зла-5.

Когда: пятница (21.09) часов с 16.00-17.00
Где: Грабли на Новокузнецкой, 2 этаж
Кто: будем рады видеть всех-всех. Приходите, будет весело

---

Слепые души

[alanaenoch]

Автор: Алана Инош
Название: Слепые души
Фэндом: Ориджинал
Жанр: Drama, Angst, FemSlash, мистика, философия
Размер: max
Статус: закончено (новая редакция от 2012 г.)
Рейтинг: PG-13
Размещение: с разрешения автора!
Аннотация: Кто я? Теперь – всего лишь обычная девушка... Скорее грешная, чем святая. Мои сияющие крылья остались далеко, за многослойной пеленой человеческих жизней, мой чудесный меч по имени Карающий Свет уже двадцать веков похоронен под снегами горных вершин – туда мне нет возврата, после того как я сделала свой выбор. Сделав его, я надолго забыла, кто я такая и какова моя цель. Я утратила своё настоящее имя. Всё, что осталось от моей былой сути – только исцеляющее тепло рук и... страх. Да, меня боится Тьма. Боится и бежит от меня. А я своей ослепшей и утратившей память душой сама боюсь её не меньше.
Мой любимый человек – слепой, но не душой, а глазами. Потеряв зрение, он не утратил силы и мужества жить и работать дальше. Потеряв внешнюю красоту, он остался прекрасен внутри. С ним меня связывает слишком многое, чтобы позволить смерти разлучить нас. А зовут моего любимого человека Альбина.
Что есть конец? – Новое начало. Что есть смерть? – Новое рождение. Я не понимала этого, пока не шагнула за грань земного бытия, чтобы завершить дело, начатое много веков назад... А также чтобы прозреть душой и вновь обрести забытые крылья.

Поскольку текст очень объёмный (роман), сюда он просто не влезет, а злоупотреблять местом, выкладывая его в куче постов, мне не хочется. Поэтому прочитать его полностью можно по ссылкам:
Слепые души на yuri.teinon
или
Слепые души на Самиздате, одним файлом
или
Слепые души на Проза.ру, по главам

Даю несколько ссылок на случай, если какие-то сайты будут тормозить и виснуть либо не открываться.

@темы: ссылки, книга, ориджинал

---

ФБ-2012

[Синфик]

Товарищи, а давайте-ка обсудим текущее мероприятие, а именно -  ФБ-2012

Пару дней назад уже начались текстовые выкладки (со списком фемслэшных работ вы можете ознакомится здесь), и это повод поговорить о выложенных текстах, о командах, от которых вы, возможно, ждете фема, повод поделиться своими соображениями, ну и вообще неспешно поболтать о таком большом и интересном мероприятии.

@темы: ФБ

---

У сумрака зелёные глаза. Главы 1-4

[alanaenoch]

От автора: Так как вещь довольно объёмная (13,7 авторских листов), для экономии места выкладываю здесь первые 4 главы, на пробу. Если кого-то заинтересует продолжение — с ним можно ознакомиться в авторском дневнике под тэгом У сумрака зелёные глаза.

Автор: Алана Инош
Название: "У сумрака зелёные глаза"
Размер: макси
Фэндом: Ориджинал
Статус: закончено
Жанр: Фемслэш, Экшн, Романтика
Рейтинг: R
Саммари:
     Если вы хоть раз встретились с вампиром, но спаслись от него, сумрак увидел вас и "взял на заметку". С этого момента он будет оплетать вас сетями, создавая условия для новой смертельно опасной встречи. Если и во второй раз избежите гибели, всё начнётся заново. Сумрак не оставит вас, пока не добьётся своего. У него есть своя воля и разум, хотя увидеть и пощупать его нельзя - можно только ощутить сердцем его холод или увидеть во сне его удушающие щупальца.
     Если вам снятся странные сны о монастырском саде и яблоках исчезнувшего много столетий назад сорта Горькая Аннетта, а также о приготовляемом из них сидре, а ещё о красивой путешественнице, погибшей на осенней лесной дороге от рук разбойников, то, может быть, с вашей головой что-то не то... А может, это как-то связано с загадочной обладательницей дорогой машины и зелёных глаз, которая подарила вам букет полевых цветов и которую, как вам кажется, вы знали когда-то давно... Не в этой жизни.
     Если вас зовут Алёна и у вас есть друг по имени Андрей, вы можете написать формулу любви: "Алёна + Андрей ='сердечко' ". Но вам снятся сны о яблоках, вы когда-то знали обладательницу зелёных глаз и "Майбаха"... Наверно, что-то с этой формулой не так.
     А если вы - охотник на вампиров, сумрак может потребовать от вас пожертвовать всем ради того (или той), кого вы любите, заставив вас пойти на страшный и горький обмен...
Размещение: с разрешения автора!

Глава 1. Потерянные туфли и экзотическое имя

Здравствуйте. Позвольте представиться: меня зовут Алёна. Я ваша современница, но мне довелось держать в руках яблоки сорта Горькая Аннетта, с конца шестнадцатого века считавшегося утраченным. Я живу в век нанотехнологий и компьютеров, но знаю ужас и жар костров, запалённых инквизицией по всей Европе. Нет, я не путешественница из прошлого в будущее или наоборот... Хотя, если разобраться, такими путешественниками являемся мы все, а точнее – наши души. До знакомства с Аидой моя жизнь была заурядной – как у всех: друзья, дом, работа. После – перевернулось всё. Как это было? Могу рассказать то, что известно мне – о том, как далёкое прошлое пыталось убить моё настоящее и будущее, но я буду не единственной рассказчицей. Позвольте начать мне, а Аида позже поведает свою часть истории.

Итак...


Глава 1. Потерянные туфли и экзотическое имя

План: Зелёный дракон, туфли, маньяк и главпочтамт. Обладательница «Майбаха» и мужского парфюма. Осмотр в машине. Трубка против сигарет. Ночь у озера и сильные руки.


Босые ноги ступали по сухому пыльному асфальту, а чёрные лаковые туфли на десятисантиметровой шпильке блестели у меня в руке. Сумочка неприкаянно болталась на плече, выбившиеся из причёски пряди лезли в лицо. Зеленоглазый дракон хмеля свивался во мне кольцом, туманя мозг дурманящим выхлопом из своей клыкастой пасти. Сиреневатый свет уличного фонаря, кусты, ночная прохлада.

Я прислонилась к стволу дерева. Дракон внутри был слишком тяжёл, он невыносимо, до тошноты пригибал меня к земле, но я должна была донести его до дома. Ну, и себя в первую очередь.

Клёны на этой улочке уютно нависали над неширокой проезжей частью, придавая ей вид парковой аллеи и создавая тенистую прохладу в жаркий день, а сейчас сквозь просветы в кронах было видно звёздное небо. Мне отчего-то захотелось подымить на звёзды, и я не глядя запустила руку в сумочку в поисках сигарет. Нащупав пачку, я достала её. Сигареты не вытряхивались. Чертыхаясь, я так тряхнула пачку, что все они высыпались из неё наземь. Этот чёртов зелёный гад слишком сильно действовал на меня. «Зелёный дракон» – так назывался коктейль, которого я выпила целых три порции, и теперь эта жидкая «рептилия» бултыхалась во мне, делая мои движения неловкими и превращая желудок в средоточие тошнотворного мучения. Впрочем, до «Дракона» была текила, водка, шампанское, виски... Ещё Бог знает что. А ещё был Андрей и эта белобрысая соска с внешностью модельки. Чёртова кукла с чёлкой. Мальвина с ресницами.

С преувеличенной пьяненькой аккуратностью поставив туфли рядом на асфальт – всё-таки, они стоили мне ползарплаты, – я кое-как собрала сигареты, одну зажала в зубах, а остальные как попало затолкала в пачку. Причудливое желание подымить на звёзды во мне ещё не угасло, и я с энтузиазмом принялась также на ощупь искать зажигалку, но вместо неё попадалась то косметичка, то кошелёк, то упаковка влажных салфеток, то прочая дребедень. И вдруг...

Краем глаза (зрение от дракона не слишком пострадало) я заметила одинокую мужскую фигуру, приближавшуюся ко мне. Ночной пешеход двигался как-то подозрительно – не шёл себе целенаправленно своей дорогой, а словно бы подкрадывался: два шага – остановка, ещё три шага – опять пауза. Ледяная драконья чешуя царапнула мне сердце, а мысль о маньяках заставила окаменеть. В случае чего – тут же дать стрекача. В школе стометровку я бегала за тринадцать секунд... Впрочем, теперь мне было уже не шестнадцать лет. Курение, лень и сидячая работа убили во мне прирождённого спринтера.

Секунды шли. Чего я, собственно, дожидалась, когда начинать убегать можно было прямо сейчас?

– Д... д... д-девушка, и... извните, – послышался заикающийся интеллигентный голос. – В-вы не знаете, к-как отсюда лучше пройти к главпочтамту?

Я хотела спросить, какого лешего ему посреди ночи понадобилась почта, но рука знала лучше моих мозгов, что следует делать. Выхватив из сумочки духи в цилиндрическом флаконе, я крикнула:

– Не подходи! А то получишь газом в гляделки!

Но, видимо, этому типу позарез была нужна почта, потому что он продолжал приближаться.

– Д-девушка, да я... м-мне правда на главпочтамт нужно... Я не к-какой-то там...

Договорить он не успел: я брызнула ему духами в лицо и попыталась вспомнить, как я в пору золотых школьных лет бегала стометровку за тринадцать секунд. Туфли за ползарплаты остались аккуратненько стоять одна подле другой под злополучным клёном. Не до них было: жизнь дороже.

Бег с драконом внутри оказался испытанием не из простых. Зелёный хвост коварно оплетал мне ноги, босые ступни горели и саднили, терзаемые шероховатостями асфальта, а грудь была готова вот-вот взорваться, как паровой котёл. Забег мой закончился внезапно и неприятно: глаза мне ослепил свет фар вывернувшей из-за угла машины, и я врезалась в капот. Хвала богам, ехала она на совсем низкой скорости и успела затормозить, и столкновение получилось не смертельным для меня, хотя и весьма ощутимым. Ударившись ногами и животом, я упала. Дверца открылась, и на асфальт ступила нога в замшевом мокасине. Женская нога, обтянутая тёмной джинсовой тканью.

Мне помогли подняться очень сильные руки – тонкие и изящные, но прямо-таки железные. Кожаная куртка, тёмные прямые волосы почти до пояса, дымчатые очки, перламутровый блеск на губах, смуглая кожа.

– Вы как? – спросила незнакомка. – Сильно ушиблись?

– Да вроде... нет, – пробормотала я.

– Присядьте в машину, я вас осмотрю.

– Вы врач?

Глаза незнакомки за дымчатыми стёклами блеснули прохладными звёздами и некстати напомнили мне о желании подымить.

– Да, можно сказать и так, – сказала она мягко.

В приглушённом освещении салона её волосы шелковисто блестели, изящный рот перламутрово мерцал. Смуглое лицо отличалось приятными чертами, близкими к правильным. Когда она потянула вниз молнию на моём платье, я удивилась.

– Это зачем?

Перламутровый рот улыбнулся.

– Ну, должна же я вас осмотреть. Чего вы боитесь?

– С чего вы решили, что я боюсь?

– У вас сердце колотится, как у пойманной пташки.

Она сказала мне это почти в самое ухо, и от её атласного голоса даже зелёный дракон во мне сомлел. С виду хрупкие, а на самом деле стальные руки бережно раздели меня, и по моему телу забегали пальцы, нажимая то тут, то там.

– Здесь больно?

– Нет...

– А здесь?

– Нет.

– А вот тут?

– Ой...

Мягкая ладонь скользнула по внутренней стороне моего бедра. Это было мало похоже на... как это? Пальпацию.

– Ну, думаю, всё в порядке. Пара синяков – максимум, что вам грозит.

Я натянула платье молнией вперёд – дракон запутал, будь он неладен. Незнакомка помогла мне выпутаться и надеть его правильно. Платье, конечно, не дракона.

– Ко мне тут какой-то маньяк пристал, – не смогла не поделиться я.

– А, так это вы от него бежали? – чуть нахмурилась незнакомка. – Какой ужас.

Особого ужаса, впрочем, в её голосе не слышалось, как будто она каждый день сталкивалась с убегающими от маньяков людьми. Однако следующие её слова моего дракона просто ошарашили:

– Что бы вы сейчас больше всего хотели сделать?

И тут, конечно, вспомнились звёзды.

– Я хотела подымить под звёздным небом, – призналась я. – Но этот урод мне помешал.

– Ну что ж... – Незнакомка пересела с заднего сиденья за руль. – Я знаю одно местечко, где можно покурить без помех.

Машина мягко покатилась по пустынным ночным улицам. Я бегло оценила салон, впечатлилась. Эта детка выглядела недёшево, равно как и её хозяйка. Внешняя простота в одежде и минимум макияжа были обманчивыми: за этой кажущейся скромностью стояли немалые деньги.

– Меня зовут Аида, – сказала незнакомка. – А вас?

– Алёна, – представилась я.

Зелёный дракон щекотал меня изнутри и тянул за язык, впрыскивая мне в кровь сыворотку правды, и я поведала Аиде свою печальную историю. На вечеринке у друзей я поссорилась с Андреем, которому вешалась на шею эта девица... не помню её имени. А он не только не пресекал её поползновений, но и, как мне показалось, поощрял их – у меня на глазах. Что сделала я? Напилась, психанула и потопала пешком домой: общественный транспорт уже не ходил. Вот и всё, собственно. Причёска растрепалась, вечерние туфли остались под клёном... Хорошо – хоть остались звёзды и пачка сигарет.

– Ой, что-то я разоткровенничалась, – спохватилась я.

– Ничего, – улыбнулась Аида. – По работе мне постоянно приходится иметь дело с человеческими проблемами.

– А кем вы работаете?

– Я психоаналитик и психотерапевт.

Я не могла оторвать взгляда от её роскошных волос – длинных, гладких, мерцающих. Их атласный блеск завораживал. Смуглая рука изящно и небрежно лежала на руле, поблёскивая умеренно длинным французским маникюром, в нежной мочке уха звездой сверкала маленькая серьга с прозрачным, как хрусталь, камушком – почти наверняка бриллиантом. Несмотря на кажущуюся женственную хрупкость и изящество, в ней проглядывало что-то неуловимо мужское, твёрдое и спокойное. Гордая посадка головы, мягкий, но уверенный голос, прямая осанка и чёткая линия подбородка. А может, это впечатление создавал мужской аромат её духов – сдержанно-холодный, строгий. Запах элегантности.

– Мы приехали, – объявила она между тем.

Зелёный дракон всё ещё владел мной – оплёл своим дурманом мои пальцы, и я запуталась с дверцей – не могла с ходу сообразить, за какую ручку тянуть, чтобы её открыть.

– Я помогу, – сказала Аида. – Сейчас.

Она вышла, открыла дверцу и подала мне руку. Меня немного удивил этот жест, но я воспользовалась предложенной рукой: это было весьма кстати, потому что дракон всё ещё путался у меня в ногах, а растянуться при выходе из машины мне совсем не хотелось.

Мы были за городом, на высоком берегу озера. Мои ноги ступали по прохладной траве, а над головой раскинулось звёздное небо. Перед этой красотой отступал даже дракон... В потёмках я оступилась, и меня снова подхватили стальные руки. С виду – такие нежные и слабые, а сила совсем не женская.

– Осторожно, Алёнушка.

Когда глаза попривыкли, я смогла рассмотреть ночной пейзаж получше. Небо было не совсем тёмным – западный его край желтовато светился; над водной гладью стлался туман, сосны молчаливо тянулись ввысь. Звёзды мерцали неярко, холодным, далёким светом... Но идиллию вскоре нарушил настырный комариный вой: их здесь летали полчища.

– Дым их отпугнёт, – сказала Аида. – Сделаем то, ради чего сюда и приехали.

Сигарету я вытряхнула, но зажигалка в Бермудском треугольнике моей сумочки, похоже, пропала бесследно. Аида же тем временем раскуривала изящную трубку – это показалось мне необычным и очень стильным, хотя и чуть старомодным. Затянувшись и выпустив клубочек дыма, она поднесла спичку мне.

– Вы курите трубку? – сказала я, тоже затягиваясь. – Так непривычно такое видеть в наши дни.

– Да, сигареты я не очень жалую, – ответила Аида. – Старая привычка.

Она постелила на траву свою куртку, и мы уселись, глядя на звёзды и пуская струи дыма. Ночной покой озера утихомирил моего дракона, и я, кажется, начала трезветь. Не хотелось думать о плохом, Андрей с его девицей остался далеко, а рядом были только сосны, звёзды и лёгкая табачная горечь. Наваливалась усталость – такая, что и потеря дорогих туфель казалась пустяком, и даже не было сил удивляться тому факту, что я вот так, среди ночи, махнула на природу с совершенно незнакомым человеком.

– Не думайте ни о чём, Алёна. Смотрите на звёзды и мысленно устремляйтесь к ним. Пусть ваш ум очистится от суеты.

Наверно, эта встреча и поездка была мне нужна. Здесь, у ночного озера, наедине с природой, я действительно отрешалась от всего мелкого и недостойного. Целительная сила ночи и – не скрою – обаяние моей новой знакомой исподволь делали своё дело.

От души зевнув, я поёжилась.

– Вы устали? Может, отвезти вас домой? – прозвучал голос Аиды, обволакивая меня шёлковой пеленой заботливости.

– Не хочу домой, – вздохнула я.

– Ну, тогда посидим ещё.



...Проснулась я в машине – на заднем сиденье, завёрнутая в клетчатый плед. Над озером уже занялась заря, и поверхность воды тихо розовела под ещё не рассеявшейся дымкой тумана. Аиды не было видно, зато прекрасно стали видны красавицы-сосны. Кутаясь в плед, я вышла из машины и вдохнула полной грудью... Господи, как прекрасен мир! Как мелко и глупо всё, что было вчера!

Я спустилась к воде: захотелось помыть многострадальные ноги, ступни которых стали совсем чёрными. Кромка берега у самой воды была песчаной, образовывая что-то вроде маленького пляжа, и мне подумалось, что весьма недурно было бы позагорать здесь. Одной рукой приподнимая подол, а другой придерживая плед, я вошла в воду по щиколотку. Потирая ноги друг о друга, я смывала с них не грязь, а прошлое.

– А, вот вы где, – послышался голос Аиды. – Решили искупаться?

Она спускалась ко мне с букетом полевых цветов и крышкой от термоса, полной земляники.

– Доброе утро, Алёнушка.

– Доброе, – улыбнулась я. – Нет, купаться не буду, только ноги помою немножко.

– Кстати, а где ваша обувь? – спросила она, протягивая мне цветы и землянику.

– Ой, это мне? – удивилась я. – Спасибо... Туфли там, на улице остались. Я их забыла, когда от того урода убегала. Главпочтамт ему среди ночи понадобился, видите ли... Эх, хорошие были туфельки, и стоили недёшево.

– Может, они ещё там? Давайте вернёмся, посмотрим.

Я вздохнула.

– Навряд ли... Вы забыли, где мы живём? У нас всё тащат, что плохо лежит.

– Час ещё ранний, может, не успели умыкнуть, – улыбнулась Аида. – Так, держитесь-ка...

Не успела я ойкнуть, как очутилась у неё на руках, едва не просыпав ягоды. Она держала меня легко, словно я ничего не весила.

– Ой, зачем вы? Тяжело же!

Аида с лёгкой улыбкой ответила:

– Чтоб вам снова не пачкать ножки, позвольте вас отнести к машине.

Я поражалась той силе, которая скрывалась за её внешне хрупким сложением. Ростом Аида была не намного выше меня, да и весила вряд ли больше, а вот поди-ка – несла меня, как ребёнка, наверх по крутому берегу.

– Ну, ни фига себе, – только и смогла я сказать, когда она бережно усадила меня в машину.

Аида как будто даже не запыхалась. Теперь, разглядев её при свете утра, я нашла её фантастически красивой – одни волосы чего стоили, да и черты лица не подкачали. Только цвета глаз я не могла разобрать за желтовато-коричневыми стёклами дымчатых очков. Узкие джинсы облегали её стройные ноги, позволяя оценить редкую гармоничность и изящество их сложения, а двигалась она пластично, уверенно и с достоинством. В то же время в вырезе ноздрей её аристократически правильного носа было что-то немного хищное.

По дороге я задумчиво клала в рот ягодку за ягодкой и не заметила, как всё съела. Когда мы приехали на место моего ночного приключения, я и не надеялась найти туфли, но – о чудо! – они до сих пор стояли там. Я радостно рассмеялась.

– Ну надо же! Их никто не тронул, поразительно.

– Просто никого ещё нет, – сказала Аида, обводя взглядом пустую сонную улицу. – Вам повезло.

– Да уж, везение редкостное, – усмехнулась я, всовывая ноги в туфли и морщась при этом. Босиком было свободнее и легче, а теперь – снова эти колодки с каблучищами. Я с завистью посмотрела на мягкие мокасины Аиды из коричневой замши: вот уж удобно должно было быть в них!

Повисла пауза. Я разглядывала плавные, респектабельные очертания машины Аиды – золотисто-коричневого «Майбаха», в стёклах которого отражалась пустая улица и рассвет над городом, и не знала, как быть дальше, какие найти слова. Отчего-то стало грустно до слёз.

– Спасибо вам большое, – наконец сдавленно выговорила я.

– За что? – спросила Аида, заглядывая мне в глаза с беспокойством. – Что такое? Вы, кажется, собрались плакать?

– Ну... За цветы... за эту поездку. – Я шмыгнула носом, прижимая к себе букет. На меня всё больше «накатывало», я чувствовала, что раскисаю, и злилась на себя. – Не обращайте внимания, это называется «после вчерашнего», – пояснила я с усмешкой.

– Вам совершенно не за что меня благодарить, Алёна, – сказала Аида, мягко сжимая мои пальцы. – Мне было очень приятно с вами познакомиться... и провести ночь столь романтичным образом, – добавила она с улыбкой. – Так что это, скорее, я должна поблагодарить вас.

От пожатия её руки я вдруг ощутила приятное томление под диафрагмой и лёгкие сладкие мурашки по телу. «Сердце щемит от тоски» – такое клише, наверно, подошло бы к этому чувству. Светлое, наивно-чистое небо над головой усугубляло ощущения, и я закрыла глаза рукой.

– Не смотрите на меня, у меня тушь размазалась...

Аида засмеялась.

– Вы очаровательны, Алёнушка. Мне не хочется с вами прощаться навсегда... Может быть, продолжим знакомство?

От этих слов у меня посветлело на душе. Сама не знаю, отчего я так обрадовалась.

– Я не против...

– Может, обменяемся телефонами? – предложила Аида.

Мой мобильный оказался разряжен, и она протянула мне визитку. «Аида Германовна Вангелиди», – прочитала я. Хм, какое экзотическое имя.

Глава 2. Промискуитет и веник

Глава 2. Промискуитет и веник

План: Потревоженный внутренний покой. Счёт один-один. Полевые цветы против роз.


Хвала небесам – было воскресенье, и я располагала временем, чтобы прийти в себя после вчерашнего стресса. Но утро, начавшееся столь увлекательно, продолжилось уже не таким приятным образом. Когда в дверь начали трезвонить с дикой настойчивостью, я мокла в ванне с питательной маской на лице и с зажжённой аромалампой, заправленной маслом грейпфрута – словом, была вся в медитации и полном расслабоне, а потому не спешила выскакивать из воды и мчаться к двери. Но оставлять в покое меня не собирались: зазвонил мобильный, к этому времени уже успевший подзарядиться. Я и пальцем не пошевелила, и он в конце концов тоже заткнулся.

Но внутренний покой, которого я достигла с таким трудом, был, конечно, нарушен. Мои мысли, как потревоженные птицы, вспорхнули с извилин и закружились над темой: «Кто это мог быть и почему он звонил как ненормальный?» Вариант, пришедший в голову первым, был – это Андрей. Накобелировался вчера с той Мальвиной, а теперь ему меня подавай. Ага, щас. Перетопчется.

Должным образом завершив водные процедуры, я взяла телефон и проверила пропущенные звонки. Так и есть, Андрюша. Усовестился, беспокоится обо мне? Палец дрогнул в сторону кнопки вызова... Нет, нет, нельзя давать сердцу растаять. Кобелизм детектед. И, откровенно говоря, это был уже не первый случай проявления его, так сказать, любвеобилия. За те полгода, что мы с ним встречались, я пару раз ловила его на интрижках «на стороне», но всё заканчивалось примирением. Андрей умел быть милым, весёлым, ласковым и покладистым, но у него имелся небольшой недостаток: он был до невозможности падок на женские чары. Два раза я его простила, но сейчас ощущала, что всё это начинает меня утомлять.

Я неторопливо заварила зелёный чай с жасмином – самое то после ванны и ароматерапии. С Андрея мысли переключились на мою новую знакомую, визитка которой лежала на тумбочке в спальне. Как там её фамилия?.. Греческая какая-то. Василиади? Киприади? Аромат жасмина переплетался с длинными сверкающими прядями её волос, смешивался с простым, солнечным и терпким запахом полевого букета на столе... Какого всё-таки цвета у неё глаза? Гм. Странно, почему она так будоражит меня? И такое ощущение, как будто я её знала когда-то давно...

Я царственно возлежала на диване с чашкой чая, когда позвонила Танюшка. Они с Настюхой собрались по магазинам – не хотела ли я составить им компанию? В «Кристине» как раз – распродажа.

– Ммм, – с неохотой промычала я, по-кошачьи потягиваясь. – Танюш, я щас немножко не в настроении... Лениво как-то. Да и после вчерашних возлияний...

– Кстати, – затараторила Танюшка. – Что там у тебя с Андреем? Не помирились? Он вчера сам не свой был после твоего ухода. Мы тоже беспокоились, между прочим! Попёрлась куда-то – одна, пьяная, среди ночи...

– Да ладно, – небрежно перебила я. – Ничего со мной не случилось. Если б случилось, мы бы с тобой сейчас не разговаривали, сама понимаешь. Андрюха звонил только что... Я в ванной была. Перезвонит, если надо. Фиг с ним.

– Ну-у, – неодобрительно протянула Танюшка, – я бы таким парнем не разбрасывалась.

Я фыркнула.

– Тоже мне, сокровище. На каждую юбку слюни пускает.

– Слушай, подруга, ты вчера родилась, что ли? – сказала Танюшка. – У всех мужиков такая натура – кобелячья. Пусть пускает слюни, но любит-то он тебя и возвращается всегда к тебе, а не к кому-то там!

– Ну, нет, – твёрдо ответила я. – Меня такой промискуитет не устраивает.

– Чё? – не въехала Танюшка.

Я, посмеиваясь, перевела на русский матерный:

– Бл*ство, блондинкО ты моя! Пополняй словарный запас. Я не желаю быть четвёртой женой в гареме, я хочу быть первой и единственной.

Танюшка хмыкнула – то ли обиделась на «блондинку», то ли что-то другое.

– Значит, не пойдёшь с нами?

– В другой раз, Тань, – ответила я. – Сегодня правда как-то не в настроении.

– Ну ладно, чмоки.

После этого бестолкового разговора моё настроение окончательно скисло, а от внутреннего покоя не осталось камня на камне. Так захотелось чего-нибудь хорошего, проникновенного, чтоб душа умылась росою слёз и улетела в райские кущи – хоть вой. Музыку, что ли, поставить какую-нибудь соответствующую?

Я перебирала диски, когда в дверь снова позвонили. Вздохнув, я пошла открывать.

На пороге стоял шикарный голубоглазый шатен, фигуристый и в меру подкачанный, в белой рубашке поверх такого же цвета футболки, в просторных светлых летних брюках и с алой розой в руке.

– Привет, Андрюш.

Впустив его, я пошла на кухню, он с розой – за мной.

– Алён... Я знаю, я – сволочь...

– Похвальная самокритика, – хмыкнула я, ставя чайник.

– Котён... – Он попытался меня обнять.

Я мягко вывернулась – якобы за вазочкой. Стараясь не смотреть на него, я налила воды и поставила розу. Мне и не нужно было его видеть, чтобы знать, что сейчас он старательно делал щенячьи глаза.

– Котён, зачем ты ушла вчера? Я места себе не находил всю ночь, звонил тебе... Думал, с тобой что-то случилось.

– Как видишь, я в порядке, – сухо сказала я. – Теперь ты можешь быть спокоен.

– Коть, ну... Я знаю, что я виноват. Но зачем было ТАК...

Я вскинула глаза.

– А ТАК, как ты вчера – зачем было? Ладно, проехали. Старая история... Она – твоя одноклассница, вы сто лет не виделись, и так далее, и так далее... Чай, кофе?

Он слегка опешил.

– Да всё равно... Что сама будешь, то и мне.

Я достала пачку чёрного чая. А Андрей вдруг спросил:

– А это что за веник?

Он только что заметил на кухонном столе букет Аиды. Сквозь деланное равнодушие в его голосе прозвенели льдинки.

– За городом нарвала, – ответила я, чувствуя, как в животе растекается тепло морального удовлетворения. Пусть и он побывает в моей шкуре.

– Так... – Сунув руки в карманы, Андрей подошёл к окну. – Когда это ты успела побывать за городом?

– Ночью, – сказала я, ничуть не солгав. – А в мобильном села батарея, потому ты и не мог дозвониться. Ещё вопросы будут?

– Да. И что ты там делала?

– Дышала свежим воздухом, думала о жизни, – хмыкнула я.

– Одна?

Что-то заставило меня солгать:

– Да.

– И цветов ты, значит, нарвала себе сама?

– Именно.

Я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться. Но смех этот был невесёлый, отягощённый чувством предельной усталости и тоской по озеру, по соснам, по песку. Как же мне снова хотелось туда! И желательно – без Андрея. Но впереди была рабочая неделя – пять бесконечных дней, и о том, чтобы выбраться туда, раньше следующей субботы нечего было и думать. Мне казалось – не доживу.

– Хм-м-м, – промычал Андрей. – Так-так-так... Ну, ладно. Я, конечно, тоже не святой...

– Что значит «тоже»? – перебила я. – Ты на что намекаешь?

– Да ладно, мы оба взрослые люди и понимаем... – он опустил на мои плечи свои большие тёплые руки, – что счёт – один-один. Не надо, коть, не надо, – пресёк он мою попытку возражения. – Я провинился – ты мне отомстила, мы квиты. Скажи только, я его знаю? Чтобы я по ошибке не набил морду не тому, кому следует.

– Ну уж, это ни в какие ворота, – рассердилась я, сбрасывая его руки со своих плеч. – Во-первых, я тебе не мстила, во-вторых, бить морду просто некому, а в-третьих... Я хочу побыть одна: неважно себя чувствую. Не мог бы ты уйти?

– Как скажешь, – сказал Андрей, блеснув льдинками в глазах.

Он вышел из кухни, а я отвернулась к окну, пытаясь справиться с комком в горле. Звук хлопнувшей входной двери кнутом ударил по моим нервам, и на глазах выступили слёзы. Я видела, как Андрей вышел из подъезда и стремительным, летящим шагом направился прочь от дома – высокий, сильный, широкоплечий. Ветерок шевелил его волосы, солнце золотило макушку, а у меня в кишках разливалось ужасное, ледяное отчаяние. Вспомнились слова Танюшки: «Главное, что возвращается он всегда к тебе». Почему-то мне казалось, что Андрей уходил навсегда. Он скрылся за углом, а я, упав на диван, разревелась.

В порыве злости и горя я швырнула букет Аиды в мусорное ведро, но вид нежных, ни в чём не повинных цветов, отправленных на помойку, заставил моё сердце содрогнуться от жалости. Нет, так нельзя. Я достала букет и поставила на место. Роза Андрея стояла на рабочей поверхности у плиты – гордая красавица, взиравшая на скромные полевые цветочки свысока. Я ласково, ободряюще дотронулась до букета. Простые и искренние васильки, донник, зверобой, пастушья сумка, колокольчики и иван-чай нравились мне больше тепличной королевы. Вспоминалось босоногое детство, каникулы у бабушки в деревне, бескрайнее поле, лес и летние грозы...

Всплакнув и выпив ещё чаю с овсяными печенюшками, я решила: будь, что будет. Вернётся – опять прощу, куда ж я денусь, а нет – горевать не буду.

Глава 3. Попытка примирения и лесное чудовище

Глава 3. Попытка примирения и лесное чудовище

План: Сны о монастырских яблоках и гибели путницы. Шашлыки на озере. Странные эротические фантазии, царапины на спине, поцелуи призрака. Ночные кровососы. Глаза во мраке.


Я не люблю яблочный сок, потому что у него вкус смерти.

Мне снова приснился этот странный сон: средневековый монастырь, сад, осень. Терпкий запах грусти и крик улетающих птиц. В прекрасном монастырском саду растут яблоки, из которых делают крепкий сидр на продажу.

Сон этот снился мне уже не в первый раз, и всегда после него я весь день ощущала себя странно. Тоска и необъяснимое чувство вины теснились под рёбрами. Хотелось у всех просить прощения, а за что – я сама толком не могла понять.

Понедельник, начало рабочей недели – и без того-то день тяжёлый, а с этим сном и подавно полный депрессняк. Монитор компьютера был мне ненавистен, коллеги казались тупыми хамами, а бэйджик с именем у меня на груди – зэковским номером. Я была рада вечером вернуться домой с этой треклятой работы. Андрей не позвонил, я тоже не стала этого делать, и в кишках по-прежнему сидело тоскливое чувство, будто что-то оборвалось, кончилось.

На следующий день он тоже не позвонил, а я подумала, какой он, в сущности, козёл. То есть, ему можно изменять мне направо и налево, слова ему не скажи, а стоит у меня дома появиться букету цветов, который не он подарил – и сразу я делаюсь предательницей? Интересненькое дело. И самое смешное – предательства-то никакого не было.

Свернувшись в кресле перед телевизором, я вертела в пальцах визитку. Частный психотерапевтический кабинет, доктор Вангелиди Аида Германовна. Психологические консультации, психоанализ, гипноз. Адрес и телефон. Любопытно, сколько она берёт за одну консультацию? «Майбах» – ну ооочень дорогая машинка...

Почему мне казалось, что я знала её когда-то? И это было как-то связано со сном про монастырь.

Бред какой-то.

Между тем рабочая неделя подошла к концу, а Андрей не звонил и не появлялся. А вечером в пятницу позвонил Лёха и сообщил, что он с Леной, а также Стас с Викой едут на все выходные к озеру. Моё участие уже оговорено, и отказ не принимается.

– Палатки, купание, романтика! – расписывал он прелести предстоящего уикэнда на природе. – Чего киснуть дома, когда погода шепчет?

Лёха был нашим с Андреем общим приятелем – собственно, у него мы и познакомились полгода назад. Работал он инструктором по фитнесу, а Стас, охранник в банке, ходил к нему в зал. Андрей тоже занимался у него, а я с Лёхой познакомилась через Танюшку – он был её сводным братом.

– А Таня едет? – спросила я. Просто так, чтобы что-то спросить.

– Не, у Танюхи другие планы на эти выходные, – сказал Лёха. – Заедем за тобой в семь утра, поэтому изволь быть к этому времени абсолютно готовой.

– Рань-то какая, – недовольно проворчала я. – На неделе на работу вставать в полседьмого приходится, так ещё и в выходные...

– Отставить брюзжание, – весело оборвал меня Лёха. – Не на работу едем – на отдых. Подпитаешься от природы энергией, восстановишь силы!

– Ладно, убедил, – вздохнула я. – Мне что-нибудь закупать?

– Всё оплачено, мадам. С девчонок денег не берём.

Остаток вечера я провела в сборах. Набрала целый баул, но потом, подумав, половину вещей – таких, как маникюрный набор, крем для депиляции и «курортное» крепдешиновое платье – выбросила. Не на курорт, в самом деле, еду, и на два дня, а не на месяц. Купальник, полотенце, солнцезащитный крем, панамка, запасная футболка и штаны, влажные салфетки, пластырь, бинт и йод – ну, и будет с меня. Да, и фотоаппарат ещё положила – вдруг захочется что-нибудь запечатлеть на память?..


...Мне опять приснился монастырский сад, яблоки и сидр. Бочки, пропахшие яблочным духом, мрачные серые своды кельи, соломенный матрац. И ещё кое-что, а именно – лесная дорога, карета и кровь на богатом платье. Золотой ковёр из листвы подчёркивал дивный цвет кожи путницы, а осеннее солнце играло бликами на каштановых волосах... «Прошу вас, не надо!» Но в ответ – смех. И – алые брызги на щеках, как будто кто-то с размаху дал кулаком по пригоршне клюквы.

А потом – огромный чан с яблочным соком, и я тону в нём.

Вот почему я не люблю этот сок.


...Разбудил меня всё тот же Лёха – телефонным звонком:

– Ты уже готова? Мы едем! Через пять минут будем у тебя.

– Угу, – хрипло буркнула я.

А ведь я заводила будильник на шесть тридцать. Неужели не слышала? Спотыкаясь спросонок – ноги дрожали и выписывали кренделя, а вестибулярный аппарат кричал: «Вы шо, таки сдурели – вскакивать так резко?!» – я ринулась в ванную. Перед глазами ещё крутились жутковатые, тоскливые картины из сна, а руки норовили повиснуть, как плети, поэтому всё, за что я ни бралась, падало. Попытка выпить стакан йогурта (на полноценный завтрак времени уже не оставалось) трагически и нелепо оборвала жизнь чашки, а пряник, не желая быть съеденным, ускакал от меня под стол. Нырнув за ним, я треснулась головой и шёпотом прокляла пряничную вредность.

– Говорила мне мама: «Не ешь с пола», – проговорила я, потирая ушибленную макушку. – Но всё не впрок. Ничего, мы не гордые, можем и отряхнуть... Не волнуйся, мама, пол я мою регулярно.

Обдув пряник, я впилась в него зубами, и в этот момент раздалась трель домофона.

– Леопольд, выходи, – услышала я в трубке Лёхин голос.

– Щас. Минутку.

Хоть я и не Цезарь, но на протяжение названного промежутка времени умудрялась делать сразу несколько дел: одеваться, доедать пряник с йогуртом и накладывать подобие макияжа. Так, самую малость: ресницы чуть-чуть и брови карандашом. Какое счастье, что вещи я собрала с вечера!

Когда я вышла, Лёха одарил меня порцией своего «фирменного» юмора:

– Чего у тебя глаза, как у совы, которая села на горячую сковородку?

Во дворе стояли две машины: одна – Лёхина, в ней сидела его девушка Лена и ещё кто-то, а вторая – Стаса с Викой.

– Карета подана, мадам, – распахнул Лёха заднюю дверцу, беря у меня сумку с вещами.

Я села и... оказалась рядом с Андреем. Он, видимо, тоже не ожидал меня увидеть, потому что глаза у него сделались прямо как из шуточки про сову. По тому, как Лёха с Леной переглянулись, нетрудно было догадаться, что это была их идея.

– Ребята, давайте жить дружно! – сказал Лёха. – Надеюсь, эта поездка пойдёт вам на пользу. Мирись-мирись, больше не дерись!

Лена, миниатюрная брюнетка, за лето загоревшая дочерна, обернулась и сверкнула белыми зубами на смуглом лице.

– Палаток только три – по одной на каждую пару, так что ночевать вам придётся тоже вместе.

За всю дорогу мы с Андреем не перемолвились и парой слов – так и просидели, глядя в разные стороны.

Солнце кололо кожу золотыми иглами, пробиваясь сквозь кроны сосен, и ослепительно сверкало на воде. Этот смешанный запах – сосен, воды и моей собственной кожи, разогретой солнцем – был запахом лета, его квинтэссенцией. Если бы можно было его как-нибудь законсервировать, как ягоды! Вместо варенья, чтобы дышать им зимой...

– Шашлыки будем жарить вечером, – сказал Лёха, деловито выгружая из багажника небольшой походный мангал. – Когда аппетит нагуляем.

– А мясо не испортится? – спросила я. – Сегодня жара будет.

– Всё предусмотрено, мадам, – отозвался Лёха. – Оно у нас в сумке-холодильнике.

Белая футболка облегала его рельефный мускулистый торс, а пёстрая бандана – наголо бритую голову. В этой бандане он выглядел как-то по-пиратски, а отсутствие волос объяснялось сезоном: к зиме он обычно отращивал небольшой ёжик, а в летнюю жару разгуливал со сверкающей лысиной.

Вика, выйдя из машины, продемонстрировала мне свою новую причёску – короткую стрижку с мелированием.

– Тебе идёт так, – похвалила я. – Хорошо подчёркивает линию шеи.

А Стас сразу разделся и торпедой вошёл в воду с мощным, коротким плеском. Он был флегматичен, немногословен, прост, как пять копеек, и надёжен, как банковский сейф – как говорила Вика.

Андрей бродил вдоль берега с отрешённо-скучающим байроническим видом. Когда Лёха свистнул ему, призывая помочь с палатками, тот лениво, вразвалочку направился к нему, держа руки в карманах и жуя травинку. Проходя мимо, он не удостоил меня и взглядом.

Ну а мы, девушки, переоделись в купальники и разлеглись на песочке. Намазывая друг друга кремом, мы болтали о своём, о девичьем. Точнее, болтали Вика с Леной, а я отмалчивалась, делая вид, что внимательно слушаю. Нахлобучив на лицо панамку, я подставила солнцу свои худые коленки.

Вдыхая запах нагретой ткани панамки, я плыла куда-то в жарком океане солнечной энергии. Голоса доносились сухо и по-летнему светло, Андрея что-то не было слышно. Бродя по берегу с травинкой в зубах, он выглядел этаким индивидуалистом, одиночкой-изгоем; несвойственный для него облик, впрочем, придавал ему некое новое обаяние. Флиртовать ему здесь было не с кем – не отбивать же девушек у приятелей! Что касалось меня... Вновь налаживать ко мне подход он не спешил, а я уже не слишком и ждала этого.

Разомлев на солнце, я нежилась под ласковыми поглаживаниями ветерка. Провалившись в солнечную дрёму, я начала ощущать, как эти дуновения превращаются в касания чьих-то рук. Неужели всё-таки он принялся за восстановление сожжённых мостов? Улыбаясь про себя и качаясь на грани сна и яви, я лежала под этими ласками, которые становились всё увереннее. Ничьих голосов больше не слышалось, берег озера превратился в необитаемый остров, а моё тело пело струной, отзываясь на прикосновения. Невидимые пальцы оттянули ткань трусиков, проникая в самые сокровенные места, а мою грудь шелковисто щекотали чьи-то волосы... очень длинные волосы. Стоп!..

Стряхнув с себя морок, я сдвинула панамку с глаз. Надо мной – никого... Только небо и сосны. Сбоку – голоса девчонок.

– Ты представляешь? Втрое дороже!

– Ну ни фига себе...

Лена? Нет, у неё волосы закручены в узел, а у Вики – слишком короткие. Про волосы кого-то из парней вообще речи быть не могло. Кто же тогда? Откуда? Наверно, привиделось, голову напекло. Искупаться и – в тенёк.

Тёплая вода ласково обняла меня. Поплавав минут десять, я перевернулась на спину и легла в дрейф, лениво шевеля ногами. Синее небо, сосны, солнце и птицы... Умиротворяющая картина. Вода подо мной была как пуховая постель, и меня снова начала одолевать дрёма. Вот мимо проплыла Лена на надувном матрасе...

– Привет, бобёр!

Я только высунула из воды руку в приветственном жесте, а Лена подгребла ко мне. На её лице колыхались прозрачные отблески воды.

– Ну, чего-то вы с Андрюхой не торопитесь... Пора бы уж начать предпринимать какие-то шаги!

Я предпочла в ответ лишь слегка поморщиться. Солнце и вода разморили меня, разговаривать совсем не хотелось, особенно на эту тему.

– Ну ничего, может, ещё не всё потеряно, – с надеждой заметила Лена. – Ещё впереди ночь и палатка...

Перспектива грядущей ночи была ещё весьма и весьма смутной, и пока не хотелось напрягать по этому поводу ни мозги, ни душу. Солнце сияло ещё слишком высоко, чтобы думать о темноте, а сосны, казалось, подпирали колючими, суровыми кронами небо и гордо смотрели вдаль, будто им был известен некий звенящий, далёкий и облачно-недосягаемый смысл...

А вот парни явно не задумывались сейчас ни о каких смыслах: сидя в тени на травке, они расслаблялись с пивком. Лёха стащил свою бандану и блестел бритой макушкой, накупавшийся Стас в одних плавках разлёгся на расстеленном полотенце, а Андрей не спешил раздеваться, хотя жара прибывала.

– Андрюх, ты сходи, окунись. Вода отличная, – посоветовал Стас.

– Целиком и полностью поддерживаю, – добавил Лёха. – Чего ты вялый какой-то?

– Потом, может быть, – неопределённо отмахнулся Андрей.

Я старалась не думать о длинных волосах, щекотавших мне грудь... Померещится же такое. Подобные волосы были только у Аиды, но она находилась далеко отсюда. Визитку-то она мне дала, но зачем мне ей звонить? Её консультации мне, скорее всего, не по карману, да и нужны ли? А если просто общаться... Не знаю. Было в ней что-то притягательное, загадочное. Волосы, да. Они меня, конечно, поразили, но не настолько же, чтобы делать их деталью своих эротических фантазий?!

Или, может...

Да нет, я не буду ввязываться в подобное.

Между тем, как выяснилось, Андрей медлил раздеваться не без причины. Лёхе непременно хотелось заставить его искупаться; он вообще сегодня старался, чтобы всем было хорошо, и ревностно заботился об этом – в соответствии со своим пониманием хорошего. Когда он выходил из воды, Андрей как раз стоял у самой её кромки, и Лёха завязал с ним шуточную борьбу. В итоге оба упали в воду, и Андрею, не хотевшему снимать одежду добровольно, теперь пришлось это сделать: он вымок до нитки. На плечи себе он накинул большое полотенце, но Лёха – глаз-алмаз! – что-то успел увидеть и весело воскликнул:

– Ого! Вы с Алёнкой, оказывается, уже помирились, что ли? А мы-то распинались, за город их везли...

На спине у Андрея краснели полосы царапин, по пять с каждой стороны. Встретившись с моим взглядом, Лёха перестал улыбаться.

– О-о... Мда-а, ребята, – протянул он.

Были ли эти царапины делом рук той «Мальвины»? Не знаю. Мне не хотелось об этом думать. Больше всего мне хотелось побыть одной...

Но Лёхин миротворческий потенциал был ещё не исчерпан.

– Ребята, кто старое помянет, тому глаз вон, а? Давайте лучше за шашлыки примемся.

Он изо всех сил старался замять неприятный момент, но всё равно всем стало неловко. Разлад коснулся этого дивного дня своей разрушительной рукой. Солнце не перестало светить, сосны – тянуться к небу, а вода – сверкать и манить, но всё это уже как-то не радовало. Лёха с Леной развили бурную деятельность вокруг мангала, Стас с Викой нюхали и облизывались в предвкушении, Андрей потягивал пиво, а я... Странное дело, во мне почти ничто не шелохнулось. Я вдруг поняла, что Андрей был мне совершенно чужим человеком. И когда я напилась на той вечеринке, во мне говорила не ревность, а скорее задетая гордость. Я с грустью смотрела на Лену... Вот она коснулась своим локотком локтя Лёхи, вот украдкой цапнула его за подтянутую, упругую и круглую ягодицу, вот улыбнулась, а в глазах – тепло. Они были половинками друг друга, между ними была та связь, которой у нас с Андреем и не пахло. Вся эта затея с поездкой на озеро казалась глупой и ненужной. Сидеть и делать вид, что мне весело, у меня просто не было ни сил, ни желания... Но я почему-то делала это.

Когда шашлыки были съедены, а в каждом из нас сидело по меньшей мере по литру пива, Лёха достал гитару. Он неплохо играл и пел, а закат горел на янтарных стволах сосен. Это был бы чудесный вечер, если бы не пустота в моей груди и тоска по всему хорошему, что уже нельзя вернуть. Девчонки слушали, мечтательно подпирая щёки руками, а мне хотелось выть от навалившейся на меня печали.

Я долго не могла заставить себя пойти в палатку. Сидя на песке, я смотрела на лимонно-жёлтую зарю, догоравшую над тёмной стеной из сосен. Потом закрыла глаза и стала слушать звуки. Вечерний ветерок гладил мне плечи... Обгорела всё-таки, несмотря на все предосторожности и кремы. Вдруг – лёгкий поцелуй. Или мне опять почудилось и я сплю наяву? Нет, снова чьи-то губы нежно и шелковисто касались моей измученной солнцем кожи, исцеляя её. Невидимые пальцы играли с прядями волос, отодвигая их с лица и шеи и освобождая дорогу поцелуям, которые медленно взбирались вверх...

Пытаясь поймать шутника, я обхватила руками лишь воздух. Снова никого... Только озеро, сумрак и умирающий закат.

Я бы предпочла вообще не заходить в палатку, но не ночевать же под открытым небом? Со вздохом я откинула полог и забралась внутрь. Одна из постелей была занята: Андрей лежал носом к стенке, делая вид, что уже видит десятый сон. Вот и моя сумка. На ощупь в сумраке я нашла запасную футболку и штаны, натянула на себя и улеглась.

Через некоторое время над ухом послышался нахальный и навязчивый писк, причём – со стереоэффектом, сразу с нескольких сторон. Голодные кровососы активизировались с наступлением ночи... Несколько минут я маялась, отгоняя их, а потом вспомнила, что взяла с собой спрэй. Порывшись в сумке, я нашла баллончик, побрызгала себе на ладони и натёрлась. От меня кровососы отстали, а Андрей время от времени то взмахивал рукой, то хлопал себя по уху. Минут пять я про себя потешалась над ним, а потом подала голос:

– Какой гордый: лучше быть заживо сожранным, чем попросить спрэй от комаров, да?

– Я думал, ты уже спишь. Не хотел будить, – отозвался он. Это были его первые за весь день слова, обращённые ко мне.

– Да ладно тебе, – усмехнулась я. – Кто же успеет уснуть за пять минут? На, гордый ты мой страдалец.

Я сунула ему баллончик. Забавно, но сейчас я не чувствовала к нему ничего, кроме желания рассмеяться. И жаль было его, глупого. Так странно было думать, что когда-то я обнимала этого мужчину, целовала, занималась с ним любовью, готовила ему завтрак в постель, говорила нежные слова... А теперь – как отрезало. Чужой, и всё. И не в царапинах было дело. Наверно, это началось задолго до них.

– Спасибо, – пробурчал он, возвращая спрэй.

Я решилась.

– Слушай, Андрюш... Лёха, конечно, молодец и всё такое... Но из его затеи помирить нас ничего не выйдет. За эту неделю, что мы не виделись, я многое обдумала, разобралась в своих чувствах... Мне кажется, мы не подходим друг другу.

Андрей, выслушав меня, помолчал пару секунд и спросил:

– Тебе кажется или ты уверена?

– Да какая теперь разница, – пожала я плечами.

– А такая... Когда кажется – креститься надо. А если уверена – значит, уверена.

Я хмыкнула.

– Уверена, уверена.

– Ну, так и говори, – проворчал Андрей. – Ненавижу это ваше бабское «кажется»...

Я решила не обижаться. Он всегда грубил, когда были задеты его чувства. На миг я допустила, что он всё-таки что-то чувствует ко мне, и мои слова причинили ему боль. Но он же мужчина, а мужчины не плачут. Мне стало не по себе.

– Андрюш, ты прости...

– Что уж теперь говорить, – ответил он. – Пути отступления ты себе, как я понимаю, подготовила.

– Ты это о чём? – нахмурилась я.

– Да ладно притворяться-то... Ты прекрасно понимаешь, о чём.

Я с тяжким вздохом улеглась на спину. Боже, какая бесконечная усталость и тоска по убитому времени... Но что толку носить по нему траур? Ведь эти полгода уже не вернуть. Впрочем, полгода – это не так уж много, если подумать. Если бы это были пять или десять лет, причём – в браке... Вот где ужас, боль и сожаление!

– Нет, Андрюша, у меня никого нет, хоть ты и вбил себе это в голову. Я не буду тебя упрекать за то, что ты с кем-то там развлёкся, теперь это не имеет значения.

Андрей приподнялся на локте.

– Да, развлёкся! – с неожиданной злостью сказал он – как выплюнул. – И я этого не отрицаю, когда меня припёрли к стенке. Но ваше бабье племя извивается, как змея, до последнего, даже когда все факты налицо... Найди в себе мужество хоть сейчас не лицемерить!

Чувствуя, что зверею, я стала медленно дышать. Вдох – на четыре счёта. Другие четыре – выдох... Спокойно. Держи себя в руках.

– Какие факты, Андрюша? Тот букет? Чушь. Если бы ты застукал меня с кем-то – вот тогда был бы факт, а так – домыслы. Вот у тебя – «улика» повесомее, ну да Бог с ним. Теперь уже всё равно.

– Тьфу! – Плюнув, он тоже лёг. – Лживое племя...

Тут, увы, дыхательные упражнения уже не помогали.

– Я не лгу, другого мужчины у меня нет и не было, а вот ты только что оскорбил меня, дорогой. И заодно показал своё истинное личико.

Находиться с ним в одной палатке было выше моих сил. Выбравшись и обув сланцы, я пошла пройтись по берегу и успокоиться, «устаканить» в душе открывшуюся мне правду об Андрее. Подумать только: с виду – такой дамский угодник, а на самом деле, оказывается, презирает женщин и считает их лживыми. Трахает с презрением в душе, лишь ради удовлетворения своих кобелиных инстинктов. Что ж, наверно, тогда не стоит и жалеть... Разве что – потраченного на эти отношения времени.

За этими невесёлыми размышлениями я не заметила, как забрела далеко в сосны. Вокруг меня возвышались тёмные стволы, а в вышине, за кронами, белела бесстрастная луна. Всё-таки одной в ночном лесу – жутковато. Может, тут медведи водятся? Или волки? Да нет, вряд ли...

Хруст ветки заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Всё-таки опасения насчёт дикого зверья не стоило сбрасывать со счётов... Или зверя похуже – человека. Лесного маньяка какого-нибудь... Вернусь-ка я в палатку, так будет разумнее. Хоть там и Андрей, но тут мне тоже как-то не по себе.

Не успела я сделать и нескольких шагов по направлению к нашему лагерю, как из-за соснового ствола на меня выпрыгнула чёрная тень с серебристо сверкающими в темноте глазами. Мой вопль разорвал лунную тишину леса, а потом настала полная чернота.

Глава 4. Дом у озера

Глава 4. Дом у озера

План: Колдовские глаза и чтение мыслей. Дежавю. Загадочное исчезновение.


Яблочный сок заливал мне уши и нос, я барахталась в нём, стараясь выплыть на поверхность, но он казался густым и вязким, как тесто. В груди билось: «Выжить! Спастись!» Борясь с мучительным желанием вдохнуть, я изо всех сил стремилась наверх, к воздуху...

Грудь отпустило, глаза открылись – навстречу яви. Опять этот кошмар... Слава небу, что в действительности была широкая и мягкая постель, а не этот яблочный ад.

Стоп. Постель – не моя, у меня нет такой огромной спальни. Голубоватые стены, два больших окна, закрытые полупрозрачными шторами цвета морской волны, дубовый пол, пушистый палас у кровати. На стене напротив – большой плазменный экран. Стена, примыкающая к изголовью – дымчато-фиолетовая, с узкой полосой осветительной панели над кроватью. Сдержанная простота и минимализм в дизайне, впрочем, не отменяли ощущения уюта и защищённости, которое создавалось в этой комнате.

Раздвинув шторы, я выглянула в окно. Знакомое озеро и сосны, только вид чуть-чуть изменился. Снова светило солнце. Интересненькое дельце! Как и когда я умудрилась сюда попасть?

Сланцев своих я не обнаружила (да что ты будешь делать, видно, на роду написано терять обувь!), а потому пришлось обследовать дом босиком. Впрочем, пол везде сверкал чистотой, а в коридорах и на лестницах лежали ковровые дорожки. На одном этаже со спальней оказалась библиотека, ещё одна спальня, роскошная ванная и бильярдная с длинным кожаным диваном и домашним кинотеатром.

Спустившись на этаж ниже, я насчитала ещё четыре комнаты: гостиную, третью спальню, кабинет и зал. Пятым был ещё один санузел – поскромнее ванной наверху. Всюду был выдержан минималистический стиль, но смотрелись интерьеры дорого и элегантно.

Первый этаж был отведён под три комнаты: вторую гостиную – раза в полтора больше, чем на втором этаже, ещё одну маленькую спаленку и кухню. На последней я и нашла хозяина дома, а точнее, хозяйку. Знакомые волосы спускались по её спине атласным плащом.

– Аида?

Она обернулась, и я наконец увидела её глаза – необыкновенно яркие, изумрудные, как у кошки, с густыми чёрными ресницами. Одета она была в бежевые просторные брюки и тонкую белую водолазку, а на плите шумел чайник.

– Здравствуйте, Алёнушка. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, нормально, – пробормотала я ошарашенно. – А... это ваш дом?

– Да, это мой дом, – улыбнулась она. – Я понимаю ваше удивление... У вас масса вопросов, и я их знаю. Так случилось, что я живу у этого озера – в нескольких километрах от места, где вы с вашими друзьями расположились на отдых. Ничего не бойтесь – здесь вы под моей защитой.

– А то существо... зверь или человек – я не поняла... Как вы с ним справились? Если, конечно, это вы меня от него спасли.

– Это был не человек. Не волнуйтесь, никто вас больше не тронет.

– Но кто тогда? Медведь?

Аида достала из шкафчика пачку чая и пакет с сушёной смородиной.

– Забудьте об этом, Алёнушка. Опасность позади. Давайте лучше выпьем чаю.

Она сказала «забудьте», и я, утонув в гипнотической зелени её глаз, сразу расхотела думать о ночном нападении. Я следила за руками Аиды, заваривавшими чай, и это действовало на меня, как колдовской ритуал.

– И вы каждый день отсюда ездите в город на работу? – спросила я.

– Да, приходится. Но я ненавижу жить в городе, – ответила Аида. – Я люблю тишину и уединение, и здесь – идеальное место, соответствующее всем моим запросам. Два часа на дорогу утром и вечером – сравнительно небольшая цена за все достоинства жизни на природе... Вы не голодны, Алёна? Сама я неприхотлива в пище, но ваших вкусов не знаю, и потому пришлось съездить за продуктами, пока вы спали. Холодильник полон, можно приготовить завтрак... – Аида глянула на кухонные часы и поправилась с усмешкой: – Хотя, скорее, уже обед.

Была половина первого. Недурно же я поспала...

– Спасибо вам огромное за всё, – смущённо сказала я. – Но думаю, мне надо поскорее вернуться к ребятам. Они меня, наверно, уже обыскались.

Губы Аиды дрогнули в колдовской улыбке, а глаза блеснули чистыми тёплыми изумрудами.

– Ничего, друзья подождут ещё немного, ничего страшного не случится. Я не могу вас отпустить, не угостив хотя бы чашкой чая.

Заваренный ею чай со смородиной был великолепен. К нему Аида предложила бутерброды с солёным филе форели, но этот поздний завтрак со мной не разделила, сказав, что в это время суток она не ест.

– Понятно... – Я в смущении обводила взглядом кухню. – Шикарный у вас дом.

– Он достался мне при разводе, – сказала Аида с улыбкой. – А также машина, городская квартира и приличная сумма денег, на которую я могла бы жить, не работая... Но всё-таки работаю, ибо нужно чем-то себя занять... К чему я всё это говорю? Вы ведь уже пробовали оценить мои доходы, не так ли? Вот, удовлетворяю ваше любопытство.

– Вы прямо мысли читаете, – неловко усмехнулась я.

– Это мне положено по профессии – знать чужие мысли, – вздохнула Аида, поднимаясь из-за стола.

Проходя у меня за спиной, она дотронулась до моего плеча, и это прикосновение вызвало у меня чувство дежавю. Моя странная эротическая фантазия на пляже тут же воскресла в сознании. Да, эти волосы были больше всего похожи на волосы Аиды...

– А может, ну их, этих ваших друзей? – ласково прожурчал её голос так близко от моего уха, что я даже вздрогнула. – Отдых можно продолжить и здесь.

– Н-нет, – сказала я, высвобождаясь из мягкого плена её обаяния. – Так нельзя. Они же там, наверно, с ума сходят из-за моего исчезновения...

– Что ж, не смею настаивать, – сказала Аида.

Взамен потерянных сланцев я получила вьетнамки. «Майбах» оказался не единственной машиной Аиды: для поездок по загородной местности у неё был внедорожник. В него мы и сели, но перед этим она надела белый длинный жакет, белую шляпу с очень широкими полями и тёмные очки.

Оказалось, что я совершенно не ориентируюсь в этих местах. Я не знала, как добраться до нашего лагеря, и растерянно призналась в этом. Аида успокоила меня:

– Ничего, я примерно помню, где это.

Ехать пришлось не слишком быстро: дорога изобиловала неровностями, и нас ощутимо качало и трясло на ухабах. Но джип прекрасно справился со своей задачей, и я наконец узнала то место. Но палаток там уже не было, хоть следы нашего пребывания и остались. Я растерянно бродила по берегу. Вот здесь стоял мангал: на земле можно было увидеть следы от его ножек. На месте палаток была примята трава, а весь песок истоптан отпечатками ног. Видимо, уезжали ребята в спешке, потому что забрали с собой не весь мусор.

– Ну и где они? – спросила я в пустоту.

Подошла Аида.

– Что, друзья вас бросили?

– Да, похоже на то, – пробормотала я.

В этот момент из-за деревьев показался человек с немецкой овчаркой. Мужчина был в камуфляжной форме и кепке, с рацией на поясе; собака при виде меня залаяла, а вот на Аиду отреагировала странно: сначала зарычала, вздыбив на загривке шерсть и прижав уши, а потом заскулила.

Мужчина оказался сотрудником поисково-спасательной службы.

– Нашлась пропажа, – усмехнулся он, успокаивая собаку. – Альма, ты чего? Тихо! Сидеть!

Через полчаса я встретилась с ребятами, которые вместе с поисковым отрядом бродили по лесу. Девчонки кинулись меня обнимать, плача и смеясь.

– Господи, Алёнка, как ты нас напугала! Куда ты пропала? Ночью мы слышали крик в лесу...

– Всё хорошо, – успокаивала их я. – На меня напал кто-то... какой-то зверь, и я, видимо, со страху потеряла сознание. А Аида меня спасла. Я была в её доме всё это время. Она живёт тут, на озере.

На меня смотрели с недоумением.

– Какая Аида? Ты о ком?

Я обернулась, но Аиды и след простыл.

– Вот так дела, – растерялась я. – Она же только что тут была!

Я так удивилась исчезновению Аиды, что не сразу обратила внимание на Андрея. А он был тут – вместе с ребятами искал меня. Конечно, не мог же он демонстративно отправиться домой! Вид у него был хмурый.

– Потом поговорим, – только и сказал он.

@темы: ориджинал